Алессио стянул с себя майку, насквозь пропитанную потом. Никому, даже своему лучшему другу, он бы не позволил сказать такое о сестре. На ум снова пришло словцо, произнесенное молокососом. Чтобы успокоиться, пришлось сделать усилие и проглотить ком слюны пополам с железной пылью.

Пространство между катанками и черной трубой четвертой домны поросло травой; от жары трава давно высохла. Алессио бросил окурок на землю и тут же растер его ногой – в два часа дня запросто может загореться. Затем отключил систему противовесов мостового крана. Кран был впечатляющих разимеров: двенадцать метров в высоту и двадцать четыре в ширину. Алессио уже привык к этому зоопарку: в небо вздымались башни и стрелы самых разных видов и цветов – проржавевшие животные с рогатыми головами.

– Придурок рогатый! – крикнул ему мужик из ремонтного цеха. Алессио резко заблокировал трос, и тот чуть не лишился ноги.

В ковшах и пузатых бочках, прицепленных к локомотиву поезда-чугуновоза, булькала плотная черная жижа; цистерны напоминали первобытных существ. Смена Алессио закончилась, и он с удовольствием вылил на себя бутылку воды.

На заводе, где он работатал, рождался металл. В цехах лились тягучие водопады стали и чугуна. Раскаленная жидкая масса заливалась в изложницы-мульды – большие формы, помогающие превращать металл в слитки. Каждая мульда краем перекрывала соседнюю, чтобы жидкая масса не проливалась в зазоры. Но она все равно иногда проливалась – и тогда образовывались маленькие лужицы. Затвердевший металл вываливали в желоб, откуда он попадал на платформы. Пустые мульды отправлялись в обратный путь, обдуваемые паром и омываемые известковым молоком.

Материя преобразовывалась в любое время дня и ночи. В порт на гигантских кораблях привозили минералы и уголь, доменная печь работала без остановки. Кровь пульсировала в бешеном темпе, наполняя артерии и капилляры, мышцы набухали и увеличивались – человек, руководивший процессами отливки, сам становился частицей этого необъятного организма.

Прежде чем уйти, Алессио бросил взгляд на блондинку с календаря. Когда он работал, все время хотелось трахаться – так его тело реагировало на контакт с преображающейся материей. У материи было имя и формула, включающая железо и углерод. Экстрокорпоральное оплодотворение происходило в сосуде высотой с небоскреб – в огромной ржавой урне, сторукой и стобрюхой, с треуголкой вместо головы. Но были еще бесчисленные конвейеры, прокатные станы, десятки труб, каждая из которых имела свое назначение.

Алессио торопливо направился к южному выходу. После восьми часов работы на мостовом кране он еще два часа прыгал на боксерском ринге, а по вторникам, пятницам и субботам отрывался на дискотеке. Он думал о своей сестре Анне, о том, что они с Франческой, пожалуй, перегибают палку: слишком яркая помада, слишком символические купальники, слишком много мальчишек вокруг… Надо бы за ними присмотреть, а еще лучше – мозги прочистить.

Путь его лежал через склад стальных катушек, рядом с которыми он казался карликом. Здесь, на территории завода, были свои железнодорожные развязки, свои площади и перекрестки. Алессио не глядя пересек рельсы, по которым каждые пятнадцать минут проходили поезда. Не останавливаясь, приветственно махнул водителям грузовиков, которые, опустив стекло и вытянув ноги на приборную доску, ждали на жаре, пока им загрузят блюмсы, бруски и болванки, чтобы потом разъехаться по разным городам Европы. На слоноподобных фурах был нарисован Иисус Христ, зеленый или лиловый, без вариантов.

На подъездном пути, где Кристиано любил устраивать гонки на погрузчиках, Алессио раздраженно пнул разложившийся трупик крысы. В затылке ощущалась тяжесть. Над головой нависали трубы, изрыгавшие огонь, подобно драконам. Голубоватого токсичного дыма хватило бы, чтобы отравить не только провинцию Ливорно, но и всю Тоскану.

Душа уходила в пятки при взгляде на газохранилище, взрыв которого мог бы стереть с лица земли весь Пьомбино, на скелеты трех отработавших свое доменных печей, на коксовый завод, где до сих пор собирали уголь лопатами, как в XIX веке.

Алессио казалось, что в небе кто-то устроил лазерное шоу. Фиолетовые всполохи, языки черно-красного пламени, желто-черные угольные облака – одно сплошное непрекращающееся наваждение. Все это называлось комплексным производственным процессом.

Парень шел по дорожке, поросшей крапивой, из-под ног разлетались обломки жаропрочного кирпича. Подъезжали все новые и новые грузовики; фуры выстроились в огромный хвост, потому что где-то опять что-то сломалось. Нескончаемое ожидание плавило мозги, шоферы глушили двигатели.

Чтобы подсчитать все недочеты этой системы, не хватит пальцев на руках и ногах.

Алессио шел быстрым шагом, пот стекал по его спине липкими струйками. Миллионы поршней в моторах возбуждения – да-да, именно так – синхронно двигались в бешеном ритме.

Думая о своей сестре и о шикарном «Гольфе GT», парень все больше злился. Кто его реально бесил, так это левые – плаксивые придурки-демократы, партия Возрождения коммунизма, все эти чудилы, которые только и умеют, что языком чесать. На выборах 13 мая Алессио голосовал за Берлускони, потому что был уверен на все сто: словами делу не поможешь.

Добрая половина указателей на развязках была свернута – рабочие делали это специально, чтобы поржать над шоферами и проверяющими. Алессио однажды так подшутил над Кристиано и отправил его на склад рельсов вместо заготовочного цеха. Сейчас в этом проржавевшем парке аттракционов можно было развлекаться сколько угодно, а тридцать лет назад здесь работали двадцать тысяч человек, рынок вовсю развивался, Запад кормил весь мир.

Когда это было… Теперь рабочих осталось не более двух тысяч, включая тех, кто трудится в фирмах по подряду. Владельцы переводили производство на Восток. Отмирали целые отрасли, ненужные корпуса взрывали с помощью тритола. Все шло вразнос. Работяги в седьмом поколении веселились, разъезжая верхом на экскаваторах, как на оседланных быках, под истошные вопли радио, с таблеткой амфетамина под языком.

Ко всему можно привыкнуть. Лучшее доказательство – коты, которых в подвалах под столовой было не пересчитать. Все больные, все черно-белые из-за постоянного спаривания друг с дружкой.

Алессио шагал по пустырю среди последних промкорпусов. Теперь можно было вздохнуть полной грудью: фабричные постройки редели, начинались болота и заросли тростника.

За неудачников я голосовать не собираюсь. Пусть отваливают в кегли играть, коммунисты придурочные!

Алессио отметился на проходной, попрощался с толстой теткой, окончательно скисшей в своей будке, и выскочил наружу. Там было море.

На парковке роились рабочие, приехавшие на смену. Прежде чем усесться в свой «пежо» с двумя боковыми спойлерами и одним задним, Алессио оглянулся на домну. АФО4, или УФО, неопознанный объект, – так ее все называли. Что бы ни происходило, пусть хоть война (как во время Второй мировой, в сорок четвертом, когда завод заняли нацисты), домна казалась символом стабильности. Глядя на нее, все время хотелось улыбаться. И сейчас Алессио смотрел на нее и улыбался.

С длинным хоботом-углесосом, с треугольной мордой, домна напоминала мощный скелет готического храма в самом начале его строительства. Вот именно, в самом начале… Алессио подумал о том, что розовое тело его сестры только-только начинает развиваться. У нее появились грудь и бедра. Призывно манит темный пушок в паху и под мышками; когда она возвращается с моря и скидывает купальник, чтобы пойти в душ, по комнате распространяется животный запах.

Алессио не верил, что Анна уже уединяется с мужчинами в кабинках для переодевания. Страшно представить, что они там вытворяют.

Все это понарошку, но и не совсем.

В заляпанном зубной пастой зеркале над раковиной отражаются светленькая и темненькая. Обе – в бесстыжем виде. Обе трепещут в ожидании, распустив волосы и призывно надув губы. На стиральной машине, в опасной близости к краю, стоит переносная магнитола, из которой на полной громкости вырываются мелодии девяностых.