Может быть, кого-нибудь смутит, что я заставляю зверей бояться меня. Скажут — не гуманно. Если бы звери меня не боялись, мой вход в клетку был бы равносилен подписанию смертного приговора самому себе. Но что зверей дрессируют страхом — это мнение ошибочное. То есть можно и страхом дрессировать, но тогда номер будет похож на тот, что я получил от Куна. Неужели лошадь, запряженная в телегу, везет только потому, что боится своего хозяина. Нет! Все дело в том, что лошадь «с детства» приучена к этому. У нее воспитана привычна. На закреплении нужных привычек и основана дрессировка.

В работе с Угольком я не торопился, старался не угнетать его зря, потому что одним неверным ходом можно было лишиться завоеванного доверия. Эта постепенность и неторопливость помогла мне накопить много интересных сведений. Я уже мог, пожалуй, считать, что выработал собственный метод дрессировки пантер.

В это время попалась мне книга К. Гагенбека «Люди и звери», в ней я нашел подтверждение многим своим мыслям. Но вот что он писал о дрессировке хищников: «Гораздо труднее обхождение с пойманными дикими хищниками, с большим трудом им можно привить известную полировку, но для дрессировки, как ее теперь понимают, взрослые пойманные хищники совсем не годятся. Если какой-нибудь укротитель будет утверждать, что он может выдрессировать дикого льва или тигра так, как дрессируют молодых животных, мягкой дрессировкой, то это будет чистейшее хвастовство. Такие животные только до известного предела привыкают к человеку…»[5]

Не очень ободряющее для меня высказывание! Но, да простит меня патриарх дрессировщиков, — оно мне показалось несколько старомодным. Однако категоричность заявления Гагенбека раззадорила меня. Мой-то Уголек был уже взрослым хищником, а первый курс своего университета окончил с хорошими показателями. Можно было переводить его на второй курс, самый ответственный.

«Лекции» и «практика» второго курса проводятся на манеже. Это означает непосредственную встречу студента и преподавателя. Носом к носу.

Мы могли быть довольны друг другом. За тридцать дней нашего знакомства я выполнил поставленную перед собой задачу, а Уголек обнаружил склонность к науке.

Сейчас нам предстояло самое большое испытание встреча без решетки. Не многие звери могут спокойно вынести такое свидание. Но это испытание нам обоим надо было пройти — от него во многом зависела наша дальнейшая работа.

И уже перед самой репетицией мне опять, словно для «ободрения», попалось на глаза утверждение французского исследователя цирка А. Тэтара, что кроме французского наездника Анри Мартэна, первым вошедшего в клетку к четырехлетнему бенгальскому тигру, остальных, повторивших этот смелый и рискованный эксперимент, можно пересчитать по пальцам.

Историю Мартэна я знал. Он был влюблен в дочь владельца зверинца. Но тот не хотел отдавать ее за бедняка. Тогда Мартэн решил доказать, что может разбогатеть. Ежедневно он приходил в зверинец и постепенно завоевал сердце бенгальского тигра. И однажды вошел в нему в клетку. Тигр бросился на него, но был усмирен ударом по носу. Визиты в клетку стали ежедневными. Через несколько недель Мартэн попросил сторожа позвать хозяина и встретил его, сидя верхом на тигре. С таким «сватом» хозяин спорить не мог, и свадьба состоялась. В дальнейшем Мартэн стал знаменитым дрессировщиком хищников.

Итак, подобных смельчаков считают по пальцам. Я, может быть, тоже был не прочь, что бы меня считали по пальцам… и готовился к tete а tete с Угольком. Готов был ко всему.

Не мог же я ручаться, что он не набросится на меня в «централке». Новая обстановка способна привести его в буйное состояние.

— А может быть, наоборот, он струсит? — сказал мой берейтор Плахотников.

— Это будет хуже всего! Но решено, завтра ночью начнем укрощение Уголька. Приготовьте всю технику безопасности. До репетиции пантеру не кормить. Приготовьте кусочки мяса и все наши инструменты. Еще раз проинструктируйте обслуживающий персонал. Позаботьтесь, чтобы в цирке не было посторонних людей. Постарайтесь, чтобы эта первая репетиция с пантерой осталась в тайне.

Как только за дверями цирка исчез последний зритель, на манеже началась бурная деятельность. Через несколько минут все было готово.

Но что такое? На зрительских местах оказалось много людей: артисты с семьями, администрация, технический персонал. Все, как всегда, в сборе. Нет, не умеет цирк хранить секреты!

Ну ладно, теперь это меня уже не удивляет, и я прошу только при любых обстоятельствах сохранять спокойствие.

— Открыть клетку!

Дверь распахнулась, и Уголек вихрем ворвался в «централку». В одно мгновение пересек манеж и ударился мордой о тросы сетки, которая в то время уже заменяла мне громоздкую клетку из железных прутьев. Отскочив от нее, Уголек бросился к боковому выходу — и опять удар о сетку.

Зверь стал с быстротой молнии метаться в клетке, ища выхода. Но сетка окружала его со всех сторон. Нос, губы, щеки Уголька были содраны, из них сочилась кровь. Оп обезумел и, несмотря на мой успокаивающий и решительный тон метался и метался из стороны в сторону.

Присутствующие со страхом смотрели на буйство зверя. Некоторые в ужасе вскочили со своих мест, думая, что пора спасаться, что пантера сейчас вырвется наружу — никакая клетка не устоит против такого натиска, а особенно сетка, которую едва видно.

Наконец Уголек устал и разлегся посредине манежа. Я снаружи подошел вплотную к клетке. Уголек вскочил, потом присел, угрожающе замахал хвостом, изогнувшись, прижался к земле; еще секунда — и он прыгнет на меня. Я это видел но стоял не шевелясь, в выжидательной позе, каждую секунду готовый отпрянуть назад. Он тоже медлил, только скалил свои такие белые в эту минуту клыки. Уголек узнал меня, и, видимо, его дружеские чувства были уже сильнее злобы и ярости. Но я также видел, что первая репетиция не состоится, и по моей вине, из-за моей ошибки.

Зверь, долгое время находившийся в тесной клетке, сразу выпущен в большую. Уголек почувствовал свободу и устремился к бегству, не заметив тонких тросов. От столкновения с преградой он пришел в ярость, а ранения обозлили его еще больше.

С тех пор своих новых зверей я выпускаю сначала в туннель в проходе зрительного зала и только потом, когда, вдоволь набегавшись по этому туннелю, они привыкают к большому пространству, выпускаю их в «централку». Поэтому знакомство с будущим местом работы проходит приятно и весело. Но тогда я до этого еще не додумался.

Видя Уголька в таком состоянии, я решил сегодня в клетку не входить. Не из страха перед разъяренным зверем, как говорили потом некоторые недоброжелатели. Я не хотел омрачать нашу первую встречу. А «мирной беседы» у нас не получилось бы — Уголек был слишком для нее возбужден. Пусть уж сначала привыкнет к новому месту, пусть все обнюхает, потрогает и успокоится после неожиданных огорчений. Действительно, он начал, шипя и скалясь, расхаживать по манежу, недоверчиво обнюхивать и трогать лапой каждый предмет реквизита. На это исследование у него ушло около двух часов.

Назавтра решили все повторить. Но Уголек наотрез отказался выходить. Забился в угол, и никакие уговоры не помогали. Пустили воду — не подействовало. Применили крайцеры — еще хуже, обозлился и лег, демонстративно всем своим видом показывая, что не двинется с места. Я решил применить метод физического воздействия, то есть просто выжать его из клетки. Между прутьями решетки мы просунули доски и, осторожно их передвигая, чтобы не причинить боли, буквально юзом выволокли Уголька сначала в туннель, а потом на манеж.

По всему было видно, что вчерашний ужас еще слишком свеж в его памяти, больные раны не давали ему забыть пережитое. Но именно сегодня я должен был победить его упорство, иначе назавтра могло повториться то же самое, а потом это вошло бы в привычку, и перед каждым выходом на манеж его приходилось бы подолгу упрашивать. Необходимо было не только доказать ему, что я сильнее, но и убедить в том, что, если вести себя спокойно, ничего плохого не произойдет.