В трехстах километрах от истока и в ста сорока от устья на правом берегу реки привольно раскинулось старое село Вострецово. В нем еще не шумят заводы и не коптят небо фабричные трубы, и автомашин пока мало. Оно имеет облик патриархальной русской деревни: у каждого дома — большой огород, сараи со скотом, стога сена и почерневшие от дождей поленницы. По пыльным улицам бродят скучающие по «настоящему» делу зверовые псы, ленивые коровы, важные гуси да куры.

В этом селе люди живут хорошо. Здесь редко где увидишь покосившуюся избушку с соломенной крышей. Дома большей частью рубленые, крашеные, под шифером. Жители издавна занимаются промыслом: осенью и зимой охотятся, летом пантуют, ходят за корнем женьшеня, ловят рыбу, занимаются пчеловодством.

Большая Уссурка на подходе к этому селу в «расцвете сил». Она здесь уже полноводна и могуча, но ее течение еще по-горному шумно, быстро и неугомонно. Вострецовские дома облепили берег реки более чем на километр. Повсюду лодки: у домов под заборами — кверху днищами, у воды — крепко привязанные цепями. И по реке лодки снуют туда-сюда. За рулями в них и стар и млад.

Охотников в Вострецове много. Знаменитые тигроловы Трофимовы, Калугины и Черепановы живут здесь. Центральная база Красноармейского зверопромыслового хозяйства, распространившего свою разностороннюю заготовительно-промысловую деятельность на двадцать тысяч квадратных километров, находится тоже тут. И неудивительно, что отряд охотоведов Восточно-Сибирской проектно-изыскательской экспедиции, перед которым была поставлена задача обследования бассейна Большой Уссурки, остановился в Вострецове.

Работы охотоведам экспедиции, в числе которых и я, — край непочатый. На одного приходится, примерно, четыре тысячи квадратных километров, и с каждым нужно, как говорится, познакомиться «в лицо». Увидеть горы, леса, животных. Узнать, как он фактически осваивается охотниками и как следовало бы по охотоведческой науке. Выяснить поголовье промысловых животных, рассчитать, сколько можно добыть, чтобы и доходов и пользы было поболее, и внукам осталось. С растительными богатствами разобраться… И в конечном итоге — через год — общими силами отряда составить многотомный проект охотохозяйственного устройства крупного многоотраслевого зверопромыслового предприятия.

8 сентября. Собираемся подняться вверх по Большой Уссурке. Цель — обследовать прилегающие к реке леса, провести учет изюбров во время их осеннего рева, разведать скопления белки, определить урожаи кедровых орехов.

Выход назначен на утро 10 сентября. Меня больше всего беспокоят проводники-мотористы и лодочные моторы. От опыта первых и надежности вторых зависит многое. В этом легко убеждаешься после аварий, в которых теряешь все или почти все, что было в лодке, когда близко видишь не только крах экспедиции, но иной раз и сам стоишь на краю гибели.

10 сентября. В тихом маленьком заливчике, забитом пеной от кипящего воронками фарватера Большой Уссурки, глубоко осели под грузом две длинные и узкие, как индейские пироги, лодки. На носу каждой — человек с шестом и веслом, посредине — горка укрытого брезентом и увязанного груза, а на корме — моторист-проводник, возле которого тоже лежат наготове шест и весло. Как и везде, на горных реках мотор, случается, отказывает, и, как назло, в момент опасности. В таких случаях дилемму «быть сухим или купаться» решают шест, весла и предельное напряжение сил.

Наших проводников-мотористов зовут Виктор и Витя. Первый — опытен и серьезен, крепкий потомственный промысловик средних лет, второй — молод и беспечен, но сызмальства плавает по Большой Уссурке. Едва лишь закончил восьмилетку. С Виктором поедет мой молодой коллега охотовед Юра, с Витей — я.

Вместо запланированного утра отчаливаем в полдень — обычная история. Последние шутки и напутствия провожающих:

— Надувайте быстрее спасательные жилеты!

— Перевернетесь — хватайтесь за небо!

— Удачи вам! Ни пуха ни пера!

Лодки тихо скользят по заливчику, затем попадают на тугую струю течения и, подхваченные им, вмиг оказываются на середине реки. Сильные «Вихри» все же одолевают ее, дома, деревья и люди на берегу сначала как бы застывают на месте, а затем сдвигаются назад. Пошел отсчет времени нашей экспедиции.

Мимо проплывали поля, пастбища со скотом, стога сена и рыбаки с удочками. Потом вдоль берегов потянулись заросли тальников, чозении с тополем, пышная широколиственная урема с маньчжурским орехом, ясенем, ильмом, амурским бархатом, липами. Поодаль зеленели сопки.

Осень еще только начиналась. О ней напоминали рано желтеющие листья маньчжурских орехов, ясеня и бархата, длинные, парящие в воздухе нити паутины и снующие над водой выводки уток с совсем недавно ставшей на крыло молодью.

Безветренно. Синее бесконечное небо с редкими облаками, расплавленное серебро реки… На душе грустно и легко. Грустно от сознания, что лето кончилось, дни становятся все короче и короче, а легко потому, что до снега и крепких морозов еще целых два месяца красивой приморской осени с волнующим ароматом увядающих трав и листьев.

В восьми километрах от Вострецова Большая Уссурка разбивается на множество проток — начинаются так называемые Пещерненские «разбои», тянущиеся более чем на двадцать километров. Пойма реки здесь расширяется до трех километров, а протоки и заливы переплелись настолько густо, что среди них основное русло может найти далеко не каждый.

Почти все протоки мелки, вода в них бурлит на частых перекатах и в заломах. На лодке пройти здесь невозможно, зато для выдры и норки условия обитания великолепны.

На Пещерном острове делаем первую остановку. Пока проводники осматривали моторы, доливали баки бензином и готовили обед, я поднялся на сопку.

«Разбоям», казалось, не было конца и края. В слепящих лучах полуденного солнца вода сверкала непрерывной лентой лишь в ближней протоке, называемой Имаганом. Когда-то здесь было основное русло реки, но потом она пробила себе новое. Куда ни посмотришь, везде видны бесчисленные острова с пышными желто-зелеными лесами, клокочущие заломы сияют радугами.

Потом около часа ходил по островам. На песчаных и илистых косах отпечатались следы изюбров и косуль. В заливах много растительности, вот звери и кормились здесь чуть ли не ежедневно. В ямах от следов еще видна муть: изюбры ушли отсюда только утром.

Возвращаясь вдоль одной из проток к лодкам, я из-за кустов черемухи заметил круги, кольцами разбегающиеся по плесу. «Утки», — подумал и стал было подкрадываться, но вскоре услышал громкий характерный свист и, приподнявшись над травой и кустарником, увидел резвящееся в воде семейство выдр.

Их было три — взрослая и два выдренка. Они беспрестанно гонялись друг за другом — и мать и дети, — как бы играя «в пятнашки», то ныряя в воду, то высоко подняв над нею голову.

Я несколько минут наблюдал за зверьками, но мать семейства неожиданно вынырнула почти рядом, заметив меня, уставилась большими глазами, шевеля усами и фыркая. А когда я не выдержал и улыбнулся, выдра тревожно свистнула, и все вокруг стихло.

Затаившись за тем же черемуховым кустом, я думал о том, какой выдра сообразительный и своеобразный зверь. Когда в давние годы мне удалось поймать в капкан первую выдру, то, помню, долго рассматривал ее гибкое тело, покрытое густым мехом темно-коричневого цвета с красивым серебристым налетом на шее, груди и брюшке, короткие лапы с плавательными перепонками, длинный мускулистый конусообразный хвост, голову с клапанами на носу и ушах. Рассматривал и поражался поистине беспредельному, неисчерпаемому многообразию земной жизни.

А спустя много лет мне снова пришлось удивляться. На этот раз характерным повадкам выдры, ее осторожности и хитрости, великолепной памяти и наблюдательности, завидному умению жить в заботах и вместе с тем в постоянных играх.

Так и не обнаружив сгинувшее с глаз семейство, я пошел дальше вдоль протоки. Продираясь сквозь густые заросли черемухи, рябины и акации, перевитые лианами винограда и лимонника, размышляя о том, что в природе удивительное на каждом шагу, что все живут по-разному и не похожи друг на друга, я заметил на берегу другого зверя. Был он средних размеров и увлеченно искал что-то на земле. Присмотревшись, узнал енотовидную собаку. Она не менее интересна, чем выдра. Зная ее слабости, я решил подшутить над нею.