Я так и думал, что это какие-то крохотные черви, пока не увидел, применив более сильное увеличение, что тельца их явно сегментированны и снабжены головой, в которой просвечивают острые жвалы-крючочки. Значит, мои «зверюшки» относятся к членистоногим. Но откуда и как они попали на цветы?

И тут я вспомнил: несколькими днями раньше на таких же зонтиках мы с Сережей насобирали преинтереснейших наездников, довольно крупных, очень горбатых, с плотным телом металлически зеленого, почти черного цвета и с чрезвычайно блестящим, сияюще-черным брюшком, которое, если смотреть сверху, тонкое, а сбоку — странным образом треугольное. Наезднички были очень смирные, и мы собирали их руками, как темно-зеленые драгоценные камешки, аккуратно разложенные для нас на зонтиках сныть-травы, морковника и дягиля. И тут я отметил интересную деталь: насекомые эти восседали на еще не распустившихся бутончиках зонтичных, а значит, сладкий нектар их не интересовал. Так вот, не имеют ли связи эти два явления: странные насекомые на зонтичных и микроскопические червячки на их цветах?

Проверить это оказалось нетрудно. Чистое проверенное растеньице морковника помещено в банку, туда же вытряхнуто несколько наездников. И вот результат: через несколько дней в бутонах, там, где сошлись «в звездочку» еще нераспрямившиеся лепестки, кучки овальных микроскопических яиц. Еще неделя — и из яиц появились пиявочки, тостоящие торчком, то качающиеся в стороны и напоминающие вопросительные и восклицательные знаки.

Было ясно: это начало какой-то неведомой цепи. Пиявочки, несомненно, заняли такие позиции, чтобы прицепиться к насекомому, которое сядет на цветок, а прицепившись, отправиться в чье-то гнездо и там продолжить (или завершить) свой цикл развития. Но в гнезде какого именно насекомого?

Они мгновенно и очень ловко перескакивали на любой движущийся у цветка предмет: конец иголки, бумажку, пинцет, стоило лишь приблизить приманку на досягаемое расстояние. Но убедившись, что это обман, пиявкообразные личинки проявляли признаки тревоги и начинали ползать по игле или бумажке, забавно прикрепляясь к ней то головкой, то подтягиваемым к ней хвостиком.

Шли дни. Личинки явно не росли, ничем не питаясь, и, все так же рассевшись по краям уже начавших вянуть лепестков, терпеливо тянулись в пространство, слегка покачиваясь. Кого только не сажал на цветок с пиявочками: диких пчел, лесных клопов, мух, жуков! Все думал, что угадаю хозяина. Иногда брал в пинцет отдельную ножку или усик насекомого и под микроскопом подсовывал их личинкам. Правда, некоторые из них прицеплялись к приманке и ползали по ней, но всеобщего энтузиазма я не замечал и в общем так ничего и не добился.

Взрослые наездники также не давали ключа к отгадке и, постарев, вскоре погибли. Вскрыв брюшко одного из взрослых наездников, я обнаружил массу яиц, очень напоминающих те, что я видел в бутонах. Только они, будучи еще не отложенными, имели какие-то отростки, которыми, вероятно, должны были при откладке крепиться к растению; благодаря этим «шейкам» яйца удивительно походили на гусят. Такими я и изобразил их на рисунке. А сами же наездники, отложив яйца и постарев, как и положено в природе, погибали, так и не дав ключа к отгадке тайны.

Родившиеся же личинки отказывались от всякой еды: меда, сладкой воды, мясного сока. Они ждали таинственного Хозяина, который увез бы их куда-то для дальнейших превращений. Пришла уже осень, отцвели последние цветы сибирских луговин и опушек, исчезли и наездники, похожие на зеленоватые блестящие угольки, а их крохотные, не видимые глазом личинки, несмотря на все мои старания и давний опыт энтомолога, погибли в моей лаборатории все до одной. Остались лишь рисунки в моем альбоме, скупые строчки записей да неразгаданная тайна.

Позднее я нашел объяснение. Оказывается, им нужны были... муравьи.

Цикл развития эвхаритид (так зовутся эти наездники) оказался таким. Микроскопическая личинка первого возраста (планидий), едва коснувшись тела муравья-работяги, пришедшего за сладким лакомством (или на охоту, или на «дойку» тлей), прицепляется незаметно к волоскам его тела, «едет» с ним в муравейник, а там переползает в муравьиную личинку. Тогда уж малютка-планидий превращается в обычную червеобразную личинку и проникает внутрь жертвы. Паразит растет, питаясь за счет хозяина. Если бы он оставался снаружи, то муравьи-няньки немедленно бы его уничтожили. Личинка муравья успевает перед смертью свить себе традиционный шелковый кокон. Но из него выходит уже не муравей, а крылатая взрослая эвхаритида, которая быстренько выбирается из муравейника и улетает.

Вообще эвхаритиды изучены в экологическом и иных отношениях слабо, как и подавляющее большинство других невзрачных и бесполезных насекомых, на самом деле являющихся определенными промежуточными звеньями сложнейших цепей живого мира. Муравьиным семьям эвхаритиды существенного урона, по-видимому, не наносят. В общем-то очень немногим планидиям удается попасть к личинкам, причем строго определенных видов муравьев. Для растений же крохотные пиявочки-планидии эвхаритид совершенно безвредны.

Теперь мне понятно преимущество горбатой грудки эвхаритиды и гладкого полированного брюшка с острыми кромками:такое бронированное существо выберется целым из самого воинственного муравейника. Возможно также, что острия, шипы и прочные покровы необходимы для быстрого рассекания материала муравейника при выходе наездника из его недр.

Подгибая брюшко эвхаритиды к спине, убеждаешься в очень точном совпадении деталей некоего копательно-режущего инструмента, в который превращается тело наездника на определенных этапах его жизни. На схематическом рисунке я попытался изобразить этот предполагаемый аппарат в действии.

Собранные нами наездники были довольно крупные. Это давало основание предполагать, что сравнительно маленькой личинки рыжего или лугового муравья для развития одной эвхаритиды недостаточно и что наездники воспитаны на более объемистом пайке. Подозрение мое падает на древоточцев-кампонотусов, за чьей семьей я частенько наблюдал на опушке и откуда не раз брал небольшие отводки для поселения в лабораторных муравейниках. Обидно: материал для успешных экспериментов находился в лаборатории на том же самом рабочем столе, а в голову не приходило посадить на цветок с планидиями муравья-кампонотуса, жителя замысловатого стеклянного «дворца», специально устроенного для наблюдений.

Однако паразитирование эвхаритид именно на этом виде муравьев — пока только догадка, которую нужно еще проверять. Только вот трудность: все без исключения опушки и поляны наших лесов стали сплошь и тщательно обкашивать. Многие травы не успевают обсеменяться, многие насекомые лишаются пищи — нектара. От этого растительный и животный мир полян и опушек несет невосполнимый урон. Разрываются многие, большей частью тончайшие и неведомые нам звенья хрупких природных взаимосвязей, таинственные, но благотворные союзы трав и насекомых. Вывод напрашивается сам собой: хотя бы часть этих «травяных джунглей» нужно сохранить.

Первый шаг уже сделан. Те самые «Шмелиные Холмы», о которых я уже упоминал, специальным решением Омского облисполкома объявлены заказником полезной энтомофауны. Здесь, на белых и желтых соцветиях зонтичных, неподалеку от подземного города кампонотусов, я очень надеюсь вновь увидеть черно-зеленые драгоценные камешки — таинственных эвхаритид, и разгадать их загадку окончательно.