– Поверьте мне, этого не случится.

– Откуда у вас такая уверенность?

– Я же юрист. А теперь позвольте дать вам совет: раз вы получили назад свой паспорт, почему бы вам не устроить себе каникулы? Отправляйтесь куда-нибудь за границу… недели, скажем, на две.

– Вы предлагаете мне пуститься в бега?

– Я всего-навсего рекомендую вам поездку за границу.

– Уезжать надо сегодня же?

– Я бы на вашем месте испарился как можно скорее. Вы должны понимать: самое худшее, что они могут сделать, – это вызвать вас повесткой в суд в качестве свидетеля. Если же в это время вы окажетесь за границей, им не добраться до вас со своим вызовом. Так что выбор за вами: оставаться, чтобы подвергнуться допросу третьей степени и навлечь на себя тень подозрения…

– Даже при том, что я совершенно ни в чем не виновата?

– Тень подозрения нередко падает на невинных людей. Я просто пытаюсь уберечь вас от неприятностей. В любом случае, в вашем распоряжении наверняка есть дня два. Полагаю, судебный курьер с повесткой появится у вас не раньше чем через сорок восемь часов. А теперь решайте.

Сорок восемь часов. Я принялась за дело, сложила чемодан, упаковала ноутбук, отпечатанную рукопись и кое-какие научные статьи, убрала из холодильника скоропортящиеся продукты, оплатила несколько счетов. Потом отнесла вещи к машине и умудрилась втиснуть их в маленький багажник, положив книги и рукопись на пустое пассажирское сиденье. Сев за руль, я вставила ключ в зажигание и услышала, как оживает мотор.

Тронувшись с места, я направила машину к шоссе, ведущему из города, и невольно подумала: Так вот, значит, как убегают от закона.

Но эту мысль быстро вытеснила другая: Ну, вот и закончился мой роман с деньгами.

Выехав из города, я уже через час пересекла границу штата Мэн и через сорок минут после этого оказалась на развилке дорог, откуда можно было попасть на прибрежную трассу. Выехав к Бату и повернув направо, я в два счета очутилась бы прямо у коттеджа Дэвида в Уиннегансе, и, подумав об этом, я стала убеждать себя в том, что настанет день – и постоянно тлеющая в душе боль непременно утихнет… возможно, когда я снова полюблю… если такое вообще может случиться…

Благоразумие подсказало мне свернуть лучше к выезду на международную трассу I-295, замаячившую впереди. Я включила левый поворотник, перестроилась на скоростную полосу и повернула на северо-восток, оставив позади Льюистон, потом Уотервилль, за ним Бангор, после чего взяла курс на восток и неслась по пустынной дороге около трех часов. Вокруг не было ничего примечательного, только густой лес по обеим сторонам шоссе. Наконец впереди показалась прогалина, там располагалось поселение с французским названием Кале (впрочем, на заправочной станции я выяснила, что местные жители произносят «Каллюс» – в точности так же, как медики называют затвердевшую кожу на пятках). Я проехала через узкий мост, пересекла небольшую полосу нейтральной территории, за которой оказался таможенный пост под красно-белым флагом с изображением кленового листа. В будке сидела дородная женщина в форме защитного цвета и остроконечной шляпе, которая скорее приличествовала бы какой-нибудь лесной службе, а не таможне. Надо сказать, что отец мой был рожден в Саскачеване[44], и благодаря этому обстоятельству у меня, вдобавок к американскому, всегда имелся еще и канадский паспорт (что каким-то образом ускользнуло от внимания федералов). Правда, до сих пор у меня не было случая им воспользоваться. Офицер иммиграционной службы быстро пролистала мой документ и спросила, где именно я проживаю в Канаде. Когда я пояснила, что до сих в Канаде не бывала, а сейчас планирую остаться на несколько недель, она сказала:

– Ну что ж, если вам здесь понравится и решите остаться, нужно будет получить карточку социальной защиты.

– Спасибо, я это учту, – ответила я.

– Везете ли вы с собой алкоголь?

Я отрицательно покачала головой.

– Что ж, добро пожаловать домой… возможно.

Я переночевала в Сент-Эндрюсе. Любопытный городишко – имитация Англии, но слегка обшарпанная. И маленькая гостиница, где я остановилась, и вообще все вокруг казалось каким-то затхлым, устаревшим – такой, представилось мне, могла быть Британия начала шестидесятых. На улице было невыносимо холодно – минус десять по Цельсию. Наутро, сидя за кружкой жидкого кофе в гостиничной столовой, обставленной со сногсшибательной роскошью: стены обиты красным бархатом, на полу аксминстерский ковер с абстрактным узором, похожим на выцветший тест Роршаха, – я поймала себя на мысли: Вряд ли кто еще, имея на счету несколько сотен тысяч баксов, надумал бы скрываться в разгар зимы на Атлантическом побережье Канады.

Покинув Сент-Эндрюс, примерно через час я была уже в Сент-Джоне, некогда портовом и промышленном центре, а теперь полувымершем городке. Обветшавшие дома из красного кирпича, унылые магазины, бесцветные люди в мрачной одежде, дух запустения и апатии, нависший над улицами. Я съела невкусный сэндвич и отправилась дальше на восток. Ночь провела в Сэквилле, очередном городке невдалеке от границы с провинцией Новая Шотландия. Это был университетский город – здесь располагалось одно из лучших учебных заведений Канады, Маунт Элиссон, и я почувствовала себя дома среди его зданий в псевдоготическом стиле, старинных книжных лавок, студенческих кафе и баров. Мне показался родным даже старомодный, в духе пятидесятых, кинотеатрик, где проходил фестиваль имени Стенли Кубрика. Удивительно даже, какой живой отклик находит в сердце все то, что нам дорого, привычно, что соответствует нашему взгляду на мир.

Раньше, до того как я побывала в Нью-Брансуике, провинция эта представлялась мне этакой сусальной копией Англии в Новом Свете. В действительности, за исключением Сэквилла, все здесь казалось пыльным, безжизненным, ветхим. Даже маленькая гостиница, найденная мной в Сэквилле, напомнила мне кое-какие полотна Эдварда Хоппера[45] – убогий мир сороковых годов двадцатого века. Здесь легко было представить какую-нибудь постаревшую стриптизершу – обесцвеченные перекисью волосы, потекшая тушь, ярко-алая помада, – курящую «Честерфилд» без фильтра и приканчивающую стаканчик «Канадиен Клаб» – пятый за вечер. На следующее утро я пила кофе в маленьком кафе – и вдруг отчетливо поняла, что мне безумно хочется преподавать в маленьком университетском городке вроде этого. Недолгий флирт с финансами явно исказил мое мировоззрение, казалось бы уже совершенно сложившееся.

Выехав утром из Сэквилла, я продолжала двигаться на восток, задержавшись на две ночи в Галифаксе. Где-то я прочитала, что этот город – элитный центр Новой Шотландии. В центре, как вставные зубы, высились новые дома в брутальном бетонно-стеклянном стиле, берущем начало из семидесятых. Обнаружилась и улица в четверть мили длиной с фирменными магазинами, бутиками и ресторанами типа «у нас не хуже, чем в Нью-Йорке», и они выглядели вполне стильно, но отчего-то меня это ни в чем не убедило. Как и Сент-Джон, Галифакс подействовал на меня угнетающе, и я, поджав хвост, повернула бы, пожалуй, на север, в Квебек, если бы не наткнулась – совершенно случайно – на местечко на взморье с абсолютно не канадским названием «Мартиника».

Открытие произошло благодаря консьержу маленького отеля, где я ночевала. Я сообщила, что назавтра утром собираюсь выехать из города.

– Раньше, чем собирались, – заметил он, сверившись с записью и обнаружив, что я зарегистрировалась еще на три дня.

– Наверное, Галифакс в январе – не самый удачный вариант.

– Прежде чем вы нас покинете, обязательно съездите на Мартинику и пройдитесь там по пляжу. Если, конечно, вам нравится гулять при минус пятнадцати.

– Я из Новой Англии. Мы там любим ходить в походы даже в самую идиотскую погоду.