То же самое мне сказала Кристи, когда вечером того же дня я позвонила ей в Орегон и посвятила в последние события.

– Тебя обманул бесчестный мерзавец, который, так уж случилось, оказался твоим отцом. И это, подруга, ужасно.

– Дело в том, что я этого мерзавца еще и профинансировала. Из-за него я попала в идиотскую ситуацию. Но куда денешься, дура – она дура и есть.

– Прекрати заниматься самоедством, хоть я и понимаю, конечно, что ты запрограммирована на это генетически. Родной отец тебя подставил, и теперь ты невольно начинаешь задавать себе вопрос: а есть ли в мире хоть кто-то, кому можно доверять?

– И каков же ответ?..

– Эй, я же все-таки пишу стихи. Ответов у меня нет, одни неразрешимые вопросы. А ты бери у них деньги да попытайся найти себе какое-то занятие поинтереснее. Тебе сейчас нужны планы на будущее, перспективы, новое видение.

Единственное видение, которое у меня на тот момент имелось, это уверенность в том, что жизнь, оказывается, не что иное, как цепь больших и маленьких предательств. Папа на протяжении многих лет предавал всех, кто оказывался рядом с ним. Точно так же мой возлюбленный Дэвид годами предавал свою жену, и я сама играла в этом ключевую роль. И хотя триста тысяч «Фридом Мьючуал» назывались выходным пособием, я понимала, что таким способом они покупают мое молчание.

Но Кристи была права: как бы то ни было, эти деньги нужно было взять. В конце концов, жизнь так редко платит нам за то, что мы поступаем правильно. Поэтому на другой день я позвонила Дуайту Хэйлу и проинформировала о том, что он может забрать у меня подписанные документы. Он ответил, что немедленно пришлет за ними курьера, а деньги появятся на моем счету в течение недели. Еще он попросил дать ему знать, если на меня выйдет ФБР «с какими-либо вопросами».

– Мне нечего им сообщить, – повторила я.

– Приятно слышать.

Меня мучило чувство вины за то, что вдруг оказалось не нужно бежать на службу и чем-то заниматься. Поэтому я угнездилась за столом Виднеровской библиотеки в Гарварде и заставила себя приняться за работу. Идея у меня была простая: переработать диссертацию и превратить ее в книгу, которая, если ее опубликуют, поможет мне найти преподавательскую работу. Целый месяц я трудилась над рукописью по четырнадцать часов кряду. Писать оказалось легче, чем я ожидала, – может, потому, что я просто переделывала готовую рукопись, а еще потому, что работа для меня всегда была формой бегства от проблем и способом подавить бушующие в душе страсти.

В середине этого месячного марафона я устроила себе двухдневный перерыв и съездила к матери в Коннектикут. Хотелось ли мне этого? Едва ли. Но я не была у нее уже четыре месяца и считала, что посетить маму – это мой долг, с исполнением которого невозможно больше тянуть. Итак, я появилась у мамы с шампанским и дорогими шоколадными трюфелями и настояла на том, чтобы повезти ее ужинать в шикарный ресторан в Гринвиче. Мама непрерывно охала и громко высказывала беспокойство по поводу того, что я трачу такие деньги. Как я ни пыталась урезонить ее, объясняя, что стала по-настоящему много зарабатывать – по понятным причинам я пока не могла сообщить ей, что лишилась работы во «Фридом Мьючуал», – она все равно повторяла, что мне не следовало тратиться и что она «прекрасно управляется» на свое жалованье библиотекаря, которого ей хватает за глаза.

– Так вот почему ты до сих пор ездишь на пятнадцатилетием драндулете, а отопление в доме не ремонтировала со времен президентства Рейгана[42].

– Я свожу концу с концами.

– «Сводить концы с концами» недостаточно. «Сводить концы с концами» – это не жизнь…

– Мне много и не нужно, Джейн. У меня все просто супер.

– А я завтра же куплю тебе новую машину.

– Не выдумывайте, барышня, нечего бросать деньги на ветер.

– А ты прекрати изображать благостного персонажа Торнтона Уайлдера[43] и позволь мне хоть немного тебя побаловать.

– Никогда в жизни меня не баловали, и вовсе ни к чему начинать сейчас.

В ответ на это саркастическое высказывание я промолчала, но наутро после Дня благодарения все же отвезла мамину скрипучую «тойоту-королла» в местное представительство «Фольксвагена» на Олд-Пост-роуд и, добавив восемь тысяч, обменяла на новый «фольксваген». Мама подняла было шум и крик, но продавец – настоящий сердцеед, как и все продавцы в автосалонах, – мгновенно уловил суть ситуации и умело сыграл на ее тревоге и нежелании принимать такой дорогой подарок от единственной дочери.

– Знаете, мэм, чего бы мне хотелось, когда я буду в вашем возрасте? – пропел он, демонстрируя великолепные зубы в ослепительной, как у телеведущего, улыбке. – Во-первых, я хотел бы выглядеть так же молодо и привлекательно, как вы. А во-вторых, чтобы моя дочурка, когда вырастет, так же заботилась обо мне, как ваша очаровательная дочь – о вас: чтобы она тоже захотела когда-нибудь подарить мне шустрый новенький «фольксваген».

Мама, которой так недоставало мужского внимания и комплиментов, охотно поддалась на его уловку. Через полчаса он уговорил ее выбрать машину красного цвета «Патриотизм и свобода» (существует ли в действительности такой цвет – и неужели его производят немцы?) и даже уломал на кондиционер в салоне.

– Даже не знаю, что сказать, – обратилась ко мне мама, когда мы возвращались домой на ее новом автомобиле.

– Ничего не говори. Тебе нужна надежная машина, и ты ее заслуживаешь.

– Неужели ты правда так много получаешь на этой финансовой работе?

– Я бы не могла тратить столько денег, мама, если бы их не имела.

– Твой папа гордился бы тобой.

Я промолчала.

– Что-то не в порядке, детка?

– Нет, все абсолютно нормально.

– Ты в последнее время говорила с папой? – поинтересовалась мама, стараясь, чтобы вопрос прозвучал небрежно, как бы невзначай.

Я помотала головой.

– Наверное, он очень занят на работе.

– Несомненно, так оно и есть, – бросила я, и тема была закрыта.

В тот же день я позвонила местному подрядчику и вызвала специалиста по отоплению. Он заставил себя подождать, но ближе к вечеру все-таки появился. Снова мама устроила сцену, уверяя, что отопление в доме в полном порядке. И снова ей пришлось умолкнуть, потому что парень сообщил (после часового обследования труб и парового котла), что вся эта система того гляди развалится и, если не заменить котел буквально на следующей неделе, он может гарантировать разрывы труб и прочие ужасы.

– Сколько, по-вашему, может стоить эта работа? – задала я вопрос.

– Я могу назвать только примерную сумму… навскидку, – ответил он.

– Ну, назовите навскидку.

– Порядка десяти тысяч.

– Это неприлично, – вырвалось у мамы.

– Тем не менее, – служащий был хладнокровен, – столько это стоит.

Я велела ему перезвонить мне после выходных на мобильник и назвать более точную цифру – и посулила заплатить восемь штук, если он не будет тянуть и гарантирует, что начнет работу во вторник. Уже утром в понедельник он перезвонил, сообщив, что сумеет уложиться в девять тысяч, включая налоги, при условии, что завтра я выплачу половину этой суммы.

– Без проблем, – ответила я и, связавшись с банком, в тот же день перевела четыре с половиной тысячи долларов на его счет. Заодно я положила на мамин банковский счет десять тысяч. Мама узнала о переводе, когда я уже доехала до Кембриджа. Она тут же позвонила мне, голос ее звучал тревожно.

– Что это ты творишь, позволь поинтересоваться? – завела она.

– Хочу быть уверена, что у тебя достаточно средств на пристойную жизнь.

– Я уже тебе говорила: мне ничего не нужно, я в полном порядке.

И потому в последние годы питаешься преимущественно дешевыми консервами?

– Мам, я сейчас при деньгах.

– Тебе не удастся купить меня, ты же понимаешь. Об этом часто говорил твой отец: мы не можем купить за деньги чью-то любовь…