Мириам испуганно сидела на краешке широкой кровати, чувствуя, как от страха у нее холодеют руки и ноги. Он шумно чистил зубы в ванной, заканчивая вечерний туалет. Шум воды смолк, и Мими поспешно юркнула под прохладные простыни и сжалась в комок. Он подошел к кровати и щелкнул выключателем. Комната погрузилась в тревожно-таинственный полумрак. Тяжело вздохнула кровать под его мощным телом. Мими лежала, отчаянно стараясь унять нервную дрожь. Он потянулся к ней и осторожно тронул плечо. Она еще крепче сжала зубы.

— Я люблю тебя, малышка, — мягко проговорил он. — Не бойся меня, глупая. Я не сделаю тебе больно.

Вдруг ее глаза наполнились слезами. Она быстро повернулась к нему и жалобно спросила:

— Правда, Сэм? Ты правда любишь меня… после того, что я с тобой сделала?

Он нежно поцеловал завиток на ее виске.

— Конечно, дорогая, люблю. И потом, ты ничего не сделала мне плохого.

Мими расслабилась в его объятиях, приподняла голову и легко поцеловала его в губы, словно маленькая девочка своего отца.

— Спасибо, Сэм, — благодарно прошептала она.

Она закрыла глаза, он целовал ее шею, грудь… Гладил, успокаивая, по голове. Точно так же обычно ласкал ее Джордж. Она сердито отогнала непрошеное воспоминание. Это все уже не могло иметь отношения к ее жизни. Ведь Сэм не виноват, что стал ее мужем. Если кто виноват, то только она сама. Она сама этого захотела в тот самый момент, когда они с Нелли впервые пришли к нему.

Она смело обняла его и прижалась к его сильному телу, чтобы найти защиту от тревог, сомнений, воспоминаний.

…Он умиротворенно лежал на спине, ее голова покоилась на его плече.

— Все нормально, малышка? — заботливо шепнул он ей на ухо.

— Да, — прошептала она.

Но в глубине души она знала, что лжет. Ей придется лгать всю жизнь. Лгать и бояться, что он вдруг узнает правду, прочтет ее мысли. Только что, когда они были вместе, перед ее глазами было совсем другое лицо.

«Боже, — молча молилась она, — неужели всю жизнь мне придется переступать через себя? Всю жизнь бояться? Помоги мне, Господи!»

Сэм крепко спал, не подозревая о тягостных думах, терзавших его законную — перед Богом и людьми — жену. Ну что ж. Так лучше. Пусть остается в счастливом неведении.

Я поежился, поднял воротник и надвинул мягкую широкополую шляпу на самые глаза. Противный дождь все равно попадал за шиворот и охлаждал мою иссушенную двухлетним скитанием душу. Пол-Америкй исколесил я за это время, перебиваясь случайными заработками, не зная утром, где найду приют на ночь. Два года вдали от дома, без известий о семье, о Нелли, о Мими и Сэме. Воспоминания о родных и близких отдавались тупой болью в сердце. Я старался загнать их глубоко внутрь, но они постоянно были со мной…

Но теперь я почти дома. Почти, но не совсем. Филадельфия. Достаточно сесть на поезд, и через час с небольшим я буду в Нью-Йорке. Как часто я мечтал об этом моменте, но теперь, когда он пришел, я оробел. Но я должен вернуться, должен, даже если все забыли обо мне, даже если они не очень-то желают моего возвращения.

Я взглянул на хмурое небо, на низкие рваные облака, из которых низвергались потоки воды. Окурок обжег пальцы, и я бросил его в канаву. Сигарета сердито зашипела и погасла, я невольно сравнил свою судьбу с этим окурком.

Я должен вернуться домой. Должен увидеть Нелли, маму, Мими, и даже — отца, хочет он того или не хочет. Я так устал от одиночества. Только бы увидеть их.

Я вышел из метро. Толпа на Деланси-стрит была как всегда плотной, несмотря на дождь. Люди просто не обращали на дождь внимания, так как некуда было больше идти. Я всегда любил гулять по этой оживленной улице, глядя на витрины и мечтая, что бы я купил себе, если бы были деньги. Все здесь осталось по-прежнему… Изменился только я сам.

Закурил, подождал, когда сменится свет светофора. Поток машин замер, я перешел на другую сторону. А вот и знакомый бар с магазинчиком. Нелли обязательно должна быть здесь. Я почему-то был в этом уверен. Часы в витрине показывали без пяти минут девять. Через пять минут бар закроется, и она выйдет. Интересно, изменилась ли она. А вдруг она забыла меня? Вдруг у нее другой парень? Два года ожиданья для девушки — немалый срок.

Я встал под фонарь на том же самом месте, где обычно ожидал ее. Если закрыть глаза и прислушаться к вечернему шуму на улице, то можно подумать, что я никуда не уезжал.

Свет в магазине погас, я пристально посмотрел на выход. Еще несколько минут, и она выйдет. Во рту пересохло, забилась жилка на виске. Из темного магазина выпорхнула стайка оживленно болтающих девушек. Нелли среди них не было.

Несмотря на промозглую погоду, мне вдруг стало жарко. Платком вытер вспотевшее лицо. На пороге магазина появлялись все новые и новые девушки, но рассмотреть среди них Нелли не удавалось. Вот вышли последние две, дружно щелкнули зонтиками и разошлись в разные стороны.

На часах было двадцать минут десятого. В душе начало накапливаться горькое разочарование. Я нервно закурил и хотел было уже уйти, когда до меня донесся знакомый голос:

— Пока, Молли, до завтра.

Я резко обернулся и посмотрел на Нелли, прощавшуюся со своей подругой. Она стояла вполоборота ко мне и меня не видела. Мне же она была прекрасно видна в свете уличного фонаря. Казалось, она ничуть не изменилась. Тот же мягкий, притягательный рот, смугловатая кожа, округлые щеки, большие глаза.

Я сделал шаг вперед и остановился. Мне вдруг стало страшно. Я замер, не в силах окликнуть ее.

Вторая девушка отошла, а Нелли начала открывать свой зонт и тут мельком взглянула на наше место. Она тоже сделала неуверенный шаг ко мне. Потом вдруг остановилась и бросилась ко мне с радостным возгласом: «Дэнни!»

Через мгновение она уже была в моих объятиях, а забытый зонт остался сиротливо лежать на мокром тротуаре. Она плакала и целовала меня. У меня к горлу тоже подступил комок.

— Нелли! Моя Нелли! — шептал я, а на душе было удивительно мирно и легко.

Я вернулся домой.

Вывеска на китайском ресторанчике была все той же: «Свиные отбивные за 30 центов». Только она еще больше поблекла, как, впрочем, и китаец-метрдотель. Правда, в засиженном мухами меню значилась новая цена: 50 центов. Я взял руку Нелли, пригляделся к ладони и произнес, подражая гадалкам:

— В твою жизнь скоро войдет высокий красивый брюнет.

— С цветом накладка, — рассмеялась она, и вдруг улыбка исчезла с ее губ.

— Дэнни…

— Что, милая?

— Неужели все это мне не снится? Я так боюсь, что вот-вот проснусь, и сестра вновь скажет, что я плакала во сне.

Я поднес ее руку к губам и поцеловал каждый ее пальчик.

— Вот тебе доказательство, что ты не грезишь.

— Если это сон, — мечтательно произнесла она, — то пусть он никогда не кончается.

— Это не сон, малыш. Это я, твой Дэнни. И не во сне, а наяву. Во сне не пахнет так вкусно с кухни.

Она порывисто схватила меня за руку и заглянула в глаза.

— Я так тебя люблю, Дэнни. Я полюбила тебя в тот самый момент, когда впервые увидела… Я ни разу ни с кем не ходила за все время, пока тебя не было. Ни разу! Но почему ты не дал мне весточку о себе? За два года — ни строчки.

— Я не мог, любимая.

— Понимаю. Моя мама уже начала беспокоиться, почему я живу такой затворницей. Она говорит, что в моем возрасте даже у нее были парни. Но мне никого не было нужно. Я всегда верила: ты вернешься. Даже до того, как однажды пришла девушка от Макси Филдса.

Я недоуменно уставился на нее, потом сообразил, покраснел. Но Нелли ничего не заметила.

— Как же ее звали?.. — вспоминала она. — А, мисс Дорфман! Ты что, ее не помнишь? Она пришла в магазин через несколько дней после Дня труда[5] и сказала, что видела тебя, что с тобой все в порядке и что ты посылаешь всем приветы. Ронни, так, кажется, звали ту девушку… Она рассказала мне, что у тебя вышли какие-то неприятности с Филдсом, но ты вернешься, как только уладишь дела.