— Это нас, парень.

Я сел. Внутри у меня засел какой-то комок, словно я проглотил кусок свинца.

— Что, страшновато? — улыбнулся Спритцер.

Я, вымученно улыбнувшись, кивнул.

— Не дрейфь, это пройдет, — уверенно сказал он. — Каждый боксер чувствует себя так, когда впервые попадает в «Гарден-холл». Здесь есть что-то такое… — он повертел в воздухе пальцами. — Знаю из личного опыта.

Интересно, что бы он сказал, если бы знал: вовсе не «Гарден-холл» мучил меня, а схватка, которую я обязан был проиграть. Мы вышли из раздевалки, я робко оглянулся на огромный зал. Передо мной волновалось море незнакомых лиц. Где-то там был Сэм, была Нелли, был… Филдс. Только отец и мать не пришли. Ну и слава богу!

Толпа возбужденно-одобрительно засвистела, захлопала, заулюлюкала, когда судьи объявили о своем решении по предыдущему бою.

— Пойдем, Дэнни. Это твой великий день, сынок! — Спритцер подтолкнул меня вперед по дорожке, которая вела к залитому светом юпитеров квадрату ринга.

Снова поднялся крик. Некоторые из болельщиков даже выкрикивали мое имя. Я неотступно следовал за Спритцером, опустив голову. Рядом шел Зеп. Стараясь перекричать болельщиков, он завопил мне в ухо:

— Смотри! Вон — Нелли!

Я поднял голову и встретился глазами с Нелли. Она с любовью и тревогой смотрела на меня. Потом ее лицо затерялось среди других, на которых были написаны совсем другие чувства.

Я перелез через канаты и приветственно поднял обе руки. Судья-информатор назвал мое имя, и я, пританцовывая, вышел на середину ринга. Он произнес традиционные слова, которые я знал наизусть:

— При команде «брэк» немедленно расходитесь. В случае нокдауна — сразу же отходите в ближайший нейтральный угол. Бой возобновляется при команде «бокс», и да победит сильнейший!

При последних словах я криво усмехнулся. «Пусть победит сильнейший!» Сбросил халат. Комок, застывший у меня в груди, давил тяжестью пяти сотен долларов. Спритцер ободряюще шепнул на ухо:

— Кончай трусить, малыш. Самое страшное, что может случиться — это проигрыш. А за проигрыш еще никого не убивали.

«Уж это точно!» — подумал я. Он сам не догадывался, насколько был прав. Сейчас меня больше всего волновало, чтобы кто-нибудь не спер мои пять сотен из раздевалки. А что до боя, то его исход мне был известен.

Я с любопытством посмотрел на своего соперника. Он не отводил от меня нервного напряженного взгляда. Я улыбнулся ему: не волнуйся, дурачок! Тебе не о чем беспокоиться! Это был Тони Гарделла — итальянский паренек из Бронкса.

Прозвучал гонг, и я устремился в центр ринга, чувствуя необыкновенную легкость и уверенность. Действительно, волноваться больше было не о чем.

Прямым левой я прощупал итальянца, чтобы посмотреть, чем он дышит. Он был очень скован и реагировал с большим опозданием. Чисто автоматически я нанес ему удар правой, найдя в его неуверенной защите брешь. Парень отступил и испуганно закрылся перчатками. Я подскочил к нему, чтобы нанести завершающий удар. Толпа неистово заревела, предчувствуя быструю развязку. И тут я вспомнил… Внутренний голос, почему-то похожий на рык Филдса, властно скомандовал мне: «Нельзя! Ты должен проиграть!»

С сожалением я позволил ему войти в клинч, захватить мои руки. Пришлось несколько раз ударить его по корпусу, но легонько, так, чтобы у него было время прийти в себя. Потом я оттолкнул его и до конца раунда продержал на дистанции, чтобы ненароком не задеть.

Когда я вернулся в свой угол, Спритцер обрушил на меня град упреков:

— Он был уже твой, почему не развил атаку?

— Показалось, что он заманивает меня, — неуклюже ответил я, а про себя решил, что буду осторожнее, ведь Спритцер достаточно опытен, чтобы раскусить мои уловки.

— Заткнись! — рявкнул он. — Береги дыхание!

Удар гонга возвестил о начале второго раунда.

Гарделла осторожно вышел из своего угла и замаячил на почтительном расстоянии. Я озадаченно поглядывал на него: как он собирается выиграть бой? Не думает же он, что я сам себя нокаутирую? Приблизился, пытаясь вовлечь его в обмен ударами. Он отпрыгнул в сторону. Оказывается, иногда проиграть бой гораздо труднее, чем выиграть.

К огромному неудовольствию публики, мы благополучно дотанцевали второй раунд и разошлись по своим углам. Пытаясь напустить на себя усталый вид, я сел на стул и прикрыл глаза, чтобы не видеть тренера.

— Какого черта! — шипел над ухом Спритцер. — Атакуй! Не давай ему уходить от боя! У него уже полные штаны, он прячется по углам.

При звуке гонга мы ринулись друг на друга. Гарделла, наконец, понял, что в боксе надо работать не только ногами, но и руками. Впрочем, головой он все равно работать не хотел и не мог, потому что нападал бестолково. Это был откровенно слабый боксер, проигрывать такому было попросту обидно. Я на мгновение опустил руки и получил два ощутимых удара по корпусу. Пора было кончать эту бодягу, но так, чтобы никто не заподозрил подвоха. Я намеренно медленно, размашисто ударил его сбоку, он легко парировал и сильно ответил мне в живот. Это все было бы ничего, если бы не его самоуверенная ухмылка. Чтобы проучить его, я сделал несколько резких ударов, — публика радостно охнула. Но он, действительно, обрел уверенность и без труда увернулся от моего следующего удара.

Это начинало меня злить. Я преследовал его танцующую фигуру, пренебрегая его редкими встречными выпадами. «Стукну его разок, — думал я, — чтобы научить уважать соперника, а потом пусть выигрывает». Вдруг словно бомба взорвалась у моей головы, и я упал на колени. Попытался подняться, но получил еще один сильнейший удар снизу — уже после команды «брэк». Только теперь судья оттолкнул Гарделлу и начал счет. Все против меня!

Я помотал головой, отгоняя противный дурман. Потом принялся считать вместе с рефери. Семь! Я уже вполне справился и мог продолжать бой. Восемь! А зачем! Все равно проигрывать. Девять!

Судья уже начал поднимать руку, чтобы объявить нокаут, и тут какая-то невидимая пружина подбросила меня. «Какого черта я подскочил? — пронеслось в голове. — Идиот, надо было лежать!» Но рефери уже обтирал мои перчатки о свою манишку, заглядывая мне в глаза. Он отошел в сторону, и Гарделла вновь бросился на меня, чтобы завершить дело. Но в этот момент раздался гонг. Закончился третий раунд.

Я тяжело опустился на стул. Сейчас мне больше всего на свете хотелось, чтобы Спритцер заткнулся, так как он никак не давал мне успокоиться и сосредоточиться. И вдруг его слова дошли до моего сознания:

— Ты что, Дэнни? Так и хочешь всю жизнь оставаться ничтожеством? Позволишь, чтобы все, кому не лень, вытирали о тебя ноги? Ты можешь победить этого парня. Соберись и сделай это — ты будешь тогда человеком, а не слизняком!

Я исподлобья посмотрел в противоположный угол. Гарделла смеялся, уверенный в своей победе. И тут я взорвался: «Я — пешка? Я — слизняк, ничтожество?» А ведь именно так оно и будет. Уже завтра я буду просто прохожим — без лица, без имени, без будущего…

При звуке гонга я упруго вскочил на ноги и устремился в центр ринга. Гарделла забыл о всякой осторожности и открылся, опустив руки. Он и вправду поверил, что я у него в кармане. Можно было бы рассмеяться. К черту Гарделлу! К черту Филдса! Никаких сделок! Пусть возьмет назад свои вонючие деньги и засунет их себе в задницу! Я почувствовал острую боль — от запястья до локтя. Парень буквально приклеился к моей перчатке. Еще раз. Если ты думал, что разделался со мной, ты, сукин сын, очень-очень рано так подумал.

Так, теперь блокируем твой слабенький удар, и — апперкот правой! Казалось, мой кулак движется в облаке света. Парень вдруг тяжело опустился передо мной на колени, я отступил.

Он упал. Я смотрел на него лежащего. Потом я опустил руки и, подтянув трусы, спокойно направился в свой угол. Спешить мне было некуда. У меня была масса времени. Гарделла отключился до конца вечера. Рефери сделал мне знак рукой, и я вернулся в центр ринга. Он под восторженный рев толпы поднял мою руку. Я был на седьмом небе. Чемпион! Ради этого стоило жить. Чувство победы жило во мне, пока я шел в раздевалку. Вдруг оно покинуло меня, словно выпустили воздух из мяча. Прислонившись к стене, неподалеку от раздевалки стоял Спит. Он улыбался мне той, особенной, улыбкой и чистил ногти своим ножом. Он поднял нож и, показав, как перережет мне горло, исчез в толпе. Я оглянулся, никто не видел нашего молчаливого разговора. Я заставил себя спокойно пройти в раздевалку.