– Я, например, не имею ни малейшего желания целовать что-либо, на чем, возможно, восседал король Англии или какой-либо другой страны.

– Ну что вы, матушка! – не то радостно, не то испуганно воскликнула девушка.

– Меня больше тревожит, что ты разговаривала с матросами. Сколько раз повторять тебе, что девушка не должна вступать…

– Но со мной был Николас. – Девушка переместилась на сиденье напротив и взяла брата под руку. – Они устроили в трюме состязание на приз в кулачном бою, и я вместе с Ником пошла посмотреть.

– Николас Эдвард!.. – начала было мать, однако, заметив устремленный на нее укоризненный взгляд Николаса, умолкла.

Разгладив ладонью юбку, Александра Спенсер решила найти другой способ выразить свое неодобрение. Разница в восемнадцать лет в возрасте ее двоих детей была вполне безобидной, когда они были моложе, но теперь Фрэнсис превратилась в цветущую девушку, и Александре следовало объяснить Николасу, что он, как старший брат, несет за нее ответственность.

Александра продолжала смотреть на сына, однако он вновь отвернулся к окну. Фрэнсис была младенцем, когда Николас учился в Оксфорде, а когда Фанни пошла в школу, он сражался на равнинах Абрахама за взятие Квебека. После смерти мужа Александры Николас унаследовал отцовский титул и владения. Тогда-то Александра и решила, что пора вернуться в дом ее предков по другую сторону Па-де-Кале и не вмешиваться в дела сына. Она надеялась, что Николас начнет новую жизнь и заведет семью.

Но этого не случилось, и Александра пожалела, что слишком долго жила вдали от Николаса, чтобы держать ситуацию под контролем.

Фрэнсис снова стала болтать:

– Еще моряки говорили, что можно лечь на спину и вытянуться, правда, для этого нужно, чтобы кто-то сильный держал тебя за ноги. Но это я могла бы доверить только тебе, Ник.

– Сомневаюсь, что мир в состоянии и дальше выносить твою болтовню, Фанни, – равнодушно ответил Николас. – Ты и так само совершенство.

Девушка хихикнула от удовольствия.

– Не трать понапрасну эти красивые слова, прибереги их лучше для своей дорогой Клары.

– Дорогая Клара? – удивился Николас.

Фрэнсис бросила нерешительный взгляд на мать. Мать кивнула, и Фанни снова повернулась к брату:

– Мы направляемся в Вудфилд-Хаус, не так ли? Ты же принял приглашение сэра Томаса Пьюрфоя, отца Клары, погостить две недели у него в имении, в этом сногсшибательном краю.

– Фрэнсис, никогда больше не произноси слово «сногсшибательный»… – обратилась к дочери леди Спенсер.

– …и ты сопровождал эту необычайно привлекательную девушку по меньшей мере на три светских приема прошлой весной. Продолжать?

– Не дави на меня, Фанни. Я и без того чувствую, как у меня на шее петля затягивается. – Он вставил палец за ворот своей безукоризненно белой рубашки и многозначительно посмотрел на сестру, а потом на мать.

– Лжец! – воскликнула Фрэнсис, шлепнув брата по руке.

Николас пожал плечами:

– Будь по-твоему. Мы приняли приглашение из-за моей любви к лошадям. Сэр Томас известен как владелец одной из самых лучших конюшен…

– Какой же ты невоспитанный, Ник! – бросила ему упрек Фрэнсис и отодвинулась на другой край скамьи. – Я не буду с тобой разговаривать до конца нашего отпуска.

Видя, что Николаса вполне устраивало такое положение дел, Александра тронула сына за колено.

– Немедленно помирись с ней. Если она перестанет с тобой разговаривать, будет непрестанно жаловаться мне. Я вынуждена буду выйти на следующей почтовой станции и с первой же каретой отправиться в Лондон, но уже без вас.

Над ее второй угрозой Ник раздумывал дольше, чем мать ожидала. Наконец он повернулся к сестре, и по его тону леди Спенсер поняла, что шутить он больше не намерен.

– Я изо всех сил старался, чтобы не возникло каких-либо недоразумений касательно моих намерений относительно Клары. Девушка чуть ли не вдвое младше меня.

– Ничего подобного! – Фрэнсис подвинулась к брату. – Прошлой зимой Кларе Пьюрфой исполнилось восемнадцать. А тебе тридцать четыре.

– Но ведь она совсем еще ребенок.

Леди Спенсер изогнула бровь.

– Послухам, которые доходят до меня в Брюсселе, ты способен покорить женщину любого возраста. – Александра похлопала сына по колену. – Твое беспокойство, мой дорогой, проистекает из мыслей о женитьбе и ответственности. Возраст Клары – всего лишь отговорка.

– Правда, Ник, – прощебетала Фрэнсис, – в ней есть все, что нужно для хорошей жены.

– Клара – единственная дочь, и у нее богатое приданое.

– Впрочем, приданое тебя не интересует, – заметила Фрэнсис.

– Но, учитывая твой образ жизни, иметь чуточку больше денег тебе не помешает. – Леди Спенсер уставилась в окно, не желая оказывать на сына чересчур сильное давление. – Удивляет другое: семья Клары без ума от тебя.

– Но, матушка, родители всегда стремятся выдать дочь за человека, имеющего титул. Даже баронет со столь дурной репутацией, как у Ника…

– Дело не в этом! – Александра нетерпеливо отмахнулась от дочери. – Их очаровала теплота личности твоего брата. Его образование. Его доблестная военная служба. Его ответственность…

– До двадцатилетнего возраста.

Леди Спенсер адресовала дочери гневный взгляд.

– Фрэнсис Мэри, придержи, пожалуйста, язык. – Александра вновь разгладила на юбке невидимые складки и целиком переключила внимание на сына, поглощенного мелькавшим за окном пейзажем. – Так, о чем это я?

– Ты хотела остановить карету, – подсказал Николас мрачно. – Чтобы вы обе могли вернуться в Лондон.

Старый епископ и его секретарь с ужасом смотрели, как несколько мятежников в белых рубахах стегали кнутами лошадей, посылая карету, оставшуюся без возницы, вперед по дороге. С полдюжины слуг епископа, согнанных силой со своих мест, когда экипаж был остановлен, бежали теперь по дороге следом за лошадьми.

– Вам это не сойдет с рук, подлые мерзавцы. – Голос епископа срывался от гнева. – Вас не спасут ни ваши маски, ни дьявольские полотняные рубахи, когда на ваши шеи накинут петли и отправят на Божий суд. «Аз воздам», как говорит Господь.

Пятеро всадников наблюдали, как вокруг священников сжимается круг из двух десятков пеших. Их безмолвное приближение действовало на нервы. Прежде чем епископ продолжил, его секретарь, дородный молодой человек с красными щеками, увидел в сжимавшемся кольце брешь. Воспользовавшись ситуацией, он швырнул на землю сумку, которую прижимал к груди, и бросился наутек. Толстый мешок с бумагами и увесистым кошельком развязался, и его содержимое высыпалось наружу. Останавливать испуганного секретаря никто не удосужился.

– Я знаю всех, кто скрывается за этими масками, – солгал епископ. – Знаю ваши семьи и грязные лачуги, в которых вы ютитесь.

Несколько головорезов угрожающе вышли вперед, заставив старого священника отступить к дереву у дороги.

– Только троньте меня, собаки, и я призову Господа обрушить гнев на ваши головы! Я служитель добра, а вы – дьявольское отродье! Вы…

Он запнулся. Накинутая на него сзади веревка перехватила его посредине туловища и рывком притянула к дереву.

– Это за то, что заставил арендаторов к северу от Кинсейла платить десятину, хотя у них в прошлом месяце во время бури погиб весь урожай.

Епископ в страхе смотрел на человека в маске, который произнес эти слова. Он слышал, что прошлой весной одного католического священника оставили привязанным к дереву. Бедолага два дня провел без еды и питья, пока его не обнаружили и не отпустили восвояси. Три недели назад примерно то же самое произошло с викарием близ Кайер-Касл. Но думать об этом ему не хотелось. Ни одного священника, слава Богу, не убили. Лишь обошлись с ними неуважительно и напугали до полусмерти.

Двое подошедших мужчин обвязали веревкой запястья епископа.

– Это за отказ крестить новорожденных в Ольстере только потому, что у родителей не было столько денег, сколько ты потребовал.