— Как я могу успокоиться? Неужели ты не понимаешь, о чём я говорю? С ней случилось то, о чём рассказывало пророчество. Значит, наша участь и впрямь предопределена… Ужасно!.. Но мне страшно не из-за этого. Тут другое: она не договорила то, что ей известно. Она знает нечто большее, но она умолчала! И всё же из её слов я понял, что эта история не закончена… И я понимаю, что речь идёт обо мне! Она знает что-то обо мне, но она умолчала. О хорошем никто не умолчит…

— Чего же ты опасаешься?

— Всего. Теперь я опасаюсь всего. У меня на душе беспокойно.

Было ещё совсем темно, когда бритты вышли из хмурого осеннего леса. Ночью был дождь, и теперь капли падали с голых ветвей деревьев. Чёрные фигуры варваров слились в единую массу, ощетинившись копьями. Чуть в стороне виднелось красное пятно догоравшего костра. Почему-то Гаю подумалось, что этот костёр не сулил ничего хорошего и что он был похож на глаз неведомого чудовища.

— Сейчас ударим, — произнёс хриплым голосом Постум, поправляя на подбородке ремешок начищенного шлема и покачивая пышным красным гребнем на макушке.

Со стороны леса слышался громкий топот ног, хруст осенней травы и ветвей. Изредка из густой массы варваров вырывались дикие крики, похоже, угрозы в адрес римлян, но слов было не разобрать.

— Распаляют себя, вонючие твари! — пробормотал Луцилий, подъехав к Гаю.

Гай вздохнул и взглянул вверх. По чёрному небу лениво проползали бледные облака.

Лошади возбуждённо всхрапывали, фыркали.

Сзади пронзительно проревели металлические трубы, им поддакнули справа и слева сигнальные рожки манипул.

Гай вздрогнул, в груди у него как-то сразу похолодело, что-то сжалось, собралось в комок и будто оторвалось от сердца, упав куда-то вниз.

— Волнуешься? — услышал он голос Луцилия.

— Да.

— Нам с тобой простительно, мы новички, — Луцилий оскалился и резко извлёк меч из ножен. — Да не обойдёт нас своей милостью Юпитер!

Начинало светать. В предрассветной мгле лицо Луцилия показалось Гаю зеленоватым.

Словно отвечая на звуки римских труб, бритты издали громкий рёв, прокатившийся над лесом и долиной. Шумно застучали их мечи о круглые деревянные щиты. Какая-то часть варваров сгрудилась в одном месте, и щиты их стали похожи с большого расстояния на рыбную чешую.

— Вперёд! — раздалась команда, и римская конница ринулась к лесу, мерцая панцирями. За спинами отряда гулко ударили барабаны.

Сближение с варварами было стремительным. Ещё немного, и Гай стал ясно различать черты врагов, синюю и алую краску на их бородатых лицах. Бритты громко кричали, размахивая тяжёлыми боевыми топорами и потрясая копьями. Некоторые из них были обнажены до пояса, несмотря на холодную погоду, иные были одеты в кожаные рубахи и даже носили на груди металлические панцири. Длинные растрёпанные волосы делали варваров похожими на разъярённых демонов.

Поначалу Гай решил, что у варваров не было никакого боевого порядка — пешие воины наступали вперемешку с конными, но затем он различил, что возле каждого всадника бежал пехотинец. Если всадник падал, то пеший товарищ оказывал ему помощь.

Через секунду отовсюду послышались громкие удары, треск, лязг, вопли. Лошадь Гая безумно металась из стороны в сторону. Сам он поднимал и опускал руку с мечом, не выбирая цели. Несколько раз он слышал, как лезвие с хрустом разрубало чьё-то плечо, голову, но ничего ясно он не видел. В глазах мельтешило. Картина боя превратилась для него в сплошную бурую кашу, клокотавшую, пузырившуюся, грязную, кровавую. Охватившее его перед началом боя волнение исчезло, будто захлебнувшись в общем шуме, и теперь он чувствовал себя просто пьяным. Кровь стучала в голове, оглушала, пот заливал глаза.

Затем как-то сразу стало намного тише.

Он обнаружил, что умчался сильно в сторону, преследуя какого-то всадника в кожаном шлеме, украшенном бараньими рогами. Пару раз всадник разворачивал своего коня, подскакивал к Гаю, наносил неуверенные удары мечом, рассекая со свистом холодный воздух, и опять ехал прочь.

— Я от тебя не отстану! — кричал ему вслед Гай.

Неожиданно появилось не меньше десяти пеших варваров с копьями в руках. Они бежали на него, держа оружие наготове, и вопили что-то. Покружив на месте, Гай понял, что одолеть стольких врагов сразу он не сможет, и погнал коня к лесу. Два копья пролетели над его головой и упали в пожухлую траву. Он оглянулся, бритты продолжали бежать за ним. Всадник, которого Гай преследовал до того, остановился, чтобы отдышаться; судя по его позе, он был ранен.

Позади кипел бой, но теперь Гай слышал в основном топот копыт под собой и хлёсткие удары попадавшихся на его пути ветвей.

Еще через несколько мгновений его лошадь оступилась, споткнулась и, перекувыркнувшись, сорвалась с крутого обрыва. Гай сразу вывалился из седла и только поэтому не был раздавлен лошадиной тушей. Но и он покатился кубарем вниз. Шлем упал с его головы, меч со звоном ударился о камень.

Всё завертелось…

Когда Гай пришёл в себя, то не сразу понял, где он.

Ручей, возле которого он лежал, вился по дну глубокого ущелья. Стояла тишина, лишь изредка чирикала одинокая птица. Прислушавшись, Гай понял, что звуки боя сюда не доносились. Или бой уже закончился?

Он попытался встать и понял, что получил множество ушибов при падении — ныли и ноги, и руки, и спина, и голова. Оглядевшись, он увидел неподалёку неподвижное тело своей лошади. Её брюхо было разорвано, по залитым кровью камням распластались синеватые кишки. Гай заставил себя подняться, осторожно ощупал себя, проверяя работу суставов, сделал десяток глубоких вдохов, потёр шею.

— Хвала Олимпу, что я не сломал шею, — сказал он и вдруг засмеялся. — Надо же! Приехать в страну варваров, чтобы вот так бесславно выйти из боя! Сколько сил я отдал урокам фехтования, сколько времени потратил на изучение боевых приёмов… Однако пора подумать, как отсюда выбраться.

Вскарабкаться наверх по раскисшей от ночного дождя земле было невозможно, да и в сухую погоду по этой почти отвесной стене не всякий взобрался бы.

— Придётся идти вдоль ручья до тех пор, пока не найду более пологого подъёма…

Наташа вернулась домой поздно. На улице дул ветер и лил холодный дождь.

— Папа? — позвала она, стряхивая в прихожей мокрый плащ. — Кто-нибудь звонил мне?

— Нет, — донёсся из кабинета негромкий голос Николая Яковлевича.

После ссоры с Кирсановым Наташа чувствовала себя раздавленной. Казалось, мир пошатнулся.

«Почему я так страдаю из-за него? Что он мне такое? Разве я по-настоящему люблю его? Ну, знаменитость он, это лестно, не спорю… Но любовь-то?.. Была ли любовь во мне? Или это всё девчачьи глупости? Если глупости, то зачем мне ребёнок от него? И как я могла допустить такое?.. Впрочем, он же говорил, что у него не может быть детей… Он меня обманул, мерзавец! А я-то уши развесила, дура!»

Она прошла в свою комнату и устало опустилась на диван. В голове гудело, ноги ныли, в сердце кололо. Наташа весь день бродила бесцельно по городу, даже не появилась на лекциях в институте.

«Ничего не хочу. Ни ребёнка, ни Алексея, ни кого бы то ни было ещё… Нет, я вру. Я хочу этого ребёнка. Не знаю почему, но хочу. Плохо мне сейчас, но ведь не в беременности дело… Я должна быть с Алексеем… А он? Он же не желает разговаривать со мной! Как мне быть? Господи, подскажи, что делать? Почему этот мужчина проник в мою душу? Ну что в нём такого хорошего? Есть же сотни других, более достойных».

Она легла на живот и накрыла голову руками.

«У меня нет сил… Но я должна позвонить ему, поговорить, объясниться. Нельзя же так просто рвать отношения, по-живому рвать… Надо позвонить. Но он ведь просто накричит. Никакого разговора не получится. Ах, я боюсь сделать первый шаг. Проклятая гордыня. Мне так тошно, такая беспросветная тоска. Неужели ничто не заставит меня набрать его номер? Но ведь если я не поговорю с Алёшей, то всё кончится…»