Теций был на редкость сильным мужчиной, несмотря на это, он никогда никого не убивал и даже ни разу не поднял ни на кого руку. Рождённый рабом, он всю жизнь оставался покорным господину, и душа его была населена всевозможными страхами перед превратностями судьбы.

Две недели назад его хозяин скончался. Когда прочитали завещание, выяснилось, что он подарил свободу всем своим рабам. Эта внезапно обрушившаяся на Теция свобода, о которой с вожделением мечтали большинство невольников, оказалась на деле совершенно бесполезной. Он не знал, что делать с ней, к чему себя приложить. Приученный выполнять только чужие указания, он не умел принимать решения самостоятельно. Сделавшись вдруг хозяином своей жизни, он остался в душе рабом, который продолжает ждать неведомо чьих приказов…

Сегодня рано утром он забрёл на рыночную площадь, не подозревая, что именно там поджидал его ещё один поворот судьбы.

В задумчивости он остановился перед продавцом горячих напитков. Торговец, предлагая свой товар, плеснул из кипящего чана в небольшой сосуд и с готовностью протянул варево Тецию. Тот лишь поморщился и отступил на шаг, отстраняясь от терпкого запаха. Чуть в стороне распахнулись двери крохотной лавки, и хозяин пронзительно закричал, что у него всегда можно угоститься мёдом, вином с примесью аравийской смолы и подкрепиться кусочком мяса. Оно готовилось тут же на выставленной жаровне. Теций направился к лавке, когда на его пути внезапно возник Валерий Фронтон, давнишний друг его бывшего господина, и сказал:

— Я вижу, ты полон колебаний и не знаешь, чем занять свою жизнь, Теций.

— Да, господин, — почтительно склонил голову Теций.

— Безделье утомляет тебя, как всякого вольноотпущенника. Ты жаждешь насладиться полученной свободой, но попросту не представляешь, как это делается, — Валерий Фронтон засмеялся. — Да, теперь ты познал на собственном опыте, что никогда не следует стремиться к тому, что тебе не полагается по твоему рождению. В первую очередь это касается вас, рабов. Но, в конце концов, все мы рабы… рабы своего тела. К сожалению, наше тело роднит нас только с животными. С богами же нас роднит наш дух, которым мы так беспечно всегда пренебрегаем.

Валерий Фронтон пустился в рассуждения, наслаждаясь своим хорошо поставленным голосом, и рассуждал ещё довольно долго, заключив свои пространные высказывания так:

— Вот я к чему веду речь, Теций: если хочешь послужить мне, тогда возьми этот кошелёк, здесь хорошая сумма.

Они отступили в сторону, уступая дорогу громадной повозке с тяжёлыми колёсами, сделанными из цельного куска дерева. Повозка с грохотом прокатила мимо них, рассыпая на дорогу зерно из разорванного мешка.

— Я с радостью буду служить тебе, благородный Валерий, — торопливо закивал Теций, обретая под ногами привычную для покорного слуги почву.

— Прекрасно. В таком случае слушай очень внимательно. Ты ведь знаешь в лицо сенатора Маркуса Юния? — взгляд Валерия Фронтона внезапно сделался ледяным. — Боги пожелали, чтобы этот несчастный покинул наш бренный мир. Он должен скончаться не позже завтрашнего утра, лучше сегодня вечером.

Теций отшатнулся в испуге.

— Но как? — у вольноотпущенника перехватило дыхание. — Убийством я никогда не занимался, благородный Валерий. Я всё больше умащал сирийскими маслами уставшие члены моего господина и его гостей. Разве я могу…

— Теперь ты уже не просто можешь, но должен, Теций, — Валерий оскалился. — Ты позабыл, что прежде чем согласиться, надо хорошенько подумать. Ты же сразу согласился служить мне, так что времени на размышления не осталось. Кроме того, ты теперь знаешь о моих планах. Не думаешь ли ты, что я позволю тебе поставить меня под угрозу? Конечно, никто не поверит тебе, если ты вздумаешь донести на меня, но всё же… Не совершай ошибок, Теций! — голос Валерия звучал, как сталь клинка. Теций прекрасно знал эти властные интонации, свойственные всем хозяевам, и задрожал.

— Сегодня днём Маркус Юний приглашён в дом славного Траяна, — продолжал тем временем Валерий Фронтон. — Ты мог бы подкараулить его там. Но будь осторожен. И не забудь, что тебя всегда ждут большие деньги за хорошо выполненную работу, а за предательство — ужасная смерть.

В деньгах, как успел уяснить Теций, заключалось единственное различие между рабами и свободными людьми. Во всём остальном люди были схожи — как в пороках, так и в достоинствах. Вспоминая прежнюю жизнь, Теций думал о том, что ему никогда на самом деле не хотелось, чтобы это различие исчезло. Его вполне устраивало, что деньги водились у его господина. Ему нравилось, что не нужно было самому ломать голову о том, где и как добыть пропитание. Всё шло само собой, и это было прекрасно. Он умел точно исполнять указания хозяина и получал за это хлеб, вино и вполне уютный кров. Вольные же люди вынуждены всё время ломать голову, кому предложить себя, где отыскать работу, чтобы не остаться без куска хлеба.

— Маркус Юний должен погибнуть…

Вечный страх, впитавшийся в каждую клетку Теция, страх перед наказанием за какую-либо провинность, перерос в новое качество и разросся до необъятных размеров. Ужас стиснул его горло, ледяным жалом впился в сердце, в глазах потемнело, пот выступил по всему телу.

Это было утром…

А поздно вечером он низко склонился над окровавленным телом хрипящего Маркуса Юния и неумело пытался заткнуть ему рот ладонью, другой рукой снова и снова втыкая тонкий клинок в шею жертвы. Капли крови размазались по мраморным ступеням, ведущим в сад, усаженный редкими кустами и уставленный корзинами цветов. Обширное пространство сада было окружено с трёх сторон портиками с колоннами, с четвёртой же высилась белая каменная стена, отделявшая дом от улицы. Натянутые между колоннами занавеси ограждали Теция от взглядов собравшихся в доме шумных гостей, и эта тонкая ткань была единственной преградой, скрывавшей в ту минуту его преступление от людских взоров. Через занавеси неслись ароматы шафрана и благовонных масел. Нестройно звучали лютни, кифары и армянские цимбалы, к ним примешивался шум пьяных голосов.

Маркус Юний всё ещё выпучивал глаза. Из своего поверженного положения он видел лишь огромные ноги убийцы. Напрасно силясь вырваться из крепких рук, Маркус пытался напрячь голос и позвать кого-нибудь на помощь. Голос не слушался. Силы быстро покидали его, утекали, как вода сквозь сито, и сенатор слышал, как его заполняла звенящая смерть.

Не следовало ему отвечать на приглашение Траяна, не нужно было приходить на это пиршество. Разум подсказывал ему, что надо было мчаться, не откладывая ни на минуту, во дворец Клавдия и рассказывать о своих подозрениях. Чувствовал он, что опасения не беспочвенны, заговорщики уже сплели опасную сеть и точили ножи, чтобы поразить императора…

Но нет! Неодолимая привычка к пышным застольям заставила Маркуса Юния отложить визит к Клавдию и привела его в дом весельчака Траяна Публия, и теперь чья-то мускулистая рука беспощадно терзала острым лезвием его шею, и вместе с горячей кровью он утрачивал всякую возможность помешать заговорщикам…

Сенатор громко всхлипнул, из его рта потекло красное.

Теций задрожал. Кровь залила его правую ладонь, выплёскиваясь из пульсирующей раны умирающего. Да, Теций задрожал: всего несколько шагов отделяло его от хозяина дома и его гостей, всякий из которых мог в любую секунду выбраться из-за стола и выйти во двор, как это только что сделал Маркус Юний, попавший под острый удар клинка. В любой момент Теция могли обнаружить слуги и схватить. И тогда — крест. Тогда — страшные мучения под палящим солнцем, гниющие раны в запястьях и лодыжках, раздробленные кости. Теций окаменел от одной мысли о казни.

— Ах, зачем я…

Он в два прыжка достиг побелённого забора с ползущими растениями и без труда перебросился через него, стараясь не думать о том, что его могли заметить.