– По-моему, – отвечаю я, – вполне естественно интересоваться, если у родственника распался брак.

– Это смотря какая семья. У нас не очень близкие отношения. Хотя, наверное, это не стало для меня такой уж неожиданностью.

– Что именно? Что она ушла?

Луэлла Янко слабо улыбается и впервые за все время смотрит мне в лицо. Оценивает.

– Послушайте, мистер… Лавелл… я полагаю, Леон Вуд нанял вас именно потому, что вы один из нас? Мне особо нечего вам рассказать. Думаю, они до свадьбы виделись от силы пару раз. Она производила впечатление тихони, серой мышки.

Опустив глаза, она на миг умолкает и говорит:

– Не думаю, что ей так уж легко жилось с Иво. Да и у Тене тоже характер не сахар.

– Но у нее был ребенок.

– О да, еще один мужчина, вокруг которо го надо выплясывать. Вы же знаете, какая жизнь у цы ганских девушек. Из нее сделали бы при слугу.

– Не подскажете, где мне найти вашего племянника?

– Нет. Могу разве что подсказать, где можно его поискать.

– Ну, это уже что-то.

Я записываю то, что она мне рассказывает; все это очень зыбко, но все же лучше, чем ничего.

– Почему вы так редко видитесь с родными, мисс Янко… если это не секрет?

– Секрет. Роза тут совершенно ни при чем. Просто я… просто мы слишком разные люди. Я и Тене. Я не хочу жить прошлым. Какой в этом смысл?

Все это она произносит совершенно буднично.

– Что вы имеете в виду, когда говорите «жить прошлым»?

Она поджимает губы:

– Скажем так, они не одобряют того, что я живу в доме. Их послушать, так я просто предательница.

Мисс Янко передергивает плечами: движения у нее, как и голос, резкие.

– Как вы считаете, Иво мог причинить зло Розе?

Ее глаза расширяются. Бросив на меня испепеляющий взгляд, она снисходительно улыбается, как будто я сказал глупость.

– Вы намекаете, что мои родственники могли ее прикончить? Да чтобы Тене или Иво что-то с ней сделали?.. Скажете тоже.

Она качает головой с таким видом, как будто мое предположение неподдельно ее позабавило, и закусывает ярко накрашенную губу.

– Я просто спрашиваю, – говорю я. – Нельзя сбрасывать со счетов ни одного возможного варианта.

– «Ни одного возможного варианта», – тянет она и улыбается, как будто я полный идиот. Маленький мальчик, решивший поиграть в детектива.

– Я уверена, у нее было множество причин сбежать от моих родственничков. Вот их и расспрашивайте. Я не знаю, где Роза. Если б знала, то сказала бы.

Луэлла Янко встает из-за столика, чтобы идти, но приостанавливается на миг, решая перевесить сумку с одного плеча на другое. Где-то там, в ее недрах, теперь скрывается моя визитная карточка, «на тот случай, если вы вдруг что-то вспомните». Я, впрочем, не особо на это надеюсь.

– Подождите минутку… – прошу я.

Она нетерпеливо оборачивается.

– А вам лично Роза нравилась?

Вид у нее становится неподдельно изумленным, как будто она никогда раньше не задавалась этим вопросом.

– Нравилась ли она мне? Я всего один раз ее видела. Как я уже сказала, она была совсем тихая, серая мышка. Никакого особого впечатления не производила.

Луэлла Янко шествует к выходу и небрежным жестом распахивает дверь. Туфли с высокими каблуками издают приятный дробный цокот, они точно такие же красные и глянцевые, как и ее помада.

Похоже, Роза Вуд не производила особого впечатления вообще ни на кого, даже на своего родного отца. На меня вдруг накатывает волна раздражения на всю эту семейку, по крайней мере на тех ее представителей, с которыми я встречался: девятнадцатилетняя девчонка пропадает, и никто даже пальцем не шевельнет, хотя бы ради того, чтобы набрать номер полиции.

Внезапно меня охватывает непоколебимая решимость найти ее, потому что, похоже, всем остальным просто нет до нее никакого дела.

Дома я обнаруживаю на автоответчике сообщение от Хена. Он разговаривал с нашим человеком в отделе розыска пропавших без вести. Роза в их списках не числится, значит к ним никто никогда не обращался с заявлением, что она пропала. Иными словами, никому не нужно было ее вернуть. Я знаю, что женщины, особенно молодые, в цыганских семьях ценятся не слишком высоко, а уж невестки и того меньше, и все-таки… Что бы там ни говорила Луэлла Янко, Розы вполне может не быть в живых. Даже если ее никто не убивал, люди все равно смертны.

Когда ведешь расследование – неважно, какого рода, – ты добываешь информацию и на ее основании строишь рабочую версию. Потом ищешь новую информацию и смотришь, укладывается ли она в твою версию. Если не укладывается, версию приходится менять. От самой по себе информации толку мало. Информация – это слух, сплетня, чье-то мнение. Это то, что рассказывают тебе люди, а у людей бывает масса причин врать. Информацию нужно превратить в факты, проверить и перепроверить, используя все доступные тебе источники. Когда ты располагаешь подтверждающими друг друга сведениями из пары-тройки источников, которые укладываются в общую картину, – вот тогда можно говорить о фактах. Но даже факты не имеют особой ценности – если речь о том, чтобы идти с ними в суд. Факты нужно превратить в улики, под которыми я понимаю заверенные документы, фотографии, видеосъемку, заключения судебных медиков, признания и – как последнее средство – свидетельства экспертов. Это то, чему я научился за время работы частным детективом. В нашем деле нет места домыслам и чувствам. Все должно быть осязаемо, рационально, объяснимо.

Зацикливаться на какой-то одной гипотезе опасно. Нужна гибкость. Умение признать, что ты мог ошибиться. А иной раз можно не допустить ни единой ошибки и тем не менее истолковать все неверно. Как вышло с Джорджией Миллингтон.

К моему удивлению, на автоответчике обнаруживается еще и послание от Ванессы. Очень небрежно, как бы между делом, она интересуется, не хочу ли я как-нибудь вечерком выбраться в кино. Наверное, мой телефон ей дала Мадлен. Я вздыхаю, хотя ничего не имею против Ванессы, да и той ночью нам вместе было неплохо. На самом деле, может, я и не прочь как-нибудь сходить с ней в кино. Почему нет? Я мужчина холостой, сердце мое свободно и никому не принадлежит. Могу делать что хочу. Я записываю ее телефон на каком-то клочке и закапываю его в кучу других бумаг, сваленных у телефона. А сообщение стираю. Нет сообщения – нет доказательств, что она вообще когда-либо мне звонила.

И если после этого я наливаю себе водки с тоником и сижу со стаканом, глядя, как за окном гаснут последние краски дня и темнота вкрадчиво закутывает меня своим одеялом, то это не из-за того, что я думаю о женщине, которая до сих пор официально является моей женой. Как человек рациональный, я вообще не думаю. Чтобы доказать степень собственного здравомыслия, я решаю, что позвоню Ванессе завтра. Раз уж я так решил, не важно, что я делаю или думаю сегодня, потому что завтра я буду вести себя как нормальные люди.

Выпивка – отличная штука. Без нее я бы, наверное, покончил с собой. Хен со мной согласился бы, хотя он уже много лет как в завязке.

Когда мы с ним только познакомились, Хен был биржевым маклером. Я возненавидел его с первого взгляда. У него было все, чего не было у меня, – положение, хорошее образование, уверенность в себе (во всяком случае, внешняя), произношение, выдающее аристократа. И тут являюсь я – цыган-полукровка, с горем пополам окончивший захудалый бизнес-колледж. Я был на задании – расследовал кое-какие нестыковки в отчетности одной небольшой фирмочки в лондонском Сити. У меня всегда было хорошо с математикой, так что Эдди обычно препоручал все подобные дела мне, даже после того, как я перестал на него работать. Расследование очень быстро вывело меня на сотрудника по имени Генри Гамильтон-Прайс, и я понял, в чем дело: он пытался скрыть свое пристрастие к выпивке и удовлетворить аппетиты привыкшей жить на широкую ногу жены и двух подрастающих дочерей. Он запустил руку в кассу фирмы; недостача, естественно, вскрылась. В непрерывном наблюдении за конторой не было особой необходимости, поэтому для меня стало неожиданностью, когда в один из моих визитов под каким-то благовидным предлогом меня в кабинете вице-президента фирмы поймал сам Генри – Хен.