Мик исследовал разбросанные Айрин стебли, надломил один, выдавил из него кусочек пористой массы, напоминающей арбузную мякоть. Завоняло чем-то вроде ацетона, фон размял добычу в руке и неуверенно потер штаны – в закаменевшей грязи образовалась широченная свежая просека. Однако удачная находка… а то отстирывать все это дело без мыла и даже без песка, которого тут не видать, насколько хватает глаз, было бы донельзя утомительно. Мы никак герои, покорители Ада. Герои стирают штаны ничуть не чаще, чем принцессы, простите, какают. Настоящий герой штанов не пачкает в принципе. И не рвет. Чарли – ненастоящий герой, нечего на него кивать. Когда все реальные пацаны играли на гитарах, а фон колотил в барабан (или бубен, теперь не дознаешься), он дудел в гобой д’амур. И в полицейскую академию подался, когда понял, что дыхалки ему ни в жисть не хватит, чтобы удирать с краденым ящиком пива по крышам.

Итак, мы с Миком наскоро оттерли штаны, потом я стащил жилет, сполоснул в воде и, расстелив его на берегу, вытащил «вилсон» для разборки на этом импровизированном верстаке. Повезло – грязи в него практически не попало, а то небольшое (с полфунта) количество, что таки налипло, панически отступило перед очистительным стеблем. Мик немедленно выложил на жилет свой глок, следом за ним второй, поменьше, и еще какое-то время шарил по карманам, но не нашел больше ничего, кроме швейцарского армейского ножа с обломанным давеча о чемодан основным лезвием. Или, по крайней мере, не захотел больше ничего показать. Основной пистолет крепко забился илом, так что пришлось подключать нож, и под шумок я чуть было не прозевал, как Айрин, пошедшая от холода гусиной кожей, выбралась из воды и во всей красе прошлепала к сваленной на берегу одежде, декоративно камуфлируя возмутительную свою мышечную массу трясущимися грабками. Не, а вы знаете, все-таки очень даже тетка. Невзирая ни на какие мускулы. Если бы еще не замерзшая, как Маугли, а мы перед этим не трюхали две мили по болоту, каждые сто ярдов которого стоят самого бурного секса с бешеной овцой, – я бы прямо даже не знаю, как бы себя чувствовал. А тут только и хватило, чтобы одобрительно поаплодировать. Мик поддержал. Айрин, стуча зубами и не в силах потому оскорбить нас вербально, выразительно наподдала ногой россыпь мелких камушков, развеяв ее условно в нашу сторону, подобрала груду своего шмотья и несколько стеблей и уковыляла, припадая на обе ноги сразу, за двухметровую глыбу – видимо, приводить себя в порядок.

– Чаки, проснись! – воззвал Мик, заметив, что Барнет свернулся калачиком и намерен дрыхнуть прямо на камнях. – И так все прозевал!

– Ну маааам, – возразил Чарли отвлеченно, – я уже большой. Я сам умоюсь!

– Ух ты! – восхитился фон. – И давно это с тобой?

– С двадцати семи лет. – Чарли открыл один глаз. – Что там? Долго еще? Можно, я пока посплю? А потом проснусь, и этого ничего не будет… а будет… я просто заснул… на работе… как всегда.

И задрых, скотина бессовестная. И вот этому «как всегда» мы, налогоплательщики… ну, ладно, – они, налогоплательщики, доверяют охрану своей безопасности! Мик со вздохом до него прогулялся, вытащил из кобуры пистолет и притащил на техобслуживание.

– Знать бы, какие тут просторы, я бы не эти пукалки брал, – поделился он гениальной мыслью.

– А чем тебе эти не нравятся?

– Мелковаты по здешней пакости-то. Вот этот, который двадцать футов… я что-то сомневаюсь, что его проймешь такой ерундой.

– Все бы тебе воевать. Пускай с двадцатифутовыми Эл разбирается. Тем более что-то я не припомню, чтобы у нас было что-то кардинально более крупное. Ну скаутский штайр где-то валялся, ну, бенелли…

Мик покосился на Чарли, мирно дрыгающего ногой.

– Было-было.

Так. Это еще что за новости? А то он не знает, что моя мама очень любит приехать без предупреждения, разложить самые неожиданные находки по своему персональному ранжиру и позвонить маме Чарли. Чтобы та, значится, уточнила у сынишки – должен же он понимать во всяких пистолетиках! – куда вставлять невзначай выпавшую коробочку с пульками, дабы ружье не начало стрелять. Был неописуемый случай, когда она не смогла сама сдвинуть коллекционный автоматический гранатомет и пригласила соседей помочь его переставить к окошку, потому как это наверняка телескоп такой странный. Хорошо хоть, что старикашка со снайперкой в тот день сдавал анализы и единственной официальной структурой, заинтересовавшейся сорокамиллиметровым дулом, оказался Билли. А потом домой пришел я и, наскоро увлекши родительницу беседой о низкохолестериновой диете, отволок чертову штуковину глубоко в подвал, где она, кажется, ржавеет по сию пору в разобранном на неопознаваемые части виде. С тех пор я стараюсь не держать дома предметов, за обнаружением которых может воспоследовать разбирательство.

– Откуда это было? И где было, что я ни разу об это не споткнулся?

Мик помялся и потыркал пальцем вверх.

– Там. Под кильками.

Ага! Я знал, что столько килек в природе быть не может.

– Запас карман не тянет, – оправдался фон стесненно. – Там по случаю прихватил раз… другой… и еще разок… В общем, тебе понравится.

Он меня пугает. Последняя штука, которая мне понравилась… нет, последние штуки, которые мне понравились, совсем недавно проследовали за валун с охапкой грязной одежды… А вот дотоле я, помнится, имел неосторожность заметить фону, что выставленный вон на том стенде русский пулемет пятидесятого калибра «корд» вызывает у меня живейшую симпатию. Блин. Если он его и прихватил по случаю – а чем оружейная выставка не случай? – а в дому моем сейчас идет полным ходом разбирательство многого непонятного, в нем случившегося, дешевле будет не возвращаться вовсе. Я понятия не имею, как объяснить наличие российского пулемета, закопанного в кильках. Продукт нереста? Рыболовная снасть? Нашел в канаве, как раз собирался нести в полицию?

Эл выплыл из тумана как по заказу – для разрядки обстановки. На сей раз он припер с собой несколько веток – слишком мало для костра и тем более для плота, но выглядел тем не менее вполне довольным.

– Где мисс Ким? – первым делом осведомился он и тут же отмахнулся от ответов: – Ага, вижу.

– Сквозь камень? – поразился Мик. – Тоже хочу! С подробностями.

– Аура фонит, – пояснил Хранитель, вываливаясь на берег. – У камня своей нету. Замерзла, злая, боится… ничего особенного.

– Сам ты боишься! – проклацали зубами из-за валуна.

– Если угодно, – великодушно признал Эл. – Сейчас, с вашего позволения, я попробую дать сигнал в Цитадель… а заодно и найти способ туда добраться.

– А что, по реке есть навигация? – заинтересовался фон.

– Ну как таковой нет, но эти края не так чтобы необитаемые. – Эл покривился, живо напомнив свой рассказ о родственниках-отщепенцах. – Скорее всего, на всем течении реки предусмотрены плоты, лодки и всякое такое.

– А за угон у вас тут не гнобят?

– За угон? – Эл непонимающе пожал плечами. – Если тебе надо, ты берешь. Лодке все равно, кто на ней плывет.

– А частной собственности у вас как таковой нет?

– Есть вещи, которые другие не могут использовать или могут менее эффективно. Как мой меч. Лодку же мы потом вернем, и никто не пострадает. Ваше понятие собственности зиждется на принципах, которые нам, обитателям Отстойника, чужды. Особенно аспект праздного обладания – это, если позволите, и в большинстве миров нонсенс.

Коммунизм, однако. В чистом виде. Из концепции даже гаракх не выбивается, как та самая ежовая рукавица для таскания в светлое будущее.

Эл разложил свои ветки на ровном участке берега, подрезал мечом пару, несколько штук заострил и воткнул под симметричными углами в каменное крошево. Образовалась фигура вроде тех, что наш городской автомеханик Рокки Фокс периодически выставляет перед своей мастерской как абстракционистские шедевры. Никто еще не указал ему на разницу между высоким искусством и отсутствием вкуса, потому что у Рокки обхват бицепса – два фута, а единственный парень, которому на это плевать, – вон тот, оттирающий «гавайку» пригоршней стеблевой мякоти, – этой разницы сам отродясь не постигал и едва ли когда-нибудь постигнет. Правда, однажды за пивом Рокки проникся философской сентенцией «искусство – это когда сиськи» и с тех пор неукоснительно прикручивает к своим конструкциям пару-другую внушительных подфарников. Культурно же безграмотный Эл обошелся без научного популизма – одними прямолинейными ветками. Нобелевку за этот вариант телефона я бы не дал, но, с другой стороны, если он таки зазвонит – без единого гвоздя и всяких там мембран – будет что продать по возвращении нашим гигантам связи.