– По-моему, я тебе объясняла, что будет, если ты не станешь платить мне, сколько мы договаривались, – сказала она, приставив пистолет уже ко лбу.

В глазах Петроса читался дикий страх, пьяный, он готов был потерять сознание, изо рта стекала слюна.

– Отпусти его, – сказал кто-то сзади. – У нас больше нет денег.

Фрэнси обернулась. Там стоял сын Петроса, направляя на нее пистолет.

Руки у него сильно дрожали.

– Если ты выстрелишь в меня, я пристрелю твоего папашу, – пригрозила Фрэнси. – Брось пистолет.

Парень замотал головой. С него ручьем катил пот.

– А после того, как ты в меня выстрелишь, к тебе приедет Крошка Мари, – сказала Фрэнси. – И к твоей матери тоже. И к братьям-сестрам, и к твоей девушке. Она такая милашка, Анна, да? Живет здесь неподалеку, если не ошибаюсь. Улица Фрейгатан, тридцать, третий подъезд. Милая двухкомнатная квартирка с балконом и прочее. Но дом-то старый, может и сгореть.

Фрэнси замолчала. Ждала. Услышала, что пистолет лег на пол.

– Отдадите мне все деньги, что есть, – приказала Фрэнси. – А в следующий раз, когда приду я или кто-то из моих, чтобы ничего подобного не было. Ясно?

– Но…

Фрэнси обернулась.

– Тебе ясно?! – заорала она.

Парень отступил на шаг. Кивнул. И убежал из кухни. Фрэнси начала обходить кухню и лупить по стенам и шкафам. Она была в ярости. Она еще могла вытерпеть, когда они вовремя не отдавали деньги, хотя это ее бесило, но от неуважительного отношения к ней ей просто сносило башню. Еще эта пьяная в хлам образина что-то блеет, называя ее дурой. Этого она снести не могла.

– Ты – жалкая падаль, ты знаешь об этом?! – произнесла она, встав напротив Петроса.

После чего дала ему не меньше десяти пощечин и плюнула прямо в лицо. Он завыл от боли, но ей было наплевать. И что это еще за разговоры о том, что ему не нужна ее крыша? Минимум три раза за прошлый год он звонил и умолял помочь выкинуть из заведения толпы хулиганов, отказывавшихся платить за обслуживание. Сидел, спрятавшись у себя на кухне, как испуганный заяц, и ждал, пока приедут ее люди. Неблагодарная куча навоза – вот он кто.

Петрос-сын вернулся с довольно скромной суммой, остальное пошло на ремонт и другие расходы.

Фрэнси сунула деньги в карман и в раздражении ушла оттуда. Ну, и поганый выдался денек! И грудь еще так раздуло, что уже больно. Но домой было ехать неохота, поэтому она нырнула в туалет в каком-то кафе и сцедила молоко прямо в раковину, после чего заказала большую чашку чая и здоровый кусок яблочного пирога с ванильным соусом. Сегодня наплевать на калории. Фрэнси доела пирог, и все ее тело заныло от тоски по Бэлль. Это совершенно новое для нее ощущение возникало теперь периодически. И приводило ее в недоумение. Она и так очень любила свою дочь, и даже не подозревала, что это чувство будет таким бурным и всеобъемлющим. С Адрианом, насколько она помнила, такого не было.

Посмотрела в окно. Шел дождь. Капли стучали по стеклу. Люди раскрыли зонты. Вот они идут, вжимая головы в плечи, такие беззащитные перед лицом неба. Большинство даже не подозревает, что поблизости живут такие, как она. Сколько раз они стояли в вагоне метро рядом с наемным убийцей? Сколько раз сидели на одном киносеансе с сутенером? Как часто ужинали в одном ресторане с наркодилером? И могли ли они даже представить себе, кому улыбаются у стойки бара, пытаясь с кем-то познакомиться?

Она не сомневалась, что большинство людей, узнай они ненароком о том, чем она занимается, решили ли бы, что она – чудовище. И правда, она временами думала о том, какое право имеет делать то, что делает, но сомнения такого рода всегда быстро улетучивались. Она считала, что то, что она делает, правильно и справедливо. Людям нужны наркотики. Следовательно, кто-то должен удовлетворять спрос. Более того, большинство торчат добровольно. Те, кто считает, что это плохо, хотят сказать, что нужно отменить свободу воли. Естественно, возникает зависимость, но раз уж они решили попробовать эту дрянь, то пусть будут готовы и к последствиям. Нельзя спихивать вину на других. Безусловно, есть исключения, но если принимать во внимание все исключения, то вообще нельзя будет вести никакой бизнес.

Людям нужны проститутки, так было во все времена. Если бы шлюхам позволили заниматься своим делом в милом охраняемом борделе, это никому бы не помешало. Конечно, есть девчонки и парни, которые попали в беду и плохо кончили, но Фрэнси таким не занималась, особенно после того, как увидела, что сделали с Крошкой Мари. Те шлюхи, с которыми она работала, занимались ремеслом по доброй воле.

У людей всегда была потребность в азартных играх и разнообразных пари. Почему этим бизнесом может заниматься только горстка государственных казино?

Фрэнси вообще не любила государство, она бы предпочла, чтоб оно вообще исчезло, чтобы люди сами справлялись со своей жизнью. Смута и неразбериха в итоге бы окупились. Впоследствии люди бы стали сильнее – после того, как обнаружили, что могут со всем справиться сами, без вмешательства государства. Выросли бы морально и духовно. Стали бы проживать свои жизни на полную катушку, а не в вполсилы, и наконец осознавать, что сами творят свои судьбы.

Фрэнси допила чай, встала и вышла в дождь.

Дважды упустив Ренмана у его спортивного клуба, Крошка Мари в итоге смогла приставить нож к его тощему боку и затащить в машину. Сначала он попробовал довольно успешно сопротивляться, но на заднем сиденье были Джим с Луизой, у каждого по куску стальной проволоки, и Ренман быстро утихомирился.

Через четверть часа после того, как Крошка Мари подвесила его под потолком на крюк для мясных туш, появилась Фрэнси, в плохом настроении и с пятнами молока, проступившими на впопыхах накинутой куртке из ярко-красного флиса. На всклокоченных темно-русых волосах и на ресницах искрился и таял снег. Не будь она в такой дикой ярости, можно было бы признать, что она сегодня чудо как хороша. Просто Бэлль не давала ей спать всю ночь, при этом у Пера болел живот, и до Наташи было не дозвониться, потому всю заботу о дочери пришлось взять на себя. Наташа получит реальную взбучку, как только появится в доме. Дело в том, что она решила не отвечать на звонки, потому что дулась на Фрэнси, отказавшейся повысить ей зарплату. Боже мой, девушка получала зарплату выше, чем у врача-специалиста (так сказать, надбавку за повышенный риск)! Но ей хотелось больше, ведь тот, кто сыт, может внезапно стать ненасытным, а тот, кто купается во всевозможном изобилии, может внезапно стать скупым как черт, начать платить работникам мизерные зарплаты и составлять жесткие брачные контракты.

– Снимите его, а то кровь из ушей польется, – велела Фрэнси и уселась на оранжевый, в клеточку вертящийся стул, который всегда предпочитала, находясь в этом помещении.

Она купила его на блошином рынке за сто пятьдесят крон и считала одной из самых удачных покупок в своей жизни.

Джим с Луизой быстро спустили его на пол.

– Сука! – прошипел он. – Чертова шлюха! Я тебя убью!

– Попридержи пока комплименты, милашка, – сказала Фрэнси. – Насколько мне известно, тебе еще есть что мне сказать.

– Что известно?

– Я спрошу тебя только три раза.

– Ты пожалеешь.

– На кого ты работаешь?

Обессиленный, Ренман попытался было освободиться от хватки близнецов, но, поскольку позади него стояла Крошка Мари и прижимала кроссовкой его голову к земле, у него получилось плохо.

– Может, нассать ему в рот? – спросила Крошка Мари.

– Сделай одолжение, – согласилась Фрэнси.

– Нет, вы что, охренели!.. – завыл Ренман.

Джим с Луизой захихикали и вывихнули ему по ступне каждый. Захрустели суставы, Ренман завопил. Похоже, болевой порог у него довольно низкий. Скоро попросит таблеточку от боли.

– Будешь пить мочу или говорить? – спросила Фрэнси.

– Я ни на кого не работаю, – скулил Ренман. – Только на себя… Я сам по себе! Клянусь!