— Вера! Верочка! Где ты? Куда ты пропала? — Зову ее. А у самой голос стал таким противным, таким сладким и нежным.
Вера не отзывается. Она за дверьми, в парилке. Вышла же только секунду назад и пропала. Что с ней? Меня как кипятком обварили, и я заскакиваю в парилку.
Вера сидит на лавочке и как-то жалко съежилась вся. Голову не поднимает. На меня даже не смотрит. Видно поняла все. Я вижу всю ее и эта картина ее обнаженного тела, ее податливой какой-то покорности так умиляет меня, так проникает в меня, что я задыхаюсь. Я начинаю терять сознание. Мне ее надо!!!
Не знаю сама, как. Откуда во мне силы такие нашлись. Но я разворачиваюсь и только за дверью парилки опомнилась. Стою, правильнее сказать, привалилась к двери парилки спиной, и ступить шага не могу. Все тело протестует, требует, рвется к ней! А я, нет! Не будет этого! Я ухожу!
Как я выскочила от нее, не помню даже. И как я к себе в дом вернулась и как меня трясло. Все помню. Оказывается я, как была голой, так и к себе вернулась. Хорошо, что в одном доме и уже поздно было. Ночь уже. Первый час ночи. Села на кухне. А меня всю колотит. И не от холода, нет! От какого-то особого лихорадочного состояния. Я вся, словно помешанная. Нет, думаю! Не быть этому. Хватит с меня моей юности и этих страданий. Достаточно! Я ведь люблю своего Петеньку! Да, да! Цепляюсь за этот спасательный предлог, как утопающий, за спасательный круг. Точно! Лихорадочно шепчу.
— Мне никого не надо! У меня есть мой Петя! Мой славный, мой родненький, мой самый, самый!!! Где же ты? Спаси меня!!! Любимый!
Это что, заложено от рождения?
Утром не могу выйти из дома. Не могу ее видеть. Всю ночь терзалась, вся извелась. Не спала почти. А тут, на мое счастье или несчастье, даже не знаю, задержка с месячными. Они у меня всегда, как по часам. А тут не понятно, как-то. Думала, что хоть своей кровушкой отмоюсь от искушения. Верка, тоже не выходит. Дети ее играются во дворе, а ее не вижу. Хотя, если, по правде сказать, то я стараюсь даже к окошку не подходить, чтобы ненароком с ней взглядом не встретиться. Хожу по дому, а сама все рассуждаю.
Это что же такое получается? Почему это со мной вчера опять повторилось. Почему? Во мне, что? Это заложено от рождения, что ли? Или это распущенность такая? Хотя, какая там распущенность, в четырнадцать-пятнадцать лет? В детстве же тоже такое было? Там в далеком, детстве у тетки. А собственно, что там такое было? Ну, целовались две глупые дурочки. Спали в одной постели и обнимались, целовались. Ну, так это же в детстве! А теперь? Почему теперь?! Или опять на мне проклятие? От того, далекого насилия? Нет! Не хочу и не буду я о том вспоминать! Дала себе такой зарок. Перед Всевышнем дала. Не вспоминать! Все, это запретно! Иначе опять начнутся кошмары ночные, и тогда уже мне надо будет что-то серьезное со своей психикой делать. Раз сказала себе, табу! Все! То было и все! Лучше я полежу и о Петеньке своем помечтаю. Вспоминать буду, как он меня любил. Вот это, другое дело. Ложусь и специально так, сама себя разогреваю. Мысли путаются. Вроде бы о нем думаю, а они вперемешку все. Тут и Верка, с ее красивым и таким заманчивым телом, тут и Петя со своим членом. Все смешалось. Я и не поняла, что я сплю. Устала, намаялась и заснула.
Проснулась, лежу. Вот же черт! Присниться же такое?
Глава 2. Юная и запутанная
Не девочка, но и не женщина
Оставаться одной меня приучила жизнь. До замужества я довольно долго жила у своей тетки в другом городе. Приехала я к тетке, и она поселила меня вместе со своей Ниной, ее единственной дочкой. Нина была на несколько лет меня старше. И если я, осенью должна была идти в восьмой класс, то она уже второй год в техникуме училась, коммерческом и на следующий год заканчивала учебу.
Мой приезд стал для нее настоящим праздником. Мать ее все время поучала, и мой приезд переключал внимание на меня, или хотя бы часть этого внимания. Нина была своевольной девочкой и довольно раскованной. Может и правильно ее тетка гоняла? Видно было за что. И в этом я вскоре убедилась. Так или не так, но мне предстояло все эти годы прожить с ней бок обок, поэтому я сразу, же приняла над собой ее покровительство.
Тетка продавала на рынке все то, что добывал ее муженек. А он был настоящий добытчик. Работал шофером. И где бы он, не работал, он везде старался что-то стащить. Вот уж о ком можно было сказать с уверенностью, что если он не украл что-то, то считал для себя день потерянным. Иногда такое случалось, и тогда он приходил домой злой и все время измывался над своими девками. Пьяный был, конечно же. На другой день, правда, лез с извинениями и не всегда получал отпор. Тогда я слышала по ночам, как тетка с мужем занимаются своими делами.
Нинка такие моменты никогда не пропускала и под их любовную игру затевала игру с собой. Поначалу я была этим просто шокирована. Во-первых, от того, что дочь считает себя сопричастной с любовной игрой родителей, а во-вторых, то, что она это делала, почти в открытую, и при мне, не стесняясь. Я от их игрищ поначалу напрягалась вся, а так как мне было стыдно и неудобно при этом присутствовать, то я поворачивалась спиной к ним и зарывалась с головой под подушку. Лишь бы мне их всех не слышать.
Однажды Нинка так заигралась с собой, что полезла ко мне. Я уже дремала, так как тетка со своим мужем тоже угомонились наконец-то, и я уже засыпала, как тут почувствовала, что ко мне в постель лезет Нинка. Мне ничего не оставалось, как смириться с ее приставаниями. Ведь я очень боялась, что она наговорит матери на меня и та меня может просто выставить за дверь. Почему то я так тогда думала. Нинка забралась под одеяло, прижалась ко мне сзади и обхватила руками. Я попробовала отвести от себя ее и спокойно так говорю ей.
— А, это, ты, Ниночка? Тебе, что страшный сон приснился? Я подвинусь, ложись удобнее. Обними меня и у тебя сразу же страшный сон пройдет.
И зачем я ей тогда так сказала? Дура! Видно она по-своему мой поступок истолковала. Как только она меня обхватила руками, то я почувствовала, как она ладонь свою, под мою руку просунула и рукой своей мою грудь ищет. Я от прикосновения ее ладони вся замерла. Думаю? Что же дальше она думает делать? На всякий случай я ее руку своей рукой сверху придавила. Прижала, чтобы она там не очень-то мою грудь тискала. А она уже начала. Собственно, там и тискать-то особенно нечего было. Моя грудь только стала соками наливаться и очень даже болела временами. Особенно соски. А она как специально. Как только я ее рук прижала и не давала у меня на груди разгуляться, так она сразу же за сосок взялась. А мне ведь больно же! Я от ее надавливаний пальцами даже застонала. А она видно подумала, что мне очень хорошо и принялась мой бедный сосочек еще сильнее теребить и даже вытягивать. Мне больно, прямо до слез. Я не вытерпела и ей говорю.
— Хватит Ниночка! Успокойся. И отпусти мою грудь, мне неприятно и соску больно.
Она затихла вся. Ну, думаю, что сейчас встанет и уйдет. Не тут-то было! Опять лезет. И куда бы вы подумали? Ну, конечно! Туда и полезла. Я как ее пальцы почувствовала там, так сразу же ноги вместе свела и крепко сжала. Комар своего носа не просунет! Чувствую, что у нее ничего не получается. Я-то дурочка, радуюсь! Мне бы плакать тогда, а не радоваться. Она от злости и обиды засопела мне прямо в самое ухо.
— Ну, ладно! Глупышка! Считай, что ты первый раз от меня отбилась. Спи пока! Я же все равно до тебя доберусь, недотрога!
На следующее утро Нинка встала, как ни в чем не бывало. И еще надо мной подтрунивала. А я не знала, куда глаза девать. Не могла смотреть в глаза тетке и ее Ниночке. Обе они вставали развеселые, и мне даже казалось, что тетка догадывалась, чем занималась ее дочь, пока они вместе с мужем своим любились. По крайней мере, двери она никогда не закрывала. Все двери в доме всегда были открыты настежь.
