Лекс начал чертить на песке. Иероглиф выглядел совсем не так, как его изначально показал учитель. Все основные линии сходились, но где-то наклон оказался другой, где-то кисть глубже ушла в песок и линия получилась толще, где-то отдельные ворсинки жесткой кисти отошли в сторону, и базальт лишь слегка угадывался под песком, под тонкими линиями рисунка.

Каллиграф кивнул:

— Это твой воин. У воина должен быть характер, и ты наконец-то это понял.

— Какой характер? Мой невозмутим. А что лучше всего?

— Неважно, — небрежно махнул рукой Каллиграф. — Воины разные, и характеры у них тоже разные. Но если характера нет, то это всего лишь терракотовая статуя. В моем мире она не оживет.

Каллиграф хотел сказать что-то еще, но остановился, замерев с чуть приоткрытым ртом.

Он молчал почти минуту, и Лекс не смел прервать это молчание. Что-то было не так. Мальчик находился в чужом мире, но к концу этой минуты даже он почувствовал: что-то происходит.

Кто-то решил посетить Каллиграфа кроме ученика. Кто-то третий. Мальчику было слишком сложно оценить, где находится новый гость, как далеко и насколько он силен. Мир, который создал его учитель, не позволял чужакам слишком вольно в нем развлекаться.

В конце концов Каллиграф продолжил разговор. Хотя сказал совсем не то, что собирался вначале:

— На тыльной стороне твоей кисти есть клеймо. Не такое, как у меня. Ученическое. Посмотри.

Лекс послушно взглянул на тыльный конец древка. На нем выпукло выделялся обычный квадрат, а внутри него, точно посередине, маленький кружок — почти точка.

— Можешь использовать. Твои творения слабы, но они будут оживать. Это, так сказать, гостевой вариант… Кто-то решил меня посетить. Враг, я думаю. Скоро мы его увидим, и я буду сражаться. Ты, конечно, можешь сбежать, но я не думаю, что ты сбежишь. Хотя бы потому, что по твоему следу он придет и за тобой, если победит.

— Он может победить? — нейтральным голосом спросил Лекс. Он гостя почти не чувствовал, но хозяин-то мира должен был хорошо представлять, насколько опасен противник.

Каллиграф пожал плечами:

— Сила здесь мало что значит, если ты не умеешь ее использовать. То, что он нападает не на новичка, говорит, по крайней мере, о его самоуверенности. Насколько она оправдана — мы скоро увидим. Пробуй, поднимай своего воина.

Лекс кивнул, перевернул кисть и с размаху ударил рукоятью в песок.

На базальтовом основании, в том месте, куда пришелся удар, загорелось красное клеймо — простой маленький кружок, обрамленный квадратом.

Его воин, воин Лекса встал из песка. Он все равно был похож на китайскую терракотовую скульптуру, потому что даже его одежда имела вид и консистенцию песка. Но он был живой. Невозмутимый — это да, но живой.

Воин сделал шаг вперед и присел, встав на одно колено, обозревая окрестности и не мешая при этом смотреть вперед своим хозяевам.

Каллиграф кивнул.

— Главное, не высовывайся, — сказал он. — Хуже всего, если ты будешь путаться у меня под ногами и помешаешь мне победить.

Мальчик кивнул, и Каллиграф зашагал по песку навстречу новому гостю.

Проблема Лекса сейчас состояла в том, что он ничего не мог создать в этом мире, не подчинившись его законам. Для этого он был слишком слаб. А по здешним законам он должен был рисовать иероглифы на песке, и, похоже, это был единственный способ защиты.

Ангелы к сегодняшней теме точно не подходили. А Лекс пока знал всего лишь два иероглифа. Воин и Единорог.

Второй воин был точной копией первого. Мистер невозмутимость. Он даже вперед шагнул точно так же, как и первый. Шагнул и опустился на одно колено, присоединившись к товарищу.

Третий стал яростью. Берсерком. Безудержный гунн — творение того же Китая, сумевшее докатиться до Европы. Как только он встал из песка, сразу же раскинул в стороны руки — в каждой по короткой секире — и хрипло закричал. Низкий гул пронесся над песком, и даже первые два воина чуть вздрогнули и обернулись, чтобы убедиться, что эта ярость направлена не в их сторону.

Каллиграф чуть сбился с ритмичной поступи, которой он шел в сторону врага, и тоже обернулся.

Мальчик заметил его легкий кивок, но лицо учителя не выразило ничего. По части невозмутимости китаец мог дать несколько уроков даже первым двум воинам Лекса.

Мальчик посмотрел на удаляющегося учителя, но тут же фокус его взгляда сменился. Там, у самого горизонта, что-то происходило.

Более всего вторжение напоминало черную грозовую тучу, висящую низко-низко над землей, буквально стелющуюся над песком. И эта тьма надвигалась. От горизонта к центру мира. В сторону Каллиграфа, идущего навстречу. В сторону Лекса.

Гунн тоже увидел приближающуюся угрозу и зарычал — на этот раз негромко, как зверь, готовящийся к атаке. Бросился вперед, одним махом перепрыгнув через двух бесстрастных воинов. Пробежал после этого еще несколько шагов, почему-то прихрамывая, потом неуверенно замедлился и остановился. Оглянулся назад, но посмотрел не на своего создателя, а на собратьев. Всем своим видом ожидая того, что они последуют за ним.

Один из воинов коротко и бесстрастно качнул головой — рано. Как ни странно, на гунна это подействовало. Он тут же сел, скрестив ноги. Повернул лицо к далекому врагу, снова зарычал, зашевелился, но, покосившись на неподвижно сидящих позади собратьев, остановился. Замер, как и они.

Плечи гунна заметно расслабились, руки с секирами легли на песок и успокоились на нем. Воин перешел от взбешенного состояния к его полной противоположности. Похоже, созданный Лексом гунн мог существовать только в крайних точках поведения.

Лекс начертил на песке еще один иероглиф и ударил печатью, поднимая из базальта белого единорога. Тот всхрапнул, покосившись черным глазом сначала на тьму на горизонте, затем на создателя. Зверь предпочел бы ускакать прочь, но тоже успокоился, опустив голову в поисках несуществующего в этой пустыне корма. И лишь поглядывая в ту сторону, где начинали разворачиваться основные события.

Так что все они — создатель, три его воина и единорог замерли, наблюдая, как Каллиграф сходится с незваным гостем.

С неба, со стороны низкой надвигающейся тучи, в сторону китайца протянулась молния. Сверкнула в быстро темнеющем небе, но не добралась до учителя, бессильно ударив в песок в полусотне метров. Вслед за ней ударили еще две сразу. Эти продвинулись чуть дальше, но все равно не достигли китайца.

Каллиграф остановился и что-то начертил на песке, ударил рукоятью кисти.

Через всю пустыню, наискосок, начинаясь у горизонта слева и уходя вправо мимо учителя и мимо Лекса с его маленькой армией, выросли железные прутья. Не решетка, а двухметровые прутья, стоящие через каждый десяток метров. Громоотводы.

Следующие несколько молний бессильно ударили в новую защиту и исчезли. Мальчик задумался: какой иероглиф мог означать громоотвод? Полезный иероглиф, как оказалось.

Бесполезные молнии сразу затихли. Тот, кто вторгся в мир пустыни, явно не собирался тратить свои силы понапрасну.

Туча надвинулась еще ближе, нависнув почти над Каллиграфом, разделяя его мир надвое — на светлую и темную половину. Учитель обернулся, но лишь туловищем, не двигая ногами, и нарисовал позади себя на песке короткий символ. Поставил печать.

За спиной у Лекса, прямо над домом Каллиграфа засиял огненный шар. Еще одно солнце, но в этот раз висящее низко, так что его ослепительный свет словно подныривал под тучи и освещал то, что они пытались скрыть.

И эти рассеивающие мглу лучи выхватили из глубины надвинувшейся до предела тьмы молчаливое воинство, целую армию, бесшумно идущую в сторону Каллиграфа. Огромную, на взгляд мальчика.

А еще Лекс увидел в глубине войска ярко выделяющееся пятно — человека в темно-красной одежде. Того, кто вел этих воинов. Того, кто их создал, надо полагать.

Гунн зашевелился и заворчал. На этот раз рычать и вставать он не стал — лишь повернулся, убедился, что его товарищи все так же спокойно ждут продолжения, и снова замер. Единорог фыркнул, чуть ли не насмешливо, и Лекс не понял, то ли он так выразил свое пренебрежительное отношение к силе подступающей армии, то ли усмехнулся по поводу неуемности гунна.