Представляешь? Светятся окна, горят по улице редкие фонари – уж конечно, не такие яркие, как сейчас. И она идет, жует себе листик, о чем-то думает… Скажи, может такое быть в наши дни?

– Ну, со мною ты могла бы где угодно ходить хоть всю ночь, – самонадеянно сказал Санек, поглядывая на Лилю с высоты своего роста.

– Во-первых, меня с тобой родители никуда не отпустят. А во-вторых, Марине даже такой провожатый был не нужен. Шла себе и шла, ничего не боялась.

– Четырнадцать, – сказал вдруг Санек, поняв, что пора прекращать поток восторженных речей.

– Что? – переспросила Лиля. Она, кажется, глубоко задумалась, и голос Сани пробудил ее к действительности.

– Четырнадцать секунд прошло. Пора тебя поцеловать, – произнес он каким-то не своим, зажатым, невыразительным голосом. И решительно сгреб ее в охапку – именно так, как мечтал об этом каждую ночь…

– Ну ладно, хватит, а то у меня губы болят, – сказала она наконец. Чуть оттолкнула его от себя, заглянула в лицо. Что-то новое увиделось ей во взгляде Санька. Женским чутьем догадалась: теперь он смотрит на нее как на свою… Добычу? Подругу, собственность, девушку? Во всяком случае, теперь она, Лиля, принадлежит не только своим родителям, дальней родне в Саратове и Москве, но и, пусть небольшой частичкой, вот этому высокому светлоглазому мальчишке с угрюмым лицом.

Лиля глубоко вздохнула, повернулась, чтобы идти дальше. Саня положил руку ей на плечо. Дрожащую руку, еще не знающую: а можно ли? Но после поцелуев до боли в губах, до звона в голове Лиля уже не решилась эту руку отстранить. Так они и пошли в обнимку почти до самого ее дома, где Лилька, опомнившись, осторожно сняла со своего плеча Санькину руку.

Он знал, что будет тяжело. Отвыкшее от упражнений тело болело так, что проще лечь на пол и забыться, но он не мог позволить себе такой роскоши.

За окном серело небо и моросил монотонный, ввергающий в депрессию дождь. Раньше в такие дни Николай позволял себе особенно много. Выпьешь – и вроде легче, вроде не думаешь ни о чем. Хорошо быть пьяным – тогда весь мир видится сквозь мутное стекло. Словно сидишь в раскачивающемся поезде и смотришь, как на проплывающей мимо станции люди играют в свои странные игры. А тебе и вовсе нет до этого дела.

Черт, до чего же хочется выпить!

Впрочем, Николай знал и другое средство справиться с хандрой. Именно к нему он сейчас и обратился. Средство не слишком гуманное, зато действенное: спортивный костюм и бег вокруг дома прямо под дождем, до полного изнеможения.

Он обещал Баринову, что справится, и он справится.

Николай Сазонов вышел из дома, размялся и, выдерживая темп, не слишком торопясь, побежал. Так, как учил когда-то тренер. Забавно, они с Володькой называли тогда Сергея Петровича Зверем, однако даже теперь, спустя годы, вспоминают учителя добрым словом. И сейчас, равномерно шлепая подошвами новых кроссовок по мокрому асфальту, можно представить, что тебе снова тринадцать, и рядом бежит верный Володька, вместе с которым можно идти даже на распоясавшихся взрослых пацанов, вместе с которым ты сила. «Кто всех сильнее и быстрее? Мы!»

Как всегда, мысль о Володе пробудила в душе неизменное чувство вины. Если бы не он, Коля, товарищ был бы жив. Но сейчас, как ни странно, эта мысль не выбила из колеи, не заставила погрузиться в пьяный бред, а напротив – побудила к действию. «Я должен тебе, Володька, – думал Николай, очерчивая первый круг. – И, клянусь тебе, я буду достоин нашей с тобой юности. Я буду жить за тебя. За нас двоих».

Несмотря на то что оба были одного возраста, Коля всегда ощущал себя скорее младшим братом, признавая первенство Володи и в уме, и в силе… Дружба Володьки и любовь Оли – это все, чем дорожил Сазонов. И всегда считал себя настоящим счастливчиком.

А еще он был обязан Володе жизнью.

Все случилось в самом начале девяностых. Тогда Коля, еще девятнадцатилетний пацан, как и многие уставший от безденежья и бесперспективности, решил стать хозяином собственной судьбы – иначе говоря, свободным коммерсантом. Он как раз вернулся из армии, где познакомился с хорошими ребятами, один из которых и помог открыть собственное дело – отец парня имел какое-то отношение к таможне, и от него изредка поступали на реализацию партии дефицитной продукции: импортные женские колготки, необыкновенная лапша быстрого приготовления «Доширак», презервативы, привозимые из Польши духи, косметика и условно импортные сигареты. На всю эту роскошь был большой спрос, и ребята не сомневались, что раскрутятся быстро и без особого риска.

Конечно, Коля предложил долю в новом деле и Володьке, но друг отказался: он как раз собирался идти в школу милиции, да и Володькин отец, бывший партийный функционер, нашел для себя какую-то нишу и держал семейный бюджет, не позволяя невзгодам подняться выше ватерлинии.

В общем, дело Коля начал со своими новыми знакомыми. Открыли палатку, потом вторую, все шло довольно неплохо. До тех пор, пока на новоявленных бизнесменов не наехали.

Николай уже навешивал замок на один из ларьков, когда рядом послышался истошный визг шин. Большая черная машина, едва не снеся их хрупкое сооружение, застыла буквально в двух шагах от него.

Дверца открылась, из нее показались ноги. Огромные ноги в ярко-желтых носках, выглядывающих из-под коротких летних брюк.

Следом за ногами появился их обладатель – громила, кажется, только что сбежавший из фильма про американскую мафию, где герои общаются гнусавым голосом переводчика: «Я пришел са твоими теньками, Билл!» – «О, нэ упивай меня, пошалуста, нэ упивай!»

– Ты тут, в натуре, хозяин? – спросил обладатель желтых носков, хмуро разглядывая Николая.

– Ну я.

Сазонов понимал, что, скорее всего, предстоит драка, и напрягся. Встав спиной к двери, он прикидывал свои шансы. Выходило примерно 1:2. Не в его пользу.

– Мы тебе счет тут на днях присылали. Помнишь? – поинтересовался бугай, ковыряя во рту зубочисткой.

Николай помнил. В бумажке предлагаемые услуги назывались «охраной» и сопровождались многозначительной цифрой, никак не вписывающейся в оборот их маленькой фирмы. Если учесть, сколько они отстегивают поставщику, прибавить транспорт, аренду…

– Ну что, спортсмен, платить будешь? – поинтересовался «охранник».

Сказанное походя «спортсмен» неприятно кольнуло в сердце – выходит, собирали информацию, знают, с кем имеют дело. Сазонов молчал, глядя на синюшную татуировку на бицепсе нежданного визитера. Там значилось имя Маня, пятиконечная звезда и, кажется, какая-то дата, скрывающаяся под рукавом белой футболки, украшенной на груди смешной мультяшной собачьей мордой. Эта татуировка и футболка, натянутая, как на барабане, на мощном теле громилы, гармонировали примерно так же, как детский лепет и отборный мат.

– Ну что, спортсмен, спрашиваю, платить будешь? – повторил гость. – Не заплатишь – мы тебя, в натуре, на счетчик поставим. За каждый день этой… просрочки, ну, когда вовремя деньги не отдал, платить будешь. Понял?

– А если «нет»?

– Ты, пацан, слышь, про «нет» забудь. Либо бабло, либо неприятности. И это… – Визитер нахмурился, вспоминая что-то важное. – Да, отсчет пошел.

Этого оказалось уже слишком для Колиного терпения.

– Ничего я платить не буду! Понял, шакал! – выплюнул он прямо в тупую квадратную морду. – И шефу своему передай: обойдетесь! А хочешь бабла – иди на стройку, кирпичи поворочай! Тебе полезно будет!

При этом Сазонов в глубине души и сам догадывался в абсолютной бесполезности, а то и опасности своего выступления, но не спускать же этому хамоватому придурку, которого, кажется, только вчера выпустили из мест не столь отдаленных. Он все ждал, когда же начнется хорошая драка, но визитер только криво усмехнулся и скрылся в недрах машины, буркнув напоследок, что, конечно бы, начистил зарвавшемуся хмырю шею, да не положено. Автомобиль хищно заурчал и рванул с места, словно водитель не знал о существовании первой скорости и стартовал как минимум с третьей.