— Мы приближаемся к повороту, — Брук показал пальцем в темноту. — Он должен быть где-то здесь.
— Еще около полумили. Давай, твоя подача.
— А та неизвестная женщина, что в тебя выстрелила, почему она так поступила?
— Почему некто, решивший ограбить кого-то другого, стреляет в него?
— Чтобы не осталось свидетелей?
— Вор нажимает на курок не для того, чтобы запугать свидетеля, а чтобы он замолчал навсегда, — покачав головой, проговорил Эмери. — Она выстрелила, попала, но потом отпустила меня. Я был в сознании, мог идти и говорить. И дать показания шерифу, описать, как они выглядели. Однако она меня отпустила. Почему?
— Ну, папа, ты же там был, а не я. Ты-то что по этому поводу думаешь?
— Ты становишься похожим на меня, рассуждаешь, как я. — Эмери сбросил скорость с десяти миль в час до шести, он пытался отыскать поворот налево.
— Я знаю.
— Думаю, дело в том, что она была напугана. Она меня боялась и еще не была уверена в том, что сможет нажать на курок. А выстрелив, доказала себе, что это не так, а я сумел продемонстрировать — своими действиями, поскольку она не понимала ни единого слова из того, что я говорил, — ей не следует меня опасаться.
Дорогу, ведущую к хижине, завалило снегом, его было так много, что они пробирались вперед, сражаясь за каждый новый фут. Осторожность и черепашья скорость вскоре стали чисто автоматическими, и Эмери принялся размышлять совсем о другом. Во-первых, ему вспомнилось круглое лицо возле мушки ружья, наведенного прямо на него. Большие черные глаза и крошечный рот, решительно сжатые губы, маленький, немного плоский нос.
Тонкие, изящные руки: оружие в них казалось огромным, значит, та, что держала его, была не крупнее близняшек. Эмери не мог вспомнить, заметил ли он волосы, но они наверняка были черными — с таким-то лицом! Прямые или вьющиеся? Она не китаянка и не японка, скорее всего, светлокожая афро-американка, причем небольшого роста. Среди ее предков наверняка были как белые, так и негры, да еще кто-то с востока. Вполне возможно, она родилась на Филиппинах. Впрочем, может быть все, что угодно.
Черные, как смоль, волосы, какими представил их себе Эмери, прикрывал такой же черный капюшон.
— Девчушки-печенюшки, — вслух сказал он.
— Что?
— Девчушки-печенюшки. Разве не так называют маленьких девчонок, которые продают шоколадное печенье с орехами?
— Так. Это девочки-скауты, совсем маленькие. Лин и Лайна тоже были печенюшками.
— Точно, я помню. — Эмери кивнул.
Только, на самом деле, он имел в виду английских брауни13, маленьких и темноволосых, — видимо, и лица у них были особого коричневатого оттенка — озорных, иногда вредных и злопамятных, но всегда готовых помогать вам за еду и одежду. В этих волшебных существах было столько женского, что их именем назвали общественную организацию для маленьких девочек — и звучало это совсем не смешно или дико, как если бы, например, кому-нибудь пришло в голову назвать девчонок гномами.
Украли феи, так говорила Джен про жителей деревни, стоявшей тут в сороковых годах девятнадцатого века… Эмери попытался вспомнить поточнее, когда это произошло, но у него ничего не вышло.
Дело в том, что брауни не только продавали свой труд за необходимые им товары. Они частенько и приворовывали. Например, просто обожали выдоить корову, утречком, пока хозяин спит. А еще могли утащить ребенка из колыбели. Иногда заманивали детей в места, где время шло по-другому: быстрее, или, наоборот, медленнее. Эйлин, которая отсутствовала не больше двух часов, считала, что провела со странными женщинами целый день — ее будто бы отвели в зиккурат, показали множество непонятных картинок, потом она спала, по крайней мере, пыталась заснуть, шла по озеру, где сияли синие огни.
Где находится волшебная страна?
— Почему ты остановился?
— Потому что хочу выйти и кое на что посмотреть. А ты побудь здесь.
Держа в руке фонарик, Эмери закрыл дверцу джипа. Через некоторое время — вероятно, к завтрашнему утру — по снегу можно будет ходить. Сейчас же он был легким, как пух, и Эмери с каждым шагом проваливался все глубже.
Исторический указатель, засыпанный белым снегом, казался больше, чем был на самом деле. Эмери подумал, что стоит почистить бронзовую табличку и прочитать надпись, однако точная дата и обстоятельства, изложенные каким-то историком, которого гораздо больше занимало правдоподобие, а не правда, его не интересовали.
Он прошел мимо, по лужайке, которая весной зарастет травой и цветами, не забыв напомнить себе, что где-то на краю должна быть канава, там, где забор из колючей проволоки отгораживал ранчо, и пожалел, что у него нет палки, тогда он мог бы не беспокоиться о том, куда ставит ноги. Тело — если он и в самом деле его видел — должно быть засыпано снегом, оно наверняка превратилось в небольшой белый холмик.
Когда Эмери забрался в канаву, снег уже доходил ему до пояса. Руками в перчатках он нащупал колючую проволоку, а потом прикрытый белоснежным покрывалом столбик из рожкового дерева, за который он ухватился и вылез из канавы, разбрызгивая снег, словно диковинный красно-клетчатый дельфин.
Койот лежал там, где его и заметил Эмери, когда ехал в город. Он замерз совсем, как та белка, которую он принес в подарок своему новому другу, на морде застыли удивление и боль. На обратном пути Эмери чуть не застрял в канаве, даже в какой-то момент решил, что придется звать на помощь Брука, но потом все-таки выбрался к джипу и положил тело койота на пол за передними сиденьями.
— Это же дохлый койот, — сказал Брук.
Эмери кивнул, снова уселся за руль и включил зажигание.
— Цианидовое ружье, — сказал он.
— А зачем он тебе?
— Еще не знаю. Я пока не решил.
Брук удивленно на него посмотрел, а потом пожал плечами.
— Надеюсь, у тебя не пошла снова кровь — после всех этих упражнений.
— Может быть, я его похороню. Или набью чем-нибудь и поставлю в доме. В том магазине охотничьих товаров есть таксидермист. Им сделать чучело пара пустяков. И возьмут за работу наверняка не больше сотни.
— Это же не ты его убил, — запротестовал Брук.
— Нет, я, — ответил Эмери.
Они посмотрели на хижину сквозь пелену падающего снега и решили, что с тех пор, как уехали, ничего не изменилось. Эмери не остановился, а заставить джип двигаться вперед по засыпанным снегом берегам еще медленнее было бы просто невозможно. Казалось, что ослепительно белый мир за ветровым стеклом окаймлен черной рамой. Разглядывая эту чистую страницу, Эмери попытался представить себе страну, откуда прибыли те хрупкие смуглые девушки, страну, пославшую летательный аппарат (если зиккурат в озере действительно является летательным аппаратом или чем-нибудь вроде того), команда которого состояла из девушек, похожих друг на друга, как сестры. Страну, где нет мужчин или где мужчин ненавидят и боятся.
Какой показалась им Джен, высокая, почти на фут выше них? Светлокожая, с золотистыми волосами? А что они могли подумать про Эйлин и Элайну, двух девчонок такого же роста, как и они сами, темноволосых и одинаковых, словно две капли воды? Одна от них убежала, зато вторая стала драться; поведение и той, и другой должно было поразить странных женщин. Видимо, они потерпели катастрофу, оказались в дикой заснеженной пустыне, где завывает ветер и нестерпимо холодно, — страшные, варварские места, населенные опасными существами.
— Нужно было остановиться возле хижины, — сказал Брук. — А завтра утром, когда будет светло, сходили бы к машине и посмотрели, как там поживают мои вещи.
— Завтра мы туда уже вряд ли доберемся, — покачав головой, ответил Эмери. — Будет слишком много снега.
— Могли бы попробовать.
Поведение Брука, по всей видимости, подтвердило самые худшие опасения этих странных особ, как, впрочем, и поведение самого Эмери, и, хотя у них было ружье, увидев его, они поспешили спастись бегством. Когда в его отсутствие женщины забрались в пустую незапертую хижину и обыскали ее, то сообразили, что ружье — это оружие. Эмери ушел из хижины, его заинтересовала необычная вспышка на холме, на другом берегу реки…
