Илья, одержимый каким-то мазохистским чувством, все еще смотрел на экран, когда возня на кухне усилилась. Вбежав туда, он увидел стоящую на подоконнике Надежду.

— Надя! Прекрати спектакль! — закричал муж.

— Я вас всех ненавижу, — повторила она и шагнула в оконный проем.

…Похороны Надежды Михайловны были тихими. Присутствовало несколько преподавателей из медицинского института, где работала Надя. Поскольку в дом Висницких никто из них вхож не был, коллеги Надежды, проводив ее в последний путь, откланялись на кладбище и поехали на работу, где и помянули усопшую. Обсуждая трагедию, некоторые высказывали соображение, что страшное происшествие — не несчастный случай. Зная Надин неуравновешенный характер и неумолимый диагноз, который был ей недавно поставлен, кое-кто высказывал мысль, что Надежда не справилась со свалившимся на нее горем и покончила счеты с жизнью.

Вмиг состарившийся Илья Николаевич, поддерживаемый с одной стороны братом, с другой — невесткой, тоже покинул кладбище. Рядом с ними шел Иван, сын Нино и Сергея, пятикурсник, естественно, того же мединститута, где работала Надя. Юноша как раз вернулся после каникул, которые, как мы уже знаем, провел в Египте. Вано, так звали его родители, предупредительно распахнул перед родственниками дверцы «шевроле», сел за руль.

В пустом доме Ильи Николаевича, с завешанными темной тканью зеркалами, сновала невысокая крепенькая девушка. Это была племянница Нины Вахтанговны Тамара. Она прилетела из Тбилиси. Поминальный стол был изыскан и прекрасно сервирован.

На семейном совете, в который незаметно перешли поминки, было решено, что Тамара поживет пока у Ильи Николаевича.

— Тебе будет тяжело одному, — ласково поглаживая руку деверя, говорила Нино. — И Тамрико следует перебираться в Москву. Пока мы жили в Тбилиси, мы ее опекали. А теперь что ей там делать? Опасно жить, да и какая сейчас работа у актрисы? Театры закрывают. Мы — одна семья, нужно быть всем вместе, особенно в горе. — Нино все поглаживала руку Ильи. — Она за тобой ухаживать будет. Первые месяцы после потери — самые тяжелые. А потом мы ей квартирку купим. Может, и на работу ее устроишь. Пошлем ее на курсы секретаря-референта.

Илья Николаевич, видевший Тамрико раз в четыре-пять лет, когда они с Надей выбирались в Грузию в отпуск, отрешенно смотрел на почти незнакомую девушку. Ему совершенно не хотелось видеть в доме чужого человека, но мысль о том, что каждый вечер придется возвращаться одному в пустую квартиру, была еще более невыносима. Он согласно кивнул.

Вообще потрясение от случившегося еще не оставило его. Несколько раз он пытался поговорить с Нино, выяснить, что делала Надя за предшествовавшие трагедии дни. Но каждый раз натыкался на искренне недоуменный взгляд невестки. И обрывал себя. Есть вещи, которые не расскажешь даже самым близким родственникам. Илья Николаевич, и так-то отличавшийся замкнутым характером, никому не сказал о кассете. Правда, он связался с Камчатским облздравом и узнал, что никакой корреспонденции оттуда не отправляли. Но выяснять, кто снял этот жуткий фильм, у него не было сил. Да и какое это теперь имело значение? Надю не вернешь. И он сжег ненавистную пленку.

Прошло девять, потом сорок дней после смерти Надежды. Коллеги по работе все реже вспоминали ее.

…Тамара оказалась очень деликатной девушкой. Ее присутствие не стесняло Илью Николаевича. Напротив, он даже привязался к ней. И когда Нино купила племяннице однокомнатную квартиру, стал скучать. Мысль устроить ее к себе на работу, показавшаяся на поминках совершенно неуместной, все чаще посещала Илью. Основным мотивом было то, что Илья Николаевич видеть не мог свою пожилую секретаршу, вручившую ему злосчастную кассету.

И Тамара заняла ее место.

В один из вечеров, вскоре после смерти Нади, Нина Вахтанговна, сидевшая перед зеркалом и наносившая на холеное лицо вечерний крем, сообщила мужу, что приняла решение включить Альгериса в работу.

— Это опрометчивое решение, Нино! — сказал лежавший в постели муж. — Ведь он был на пленке. Я считаю, от него вообще следует избавиться.

— А я так не считаю, — спокойно ответила Нина Вахтанговна. — Во-первых, Тамрико говорила, что Илья сжег пленку. Вряд ли он и запомнил-то его. Наверняка в шоке был. Во-вторых, они нигде не встретятся. Я ведь не собираюсь брать его на семейные вечера. И в-третьих, этот мальчик мне абсолютно предан. Он сделает все, что я попрошу.

— Ах вот как… — усмехнулся Сергей.

— Да, так. А такими людьми не бросаются.

— Смотри, это — риск.

— Кто не рискует, тот… и так далее. Вон операция с Надеждой тоже была рискованной, а удалась на все сто.

— А если этот Альгерис все же пересечется с Ильей? Нельзя же все предугадать на всю последующую жизнь.

— Не пересечется. Никогда и нигде. Это я тебе обещаю.

Нино потушила свет, легла в постель, отвернувшись от мужа.

…А ленивый студент Саша Семенов, узнав о смерти преподавательницы, выбросил ампулу с неизвестным веществом, которую Надежда Михайловна дала ему для анализа. Кому охота делать работу, результаты которой никто не спросит? Во всяком случае, не ленивым студентам.

Майор Мальков пребывал в прекрасном расположении духа. Этому способствовало и яркое весеннее солнце — на дворе стоял апрель, — и существенно повысившееся за прошедшую зиму благосостояние майора. Операции по передаче поступающего из Дели груза проходили регулярно и пополняли семейный бюджет Юрия Владимировича весьма основательно. Был куплен «опель», пусть подержанный, но в отличном состоянии. В доме майора радовала глаз различная бытовая техника. Принарядились жена и дочка, одаривая главу семейства своей любовью. Короче, психологическая усталость майора прошла и даже алкогольная зависимость растаяла как зимний снег. Во-первых, он был постоянно за рулем, а во-вторых, дело требовало трезвой головы.

Набрать необходимую команду, как и предвидел «деляга» (так называл Сергея Висницкого майор), не составило труда. Кто же откажется подзаработать, когда с каждой операции люди получали сумму, существенно превышавшую зарплату! Юрий Владимирович слабо верил в то, что из Дели поступают индийские камушки, но какое его дело, что там, в этих ящиках?

Меньше знаешь, крепче спишь. К тому же с «делягой» свел его Грузин, а он был не последним человеком в очень серьезном ведомстве. Следовательно, работодатель — человек с солидной «крышей». Итак, команда была набрана. В нее входил и человек «деляги», молчаливый прибалт. Фамилия у мужика была заковыриста, Мальков отчаялся ее запомнить и называл парня просто Латыш. Латыш был оформлен водителем почтовой машины. Сам он груз никогда не возил, но сопровождал каждый рейс. Что ж, хозяин — барин. Тот, кто платит большие деньги, имеет право застраховать себя от случайностей, это майор понимал.

Обычно дело происходило так, как и обрисовал «деляга» за светлой памяти рождественским хашем. Груз из самолета поступал в бункер разукомплектовки. Туда подъезжали две почтовые машины. Одной из них непременно управлял Латыш. Ящики с грузом перекидывали в другую машину, закидывая их тюками с почтой. Затем оба микроавтобуса направлялись к восьмому КПП. Латыш всегда проезжал первым, прощупывая обстановку. Если кому-либо из вохровцев приходила в голову мысль досмотреть проезжающих, то, прошмонав Латыша, они успокаивались и на второй микроавтобус, в котором к тому же сидел милиционер, входящий в команду, махали рукой. На шоссе Латыш пропускал вторую машину вперед, следуя сзади до места передачи груза. В лесочке их ожидали. Причем автомобили каждый раз менялись, как и сидящие в них люди. Довольно часто груз принимала какая-то молодая баба, тоже большая любительница менять внешность.

Так рассказывали Малькову водители.

Юрий Владимирович постоял на летном поле, жмурясь в лучах весеннего солнца. Полюбовался на совершающих посадку или взлетающих «стальных птиц». Время повальных авиакатастроф еще не наступило, и зрелище победы человека над воздушной стихией радовало глаз майора Малькова. А душу его радовало то обстоятельство, что очередной рейс из Дели, суливший ему двести пятьдесят тысяч рубликов, должен был состояться сегодня. Так сказал вчера Латыш.