– Матушка, друг мой редко в сих баталиях одерживает виктории.

– Вот как! – Екатерина неожиданно помрачнела. – А потом драки безумные, распутство… Так и гибнут молодые силы, и таланты уходят в землю. Образумь его, Алексей Григорьевич!

– Пробовал, государыня.

– Юноша, по всему видать, дерзкий, смелый и преданный. Хорошо, сыщу ему поручение. Отправлю с секретной депешей во Францию к князю Голицыну. Каково его здоровье?

– Думаю, оправится скоро.

– Вот и хорошо. Подготовь его. А я пока не спеша все обдумаю. Да, Алексей, надо теперь ушки востро держать. Со стороны Порты Турецкой дымом тянет.

– Не миновать войны?

– Дело лишь времени. Но, думаю, с Божьей помощью несколько лет еще продержимся.

– Дозвольте сказать, государыня!

– Дозволяю, Алексей Григорьевич.

– Надо решать с Турецкой Портой! – горячо заговорил Алехан. – А в сем деле нам вернейшие помощники – братья наши православные. Надо Грецию порабощенную поднимать. Славян. Да и с Египтом начать тайные сношения не худо. Восстания вассалов ослабят Турцию. Свалить надо этого хищника! Начать до войны хитрую войну. Пришла пора, государыня-матушка, России в южные воды выходить, как о том мечтал Петр Великий, пора потеснить мусульман в морях Средиземном и Черном!

Екатерина удивленно повела тонкой бровью.

– Друг мой, и ты такое дело на закуску оставил? Разве так можно? О сем говорить надо обдуманно, не суетясь. Доклад подготовь. Я приму тебя, выслушаю. Обсудим. А пока благодарю за желание служить Отечеству.

Аудиенция была окончена. Алексей поднялся с места. Измученно взглянул на Екатерину, и она уловила в его пронзительном взгляде нечто новое и странное. Встала, тихим, плавным жестом протянула руку.

– Я благодарна Богу, что имею таких друзей, как вы, граф! – сердечно произнесла по-французски.

– Я счастлив служить Вашему Величеству! – по-французски же ответил Алехан, с благоговением припадая к руке императрицы.

Несколько секунд смотрели в глаза друг другу. Екатерине стало отчего-то неловко, она первая отвела взгляд.

– Ступай, – тихо сказала, вновь переходя на русский, – ступай к своему другу. Передай, что я ему благодарна и не забуду. С Богом!

Недавно младший Орлов сделал открытие, которое напрочь лишило его душевного покоя: в Екатерину невозможно было не влюбиться! Алексей очень скоро убедился в этом, очарованный ясным взглядом прекрасных умных глаз, неизменно приветливой улыбкой, переливами звучного голоса с легким немецким акцентом. Она покоряла и обвораживала. С ней можно было поговорить о любом предмете, интересы ее далеко выходили из привычного круга интересов дамы восемнадцатого столетия. И вот уже Алексей худо спал ночами, в тоске повторяя: «Что делать-то, Господи?!» Что было делать? Дерзкого красавца не остановило бы величие женщины, которую он полюбил до обожания. Но рядом с нею был его брат, самый близкий, самый любимый из четырех братьев. Становиться соперником Григорию? Дико! Иного решения быть не может: надо смириться. И Алехан поклялся себе, что ни «Она», ни Григорий никогда не узнают о его сердечных муках.

Поклясться-то поклялся, но сердцу не прикажешь. Он вернулся к себе после разговора с Екатериной в очаровании и упоении. Множество самых противоречивых пылких чувств переполняло душу – страдание и непонятное, мучительное счастье, зависть брату, стыд от этой зависти… Сегодня Екатерина на Григория сердилась, а им, Алексеем (он понимал), осталась довольна. Он в тайне этим наслаждался, превозносился перед Григорием, и тут же злился, ругал себя последними словами. Любовь к брату боролась со страстью к женщине…

Вернувшись домой, он первым делом осведомился о здоровье Ошерова.

– Полегчало им, а покамест почивать изволят! – было доложено.

– Хорошо! – кивнул Алексей и прошел к себе. Вслух обозвал себя «дураком». Хватит глупостей, о деле надо мыслить.

Брат был легок на помине. Впрочем, навестить Григорий пришел не Алексея, а Ошерова. Произнес несколько ласковых, ободряющих слов, поблагодарил за то, что вступился за честь государыни и за них, Орловых. Сережа был совершенно очарован графом. В его больной, пылающей огнем голове даже явилась странная мысль: «Был бы я похож на Орлова Григория, небось, принцесса Августа сама б ныне искала со мной встречи!» Дум о княжне Таракановой ничто не могло отогнать.

Орлов пробыл у Сергея недолго, боясь его утомить. А потом он сидел в гостиной с Алеханом, уже слегка навеселе, и горько, отчаянно повторял:

– Вот оно! Вот каково нас почитают!

– Терпи, брат, – сурово возразил Алексей, не глядя на Григория. – Я терплю, и ты терпи.

– Да мочи нет! – воскликнул старший Орлов, ударяя по столу кулаком. – Что она сделала со мной, Алехан?! Что она со мной сделала…

Большие темные глаза заблестели от непрошеных слез, он нервно стиснул эфес шпаги, так, что побелели пальцы. Алексей упорно молчал.

– Как же можно терпеть, – шепотом продолжил Григорий, – всякая сволочь меня за глаза поносит почем зря! В глаза – не пикнут… Ах, знать бы мне, чем любовь моя обернется! А ведь я, Алешенька, ее, по правде, и не стою…

– Да ладно, – поморщился Алексей, – не начинай.

– Верно говорю! Она-то ко мне и впрямь – как к мужу. Слушаться даже старается… А все одно – не угнаться мне за ней. Хоть и орел, а взяла меня к себе орлица под крылышко!

Алексею начинали уж надоедать эти причитания. Сердце у него горело – кинуться бы ей в ноги, возьми, мол, жизнь мою! А молчать надо, от себя самого скрывать, чтоб не дай Бог… Но брата и впрямь жаль.

– Да, – согласился он нехотя, – не тебе под бабьим началом быть, это точно. Не таков ты уродился. Но не гневайся. Она – государыня. Не сладко ей нынче!

– Да я что… Я за нее всю кровь до капельки. Только… больно, Алехан. Понимаешь ли?

– Как не понять.

Григорий несколько мгновений тупо смотрел перед собой, крепко стиснув тонкие, сильные пальцы.

– Знаешь, Алеша, – наконец, тихо заговорил, – я раньше думал, что ежели смерти не боюсь – ничего не боюсь. Ан нет! Страшнее смерти – зависть. Потому что клевету родит. А клевета, завистью порожденная, и после смерти казнит тебя.

– Мне ли не знать, – горько усмехнулся Алексей.

– И то, брат! Страшно, что на тебя всклепали! Тебе, верно, еще хуже, чем мне.

– Я терплю, и ты терпи, – упрямо повторил Алехан. – Такова уж судьба.

Но Григорий не мог успокоиться.

– И ведь не бывать бы ей без нас самодержавной! Ей ли не знать… Но, царством ныне управляя, она на меня теперь лишний раз не взглянет! А зачем – я ныне весь тут, никуда не денусь. Это раньше, бывало, когда тайно встречались… И ведь любит меня, знаю, вижу – любит! А жизни не дает. Живем невенчаные, добрым людям на соблазн, на позор родовому нашему имени. Как отрезала тогда: «Нет!», так и ныне ничего слышать не желает.

– Смирись.

– Знаешь… знаешь, Алехан… – зашептал Григорий, – находит на меня порой что-то. Не иначе нечистая сила забавляется! Люблю я ее, Катерину, больше жизни, а порой такой миг черный… Такая ненависть во мне к ней поднимается!.. Что это? Страшно, брат…

Алексей изумленно глядел, как сошлись соболиные брови на помрачневшем лице красавца, как нервные пальцы сжались в кулак… «Чего ж это он и впрямь?» – с тревогой подумал Алехан. Да, на Руси Святой испокон веков мужья жен колотили, от князя до холопа, за грех того не почитая. Но – здесь?! «А ведь с него станется! – решил Алехан. – Но она точно умнее его – стерпит». Тошно и горько стало на душе Алексея.

– Ты вот чего, – сказал он негромко, – ты этими мгновениями не пленяйся. Люби ее, береги ее! Пойми, не простую бабенку тебе Господь даровал – царицу.

Тут же вспомнилось старшему Орлову, как августейшая возлюбленная вопросила однажды с ласковой усмешкой: «Что, мой орел, нелегко царицу любить?»

Ох как нелегко!

Что же делать было? Успокоение Григорий пытался искать в молитве. Развлечение – в науке и охоте. Старый, больной уже Ломоносов искренно полюбил высокопоставленного молодого друга, ходатайствующего за него перед государыней. Благодарил: