– Ребята, он, кажись, драться хочет, – пробасил преображенец, с любопытством разглядывая юного подпоручика.

– Прихвостень орловский! – с ненавистью крикнул измайловец. Ошеров круто развернулся к нему.

– Алексей Григорьевич – мой друг! – проговорил четко, медленно, но в голосе звенел нарастающий гнев.

– Хорош друг! Цареубийца! – усмехнулся измайловец и тут же невольно вскрикнул от боли, схватываясь за щеку. У Сережи рука заныла, он потер ладонь, которую сейчас лихо приложил к лицу противника. Все повскакивали с мест.

– Ах ты! – загудел преображенец. – Вот как! Наших бить? Ну, получай, сволочь!

И трое вояк с криками «бей орловца!» накинулись на Сергея. Лишь красавец с татарскими глазами быстренько ретировался, да так, что приятели и не заметили.

– Виват Екатерина! – только и успел крикнуть Сережа.

Остальные присутствующие в кабаке господа, почуявшие, что не простая драчка началась – делом пахнет политическим, тоже постарались поскорее исчезнуть. Лишь один молодой поручик, вскочив с места, бросился к дерущимся.

– Ополоумели, господа! – закричал на весь кабак. – Трое на одного!!!

Но никто его не слышал. Шум, крики, тяжелый кабацкий воздух… Опомнились, впрочем, скоро, но лишь тогда, когда Сережа оказался без чувств лежащим на полу. Возле его головы медленно набухала лужица крови. Громко ахнул поручик, пытавшийся заступиться за Сергея, и бросился к поверженному:

– Сволочи! Никак, убили его! Постарались, палачи… Поздравляю!!

– Да ты… Митька, ты таво… – бормотал ошеломленный преображенец, тупо глядя на свою жертву.

– Чего «таво», скотина?! А ты чего вылупился? – закричал поручик на перепуганного хозяина заведения. – А ну помоги!

– Братцы, – едва не всхлипнул протрезвевший семеновец, – это ж друг Орловых! Что же теперь с нами будет?

– Может, еще живой? – измайловец весь затрясся. А потом заорал:

– Это все он, морда татарская, он все подбивал на крамольные против государыни речи, а сам сбежал, паскуда!

Преображенец уже тоже сбежал.

– Так, – решил семеновец, – если царица не повесит, так Алехан косточек не оставит! Айда!

Опомнившись, приятели выскочили из кабака.

Поручик Митя не обратил на них внимания, он возился с раненым. Митя же и раздумывал, куда отвезти Сергея, так и не приходившего в сознание – адреса его он не знал. Наконец придумал: «К Орлову, Алексею Григорьевичу!»

Алексей обомлел, когда в его апартаменты внесли обессилевшее тело младшего друга – тонкая рука висит плетью, в черных кудрях – запекшаяся кровь…

– Это… что? – только и вымолвил Орлов.

Митя оробел перед сиятельным графом – огромный, грозный Алехан в этом миг мог испугать кого угодно. Поручик растерялся, и Орлов не стал дожидаться ответа. Кликнул слуг, подхватил как пушинку Сергея на руки, сам отнес его в свои покои и не отходил, пока юношу не уложили в постель. Сергей дернулся, застонал, попытался что-то сказать.

– Тихо лежи, – почему-то прошептал Орлов. – За лекарем уже послали. Все хорошо будет! Я скоренько…

Оставив с Сережей верных и расторопных слуг, Алексей вернулся к ожидавшему его поручику.

– Теперь выкладывай.

Митя смущался, однако ничего не утаил. Он хорошо расслышал, как ссорился Ошеров с гвардейцами, запомнил все едва ли не дословно. Сейчас он, глядя, как завороженный, в лицо Алехана, даже если б и хотел, не смог бы ничего скрыть. Алексей все сильнее мрачнел, сросшиеся густые брови придавали красивому, обычно добродушному лицу богатыря суровое выражение.

– Так, – протянул он по окончании Митиной речи, – выходит, что в кабаке всего и народу-то было, что ты, Сережка, да эти ребята?

– Нет, что вы, были люди, ваше сиятельство!

– Так чего ж смотрели все, – яростно стукнул по столу Алехан, – как трое одного бьют?!

– Все очень быстро случилось, – тихо, краснея, возразил Митя. – Мы и ахнуть не успели, а он уж лежал.

– Ясно. Кроме тебя, однако ж, никто и не вмешался! А этот дурачок все-таки потащился в кабак… Ничем его не проймешь! Ну а ты этих красавцев знаешь?

– Да, ваше сиятельство.

– Назови!

Митя назвал имена.

– Так вот, ежели встретишь, может, ненароком, знакомцев своих, передай им от графа Алехана: пускай свечки в церквах ставят о здравии раба Божьего Сергия, а не то сродникам их придется за упокой молиться. Понятно? Ну, будь здоров, поручик. Сам за Сережку помолись, сделай милость.

Митя поднялся со стула, откланялся.

– Спасибо тебе! – лицо Орлова смягчилось. – Молодец, догадался его сюда привезти. Я государыне о тебе расскажу…

– Что вы, не надо Алексей Григорьевич! – чуть ли не испуганно перебил Митя. – Да и что я такого сделал?

– Хорошо, ступай. Понадобишься, разыщу.

Едва Митя ушел, Алексей поспешил к Ошерову. У того был уже лекарь.

– Что? – взволнованно бросил ему Орлов.

– Думаю, не опасно. Его ударили по голове чем-то тяжелым. Вообще, похоже, били куда придется. Но кроме этой раны ничего особо страшного. Да и от нее скоро оправится, даст Бог.

– Слава Создателю! Вы уж постарайтесь, чтоб в кратчайший срок… Я ведь не постою за наградой.

Лекарь учтиво поклонился.

– Думаю, более врачебного искусства вашему другу поможет его молодость и крепость…Однако несколько советов все-таки дал.

Орлов подошел к Сергею. Тот пристально посмотрел на него и вымученно улыбнулся.

– А ведь я опять… слово свое нарушил, – выдавил слабо, с трудом.

– Ну-ну, не надо об этом! Вообще, брат, пока лучше молчи. Скорее поправишься. Ничего, Бог милостив.

Сергей сдержал стон, мучила страшная головная боль, подступала тошнота. Алехан ласково, отечески как-то, провел своей огромной ладонью по его кудрям и с чувством повторил:

– Бог милостив!

На следующий день государыня Екатерина Алексеевна прочла краткое изложение сего дела в письме, которое прислал к ней Алексей. В конце письма Орлов даже не просил, а едва ли не требовал аудиенции. Государыня, дочитав, поморщилась: покоя ей если и ожидать, то по милости Божией лишь на том свете!..

– Так и будем, государыня, делать вид, что все прекрасно? – спросил Алексей после обычных вежливых приветствий и вступлений. Екатерина изумилась – она ожидала другого начала и даже заготовила ответ, но сейчас ей ничего не оставалось делать, как переспросить:

– Ты о чем?

– Об Ошерове, матушка. Только Господь спас ему жизнь. Все иначе обернуться могло бы, и мне сейчас приятеля пришлось бы отпевать. Имена виновных мне известны. А главный виновник известен и вам – Панин.

– Запомни, Алексей Григорьевич, крепко: для держав иностранных у нас всегда все прекрасно.

А у себя, внутри, по-хозяйски, мы всегда со всем разберемся, и беспорядков не допустим. Вот ответ на твой вопрос. Что же касается сего дела, то ясно как день: в кабаке совершившееся есть разбой, и виновные будут наказаны. Но причем, позволь спросить, здесь Панин? Разве Никита Иванович повелел сотворить сию каверзу?

Орлова не обманула наигранная наивность императрицы.

– Война у нас идет, – глухо проговорил он, глядя в пол. Потом поднял смелые глаза: – Так вы уж решите, государыня, за кого вы?

– За державу Российскую, – сухо ответила царица. И, ясно и спокойно глядя в пылкие глаза Орлова, прибавила: – Меня Господь избрал властвовать над народом русским. И потому судьба моя – каждому угодить пытаться, ибо все так по-разному мыслят, столь различны и по достоинствам, и по нраву, и по способностям. И Боже упаси меня склониться до пристрастия к какой-либо партии, Алексей Григорьевич, – тогда конец! Не будет единения, не будет дела – грызня начнется. А мне надо, чтобы работали! России пользу приносили, сил не жалели на благо ее. Потому как ответ-то перед Богом мне давать.

Орлов меж тем гнул свою линию.

– Всем не угодишь, государыня! Мыслить дерзаю, что зря даже стараться изволите. Что же до сути дела сего, так сами знаете, матушка, не в пьяной драке она. На нее вообще плевать бы можно было, кабы человек в беспамятстве не лежал. Дело совсем в другом…