Олег чувствовал ее запах – острый, тошнотворно-кислый, и он мучил снайпера ничуть не меньше, чем осознание собственного бессилия.

– Ну же! – зло выдохнул Музыкант. – Бей, сука!

Снайпер лежал так неудачно, что в пределах досягаемости правой руки не оказалось ни единого мало-мальски серьезного куска кирпича. Больше всего на свете ему хотелось бы сейчас иметь возможность всего лишь один раз поднять левую руку. Тогда Олег взял бы один из валявшихся неподалеку от ладони обломков и изо всех оставшихся сил хрястнул наклонившуюся над ним тварь промеж глаз. Чтобы лоб вдребезги. Чтобы кровь – горячими алыми густыми брызгами. Чтобы осколки костей – в мозг. Потом можно и помереть, прихватив с собой напоследок еще одного врага. Чертовски обидно, что Бог не собирается позволить Музыканту это сделать.

Крыса не двигалась. Черные глаза-бусинки, между которыми снайпер наметил точку для удара кирпичом, глядели на него. Потом губы твари раздвинулись, показав желтоватые клыки.

Я не зажмурюсь, приказал себе Олег. Не закрою глаз. Я, сука, гордый. Хочу взглянуть в глаза собственной смерти, и в гробу я видел, что звучит это до противного пафосно и до отвращения банально. Я…

– Долг платежом красен. Так, кажется, говорят люди, – произнесла крыса.

Глухой снайпер опять прочитал ее слова по губам.

Они еще какое-то время молчали. Музыкант подумал, что для него все крысы – на одну морду, и совершенно непонятно, как же эта говорящая тварь отличает его от прочих людей, – ей-то все они тоже должны казаться на одно лицо. Воистину есть многое на свете…

– Где твоя флейта? – вдруг спросил Олег.

– Тебе зачем?

– Просто… Любопытно.

– Поверь, это не так важно. Тебе помочь? Учти, предлагать два раза я не собираюсь.

Принять помощь врага? Вот это по-рыцарски. Такого Музыкант от спасенной им крысы не ожидал. Воздаяние добром за добро? Удивительно в этом свихнувшемся мире. Впрочем, как раз тогда, когда мир сошел с ума, удивляться уже нечему. В этой пьесе актеры разом забыли отведенные им роли, а режиссер ушел в глубокий запой, и его не дозовешься, как ни зови. Так что каждый играет, во что горазд.

– Ну помоги, – наконец согласился Олег.

Зверюга наклонился и подергал тонкой лапой трубу, придавившую руку Музыканта. Как и следовало ожидать, труба не поддавалась.

– Тяжелая, – задумчиво пробормотала крыса.

– Конечно, – зло буркнул Олег. – Ты думал, я здесь просто так разлегся? Загораю?

– Если тебе не нравится, – глядя в сторону, флегматично сообщила серая тварь, – я могу уйти.

Музыканту вдруг стало стыдно. Он, как и любой в Городе, ничего не знал о жизни крыс, но предполагал, что его добровольный помощник может рисковать своей шкурой, помогая раненому человеку.

– Извини, – пробормотал он. – Чертовски противно валяться здесь вот так…

– Ничего-ничего, – успокоила его крыса. – Сейчас кое-что попробуем. Подожди, человек, я скоро вернусь.

Крыса полезла куда-то по куче осыпавшегося битого кирпича, подымая облака пыли. Интересно, подумал снайпер, не собирается же она, надеюсь, привести своих родичей. А то может как-то совсем некрасиво выйти.

Говорящая тварь действительно вернулась через несколько минут. В лапах она сжимала длинную железяку.

– Рычаг. – Она гордо продемонстрировала железяку Олегу. – Крепкий. Надеюсь…

Подсунув рычаг под трубу, крыса со всех сил налегла на него. С душераздирающим скрипом труба приподнялась, дернулась – и вдруг поползла вверх. Зверюга тяжело дышала, продолжая давить всем весом тела.

– Выбирайся, – выдохнула она. – Ну, живее!

Музыкант осторожно вытащил руку, стараясь как можно меньше задевать ею об осколки кирпичей.

– Хорошо, – удовлетворенно заметила серая тварь и, стараясь не шуметь, опустила трубу на место.

Раненый человек с трудом поднялся и огляделся. Ничего, кроме полуобрушившейся стены и груд битого кирпича. И, похоже, никого, кроме них двоих. Несколько бугорков, в которых угадывались очертания мертвых подстреленных или получивших порцию гранатных осколков крыс, не в счет. Он поднял с асфальта слуховой аппарат и привычным движением нацепил его дужку на ухо. Конечно, можно читать по губам, но с аппаратом, как ни крути, удобнее.

– Никого нет, кроме нас с тобой, – подтвердила крыса. – Мои друзья преследуют твоих. Ну, тех, кому я не успел сыграть свою музыку. Если тебе хочется это знать, твои вроде имеют все шансы уйти на свою территорию. Правда, у них кого-то подстрелили. Заметь, я не спрашиваю, что вы здесь делали. Что искали, зачем пришли. Меня интересуют только наши с тобой отношения. Ты помог мне – я помогу тебе.

А мне так хочется, подумал Музыкант, узнать у тебя, что за люди писали записки с просьбой о помощи. Знаешь ли ты что-нибудь о них, о том, как они сюда попали, что с ними случилось дальше и что ждет? Я бы поинтересовался, но границы твоей лояльности обозначены совершенно четко: я – тебе, ты – мне. Никто третий в этом не замешан. Я не могу ждать от тебя ответа, а если и дождусь, нет никакой гарантии, что в твоих словах будет хоть крупица правды. Чертовски жаль. Быть бы уверенным, что этот поспешный рейд был не зря.

– Ты идти-то можешь? – поинтересовалась говорящая тварь.

Идти Олег мог, несмотря на подвернутую ногу. Но дело было в том, что ночь заканчивалась, вот-вот должно подняться солнце, а вокруг наверняка снуют крысиные патрули, взбудораженные дерзкой вылазкой людей. Так он и сказал своему странному собеседнику. Тот задумался.

– Тут есть один подвал, – наконец сказал он. – Пересидишь до ночи? Или вообще несколько дней там просидишь – придешь в себя, отдохнешь. Устраивает?

– Вполне, – согласился Олег.

– Здесь недалеко. Пошли. Я тебе принесу еды, медикаментов. И не бойся, я тебя не выдам.

– Уже не боюсь.

Олег сделал первый шаг, за ним – другой, еще и еще. Ничего, вполне терпимо. Жить можно. Вот только не совсем ясно, что с рукой. Только бы не перелом. Может быть, ему все-таки повезло и это всего лишь серьезный ушиб? Вот только рука с ним не соглашалась – висела безжизненной плетью и отказывалась подчиняться.

– Почему ты мне помогаешь? – спросил он.

– А почему ты помог мне? – парировала крыса.

– Хороший вопрос… Все-таки я человек, а ты…

– Ага. Вот в чем дело. А я – крыса. Мерзкая тварь, которая может только жрать, гадить и размножаться. Что ж, человек, ты не очень далек от истины. Я знаю, как люди относятся к нам. Я читал много ваших книг. Да-да, не удивляйся, читать я тоже умею. Там было про Щелкунчика. Еще что-то насчет чумы. И про какой-то дом посреди пустыни, который штурмовали крысы, приехавшие на бронетранспортере. В общем, образ, созданный вашими писателями, не назовешь привлекательным. Ну и справедливости ради признаю, что наши неразумные предки заслужили такой оценки. Да и их облагодетельствованные разумом потомки, честно говоря, тоже не особо лучше.

– Гуманизма вам не хватает, – предположил Олег.

Удивляться он и не думал. Его личная удивлялка давно уже отпросилась в бессрочный отпуск. Говорящие крысы, читающие крысы… Все в порядке. Что дальше? Крысы, сочиняющие стихи? Рисующие картины?

– Это точно, – согласился с ним собеседник. – Человечная крыса – это было бы смешно, ты не находишь?

– Люди называют крысой человека, который ворует у близких людей.

– Опять негатив, – вздохнул спаситель Музыканта. – Впрочем, как я уже говорил, спорить я не собираюсь. Против правды не попрешь. У нас это очень распространено – воровать у своих, пресмыкаться перед сильным, идти вперед по головам слабых. Ничего не поделаешь, мы – крысы.

Музыкант никак не мог понять, говорит ли его собеседник серьезно или иронизирует. Тем временем они выбрались на какие-то задворки и вскарабкались на невысокую кучу мусора.

– Ну-ка постой. – Крыса придержала Олега. – Сейчас посмотрим… Ага… А здесь…

Она повертела усатой мордой направо-налево, шумно принюхалась, задрожав тонкими усами. Потом как будто прислушалась, хотя Музыкант не слышал даже намека на подозрительный звук. Ничего, кроме постоянного шепота ветра.