– Я знаю, куда пропадают люди.

Сразу несколько голов повернулись к нему. Он был знаком со всеми, кто сидел вокруг старого стола, густо заваленного картами и папками с бумагами, – Доцентом, Вась-Палычем, Бой-бабой и другими членами Штаба. Со всеми, кроме одного – молодого белобрысого парнишки в великоватом ему черном пальто. Именно этот, незнакомый, повернулся первым, с неприкрытым, жадным интересом на лице. Большинство глядело на Олега, как будто заранее знало: ну, сейчас ляпнет что-нибудь эдакое, такое сморозит, что хоть стой, хоть падай, хоть за животики держись.

Он даже расслышал, как Вась-Палыч, краснолицый, с пшеничными густыми усами, пихнув незнакомого парнишку локтем в бок, шепчет:

– Это вот и есть Музыкант. Вечно у него всякие… идеи завиральные. Но стрелок – дай бог каждому.

Музыкант устало вздохнул и швырнул поперек карты подземных коммуникаций Октябрьского района два голых крысиных хвоста (не удержался от соблазна прихватить трофей – вернулся все-таки на обратном пути к лодке, покачивавшейся на мелкой прибрежной волне у мостовой опоры).

– Людей уводит крыса, играющая на флейте. Только что я спас троих.

Все разочарованно переглянулись. Музыкант вновь расслышал шепот:

– Кажется, у него крыша свихнулась окончательно. Все, ребята, трындец.

– Ага, – так же, шепотом, отозвался Доцент, поправляя интеллигентские очочки с золоченой оправой, благодаря которым он и заработал свое прозвище, – может, ему и винтовку больше не давать? Совсем сбрендит – начнет еще по своим палить.

Как хорошо, подумал Музыкант, что я приучил их к своей глухоте. Они знают, что слышу я плохо. Да что там плохо, паршиво я слышу – так, с пятого на десятое, даже со слуховым аппаратом. Но можно же еще по губам… И вообще порой мне кажется, что я уже и мысли читать навострился. Он представил, как сейчас смотрится со стороны – он, ворвавшийся без разрешения в комнату, где собрались те, благодаря которым Город, вернее, та часть, которая принадлежала людям, все еще функционирует: заляпанные рыжей осенней грязью ботинки, выцветшие и обтрепавшиеся понизу до индейской бахромы джинсы, пухлая куртка, отороченная мехом, длинные светлые волосы, как попало схваченные в неаккуратный хвост, больше похожий на помело, – лишь бы в глаза не вовремя не полезли. На правом ухе белая дужка слухового аппарата, за плечом – винтовка: без этих двух вещей он давно уже себя не мыслил. Наверное, выгляжу недостаточно респектабельно, подумал снайпер.

– А ее хвост ты принес? – спросил Вась-Палыч. – Вместе с флейтой?

Кто-то тихо засмеялся. Доцент задумчиво снял очки и почесал переносицу.

– Ну как хотите, – развел руками Олег, проигнорировав вопрос. – Хотите – верьте, хотите – нет. Но только это крыса, она играет на флейте и ведет за собой всех, кто слышит ее музыку. А я, как вы знаете, глухой. Спросите у Козычева, как все случилось. Да, кстати: попросите уборщицу хвосты прибрать.

С этими словами он развернулся и вышел из тесного, жаркого Штаба в честную прохладу сентябрьского вечера.

Незнакомый парень в черном пальто догнал Олега, когда тот отошел от Штаба на пару кварталов. Сначала Музыкант услышал торопливые шаги, а затем его окликнули:

– Олег! Подождите!

Позже Музыкант понял, что именно это обращение на «вы» особенно удивило его и заставило остановиться. Катастрофа сплотила выживших людей, и многие формальности были позабыты. На «вы» теперь чаще обращались разве что к старшим, и то не всегда.

– Постойте, Олег! – окликнули его еще раз.

Снайпер замедлил шаг. Остановился. Обернулся. И увидел худого парня, с которым в Штабе переговаривался Вась-Палыч.

– Ну, что еще? – неприязненно спросил Музыкант.

– Поговорить хочу, – объяснил догнавший. – Меня Денис зовут. Денис Гладков.

Какая-то знакомая фамилия, мельком подумал Олег, а Денис протянул руку.

Музыкант на рукопожатие не ответил, и узкая ладонь парня неловко повисла в воздухе.

– А почему в Штабе говорить не стал?

Снайпер сознательно проигнорировал «вы» Дениса.

– Там народу слишком много. Не люблю, когда много. Люблю, когда тихо и один на один, – спокойно ответил Денис, продолжая держать на весу ладонь. – Ты руку-то пожми. Или скажи, что не будешь. Но тогда объясни почему. Я вроде бы перед тобой еще ничем не провинился.

Поколебавшись, Олег протянул-таки руку навстречу руке Дениса, отметив заодно, что тот очень быстро сменил «вы» на «ты». Парень выглядел слабаком, но его настойчивость делала ему честь. С другой стороны, слабаков среди тех, кто пережил Катастрофу, было не так уж много. Все знают один из основных законов природы: выживает сильнейший.

– Ну что, говорить на улице будем? – насмешливо поинтересовался Олег.

– Зачем? – пожал плечами Денис. – Пойдем к тебе. Пойдем ко мне. Выбирай.

Денис, как выяснилось, жил неподалеку. Через пять минут ходьбы они дошли до симпатичного двухэтажного коттеджа.

– До Катастрофы ты здесь жил? – неприязненно спросил Олег, не любивший, когда люди занимали чужие жилища. Сам он до знакомства с Иришкой обитал все в той же однокомнатной квартирке, где прожил шесть лет до Катастрофы. Когда у снайпера появилась постоянная женщина, они сменили жилище на трехкомнатную квартиру, и то она раньше принадлежала каким-то Иришкиным родственникам. Олегова спутница жизни несколько раз заводила разговор о том, что неплохо было бы задуматься о прибавлении в семействе, чтобы не пустовали комнаты, но всякий раз Олег возражал. Не те времена, говорил он, чтобы детей заводить. К тому же он совершенно не представлял себя в роли отца.

– Недоволен? Осуждаешь? Нет, не здесь. Но хозяева умерли. Им этот дом уже не нужен. Знаешь, кто здесь жил раньше?

– Кто?

– Леха Петля. Помнишь такого?

Леху Петлю Музыкант очень хорошо помнил. Один из вожаков возникших после Катастрофы банд. Приземистый, нахрапистый, похожий на вставшего на дыбы кабана. Такой же опасный. Про Леху Петлю стоило сказать, что он не умер. Честнее было бы говорить, что он был убит. Застрелен. Некоторые утверждали, что именно пуля Музыканта однажды оборвала жизнь братковского авторитета. Правду знал только Олег и особо о ней не распространялся.

– Согласен со мной, что Леха за своей жилплощадью не вернется?

– Согласен.

– Вот и хорошо.

Денис щелкнул замком и пропустил гостя вперед. Олег скинул в прихожей куртку, прислонил в угол винтовку. Хозяин прошел в комнату, завозился у камина. Несмотря на то что внутри было темно, он, похоже, прекрасно ориентировался. Снайпер окинул комнату взглядом, не удержавшись, щелкнул языком: неплохо парень устроился.

Мебель была подобрана по принципу основательности. Шкафы вдоль дальней стены своей массивностью невольно внушали почтение. Низенький стол с короткими толстыми ножками устроился посреди комнаты. Кресла, стать которых сделала бы честь семейству бегемотов, сгрудились в углу. Тяжелые портьеры из вишневого бархата закрывали окна, не пропуская в комнату ни лучика солнечного света. Олег бухнулся в одно из кресел, принявшее его мягко, без единого скрипа.

Неторопливо, с достоинством занялись дрова. Похоже, обстоятельности и солидности они учились у мебели.

Денис, сидевший на корточках у камина, обернулся и посмотрел на Музыканта снизу вверх:

– Сейчас будет светлее. Просто я не очень люблю солнце. Сильно темно?

– Нет, мне нормально. Я же глухой, помнишь? А у нас, инвалидов, все просто: в одном месте убыло – в другом прибыло. Я вот в темноте неплохо вижу.

О своем неожиданно прорезавшемся чутье Олег упоминать не стал. Мало ли: сегодня есть, а завтра нет. И вообще как объяснить то, что он ощущает, человеку, полностью лишенному чего-либо подобного?

Пламя затрещало веселее, языки потянулись выше, дрожащий оранжевый свет разогнал темноту. Денис встал, подошел к шкафу, завозился в его недрах, чем-то звеня, переставляя что-то с места на место.