На следующий день, в обед, к военкомату, был подан автобус и наша команда в количестве двадцати человек, во главе с майором Прокофьевым, под звуки марша «Прощание славян», под слёзы матерей и дикие крики пьяной, провожающей молодёжи, двинулась в Соликамск.

Пребывание на вокзале до посадки в поезд, было единственным неприятным моментом моего пути в армию. Мы были наслышаны, что когда с вокзала отправляют партии призывников, туда собираются вся шпана и хулиганьё города и банально грабят: отбирают хорошие вещи и деньги. Если Соликамских призывников не трогали, так как они были окружены родственниками и друзьями, то основной удар приходил на призывников с Чердынского и Красновишерского районов. Милиция предпринимала все усилия взять всё под свой контроль, усиливалась на этот момент дополнительными силами, вызывался дежурный взвод внутренних войск, но всё было бесполезно и все усилия милиции сводились не допустить банальной мокрухи и крупных драк.

Вот и сейчас, до посадки в поезд было два часа, но небольшое здание вокзала уже было битком набито призывниками трёх районов. Заплаканные матери и невесты будущих солдат, полупьяные и датые отцы, сильно пьяные и пережравшие друзья призывников. Поддатая шпана и шакалившее хулиганьё, снующее среди нас и вокруг вокзала. Вспотевшая и мечущая в бессилье милиция, довольные солдаты ВВ, которые шатались среди призывников и дающие советы, как себя вести в армии в первые полгода и не упускающие момента, втихушку от командира взвода, опрокинуть сто грамм водки, щедро льющиеся кругом. Встрёпанный командир взвода, беспомощно пытающийся собрать датых солдат в кучу. Весь этот бедлам ошеломил нас.

Майор Прокофьев сунул нас в дальний угол зала ожидания, назначил меня старшим и умчался оформлять билеты на команду, а нас сразу же попытались зажать до десятка наглых шакалов. К чести призывников Чердынского района, никто не спасовал: пара особо «бурых» хорошо получили по морде и те изменили тактику. Рано или поздно придётся выходить в туалет на улицу и там они постараются нас поодиночке выловить и окучить. Но и здесь им не повезло – парни терпели до самого отхода поезда, лишь я и ещё один из наших решили рискнуть и прорваться к туалету. Первую попытку зажать нас сделали в предбаннике выхода на перрон. Действовал противник вяло, без напора, попытавшись взять нас «на испуг», поэтому мы легко прорвались на перрон. Вторую попытку предприняли у туалета, когда мы входили и тут пришлось немного подраться и, опять удачно отбившись, мы без потерь и ущерба вернулись к своим.

Под призывников к пассажирскому поезду до Перми были прицеплены три плацкартных вагона, а за ними в довершение ко всему добавили и вагон для перевозки осужденных, что при посадке добавило немало хлопот как ментам, так и охране зеков. Посадка в вагоны проходила сумбурно: призывники с Чердынского и Красновишерского района сели организовано, так как нас никто не провожал, да и были мы трезвые, а вот с Соликамскими была проблема. Толпа родных, провожающих столпилась у их вагона и скорость употребления спиртных напитков стремительно возросла. Матери, знакомые девушки и невесты, заливаясь слезами, висли на плечах провожаемых. Поддатые отцы и взрослые мужики, стараясь скрыть волнение, хмурились, отворачивались, гораздо чаще и молча пили водку. Периодически хлопали сыновей по плечу и снова пили. Друзья и товарищи, пили не останавливаясь, быстро превращаясь в стадо пьяных бабуинов. Они что-то бессмысленно орали, также бессмысленно обнимали уезжающих, отдавая дань традиции. Бегали вдоль состава, прыгали на вагоны, пытаясь приклеить на стёкла вагонных окон мятые рублевики, чтобы деньги всегда были у военного в кармане, а иной раз и разбить их, что тоже являлось частью традиции. Человек двадцать упившихся молодцов, безуспешно пытались раскачать вагон и десять упарившихся милиционеров рьяно таскали их на перрон, где жалкая и редкая цепь ментов и ВВэшников пыталась отсечь пьяную толпу шпаны и хулиганов от такой же пьяной толпы провожающих. А рядом с ними оркестр исполняющий друг за другом военные марши. Несколько автозаков, цепь автоматчиков с рвущимися с поводков и бешено лающих овчарок. Сидевшие на снегу на корточках рядами несколько десятков зеков. Мигающие у вокзала мигалки милицейских воронков, куда закидывали шпану, хулиганов, упившихся провожающих и вся эта картина, заливаемая сильным жёлтым светом десятков прожекторов с высоких мачт, потрясала и впечатляла.

С трудом, но всё-таки сумели посадить соликамских призывников, слава богу, в соседний вагон. Ещё несколько минут сумасшествия на перроне и поезд под звуки всё той же «Славянки» тронулся мимо перрона, оставляя всё это сзади и уже в прошлом.

Через сорок минут всё повторилось в Березниках, где в третий вагон грузили Березниковских призывников. Их то посадили, но соликамские, догнавшие за сорок минут движения, своих оставшихся провожающих, пьяной толпой вырвались на перрон вокзала и сразу же сцепились с местной шпаной. Мигом организовалась грандиозная свалка, куда втянулись и провожающие. Причём дрались ни стенка на стенку, а каждый сам за себя. Но здесь хорошо сработали Березниковские милиционеры, которые быстро разрезали толпу дерущихся. В течение нескольких минут безошибочно разобрались и тех кто уезжал, жёстко загоняли в вагоны, а тем кто оставался повезло меньше. Им крутили руки и безжалостно закидывали в воронки. И звуки бессмертной «Славянки» опять покрыли кусочек провинциальной жизни.

Ночь в поезде была бурная: Соликамские и Березниковские призывники допивали водку, дрались между собой и успокоились лишь за два часа до областного центра. В Перми наш вагон дружно вышел на перрон, а вот остальные два вагона выдирались оттуда долго и мучительно. Загрузились в автобусы и поехали на сборный пункт. Здесь всё сразу же закрутилось и после обеда, пройдя медицинскую комиссию, снова в трусах я стоял перед комиссией областного военкомата.

Пролистали моё личное дело, ставшее несколько толще и председатель комиссии сходу задал вопрос, которого я боялся: – Товарищ, Цеханович, предлагаем вам отсрочку на год, для поступления в военное училище.

– Товарищ полковник, – я твёрдо смотрел на членов комиссии, – я принял решение идти в армию и оттуда поступать в военное училище.

Полковник посмотрел на майора Прокофьева, который представлял своих призывников, в том числе и меня: – Как у вас обстановка с кандидатами?

– Нормально, товарищ полковник, резерв есть. Рекомендую его в команду номер 752.

Я не знал что это за команда, поэтому молчал. Полковник наклонился к членам комиссии, те утвердительно кивнули головой и председатель, сделав пометку в списке, отложил в сторону личное дело.

– Хорошо, товарищ призывник, успехов вам в службе и в учёбе.

Слова об учёбе поставили меня в тупик и когда Прокофьев вышел из комнаты, я подошёл к нему: – Товарищ майор, чего-то я не понял – Куда всё-таки попал?

Майор доброжелательно похлопал меня по плечу: – Не дрейф, Цеханович, всё нормально. Сегодня формируется команда и вечером вас отправляют в Еланский учебный центр. Через полгода выйдешь оттуда сержантом и пойдёшь дальше служить куда-нибудь за границу. Но учиться будешь на командира отделения связи.

Через час всех построили и стали вызывать по списку, формируя команду. Выкликнули и меня. Сводили покушать и ещё через час колонной повели через весь город на вокзал Пермь II, где при посадке в поезд повторилось всё то, что было в Соликамске и в Березниках, но только в миниатюре. Хорошо и качественно сработала милиция, провожающие пили гораздо меньше, но было много других вывихов, которые проявлялись в более цивилизованных формах. Завтра вечером, как сказал сопровождающий нас офицер с Елани – будем на месте.

– Приготовиться к высадке, – все оживлённо зашевелились, так как за три часа езды из Свердловска на электричке всем осточертело пялиться в окна вагона, за которыми ни черта не было видно от вечерней темноты. Наша, разношёрстная команда насчитывала двести человек, собранных с двух областей и как нам стало известно, предназначена для учебного батальона связи. Электричка на Еланском разъезде по расписанию стояла три минуты, вот и за них мы должны были организованно высадиться. Оделись, построились в проходах и замерли, а за окном тормозившей электрички замелькали тусклые, пристанционные огни освещения и всё те же ёлки, сосны, как и дома, откуда ушёл в армию.