Сверчки наследили на всех землеподобных мирах окрестностей. Если огнежорка – такой же автономный биомеханизм, как и облачник, то вполне вероятно, что где-то может отыскаться планета, на которой огнежорки обитают во множестве.

Следуя этой логике, стыдливец – ужас лесных земель – такой же продукт биоинженерных работ Сверчков. Страшно даже представить, для каких целей его понадобилось создавать повелителям Космоса.

Впрочем, все это догадки. Я смогу их подтвердить или опровергнуть, лишь добравшись до Лесогорья.

– Чем же питается огнежорка? – спросил я у шмыгающего носом Ральфа.

Мальчишка пожал худыми плечами.

– Она в землю всегда зарывается. Ну, может, червями?

Неожиданно подал голос профессор. Я уже и не рассчитывал на то, что от него может быть в ближайшее время прок.

– Огнежорка обыкновенная, – проговорил он, едва шевеля бледными губами, – поглощает энергию полураспада радиоактивных элементов.

Я вспомнил слоеный пирог геологических пластов, который увидел в береговых обрывах Беспутной в первый день своего пребывания на Дожде. Как же давно это было… Меня тогда удивил и впечатлил слой метровой ширины, состоящий из мертвых нанитов. В тех высокотехнологических отложениях действительно могли содержаться тяжелые элементы, которые со времен Сверчков еще не успели распасться.

– Ясно, профессор, – отозвался я. – Тогда полагаю, что огнежорку можно назвать живым существом весьма условно.

– Почему же? – возразил Брукс. – Извините, я не в состоянии спорить… Я не специалист в этом вопросе, но на Дожде многие виды живут так…

– Конечно, – согласился я. Действительно, на Дожде полным-полно биоинженерных конструкций Сверчков. Для аборигенов они нечто само собой разумеющееся.

– Растения! – со стоном проговорил Брукс. – Они ведь живут за счет солнечного света. Вы ведь не сомневаетесь в том, что деревья – живые? Или в вашем мире нет растений?

Совята удивленно посмотрели на меня. А ведь Брукс почти угадал. В Генезии растения можно увидеть только в оранжереях. Или в цветочных горшках на подоконниках. Остались, правда, тайга и амазонские леса, но там все давно мутировало, и уже непонятно, к какому биологическому царству отнести местные формы жизни. Тем более что в эти гиблые края никто носа не сует.

– Все-все, профессор, – я поднял руки. – Успокойтесь!

Брукс замолчал, задергал губами, обхватил виски ладонями. А я вдруг вспомнил.

– Друзья мои! – обратился я к совятам. – А нет ли здесь поблизости Оставшихся и жертвенного камня?

Желтоглазая дернула за рукав Ким.

– А теперь он говорит, как лесной человек… – заметила она недоуменно.

– Ну, он ведь дух, Урсула, – ответила Ким. – Он может говорить, как ему захочется.

Склонность к мифотворчеству у аборигенов Дождя была в крови. Живя в удивительном и практически непознанном мире, они на ходу придумывали объяснения тому, чего не понимали. Почему-то вспомнились Боров и Мира; они решили, будто я – беглый чернознаменник, и с ходу поверили в это. Интересно, живы ли они еще? Или растащили их косточки по сырым лесам вечно голодные шерстни?

– Скиллы называют жертвенные камни Дланями Оставшихся. Длань может дать то, что ты попросишь, а может отнять жизнь. На все – воля Оставшихся.

– Где же мне отыскать эти Длани? – спросил я совят.

Ральф хмыкнул, почесал давно не мытую голову.

– Мили две на юг, но вы можете не найти. Там много камней и скал. Была тропинка, но ее замело снегом, – он робко поглядел на меня. – Но если вы возьмете меня с собой, дядя дух, то я покажу вам это место.

Мне хватало обузы в виде раненого профессора. Позволить усесться себе на шею и мальчишке с арбалетом? Еще чего…

Но неожиданно для себя самого я согласился:

– Добро. Проведешь до Дланей и вернешься к остальным.

Ральф шмыгнул носом, сверкнул глазами и высокопарно сказал:

– Я буду вашими глазами на затылке!

Профессор глядел на нас с кислой усмешкой. Всем своим видом он показывал, что силы его иссякли и он готов отправиться на свидание с Ктулбой.

– Не смотрите жалобно, – сказал я ему. – Ваша рана не такая уж и серьезная. Две мили одолеете. А если есть возражения, то я оставлю вас этим юным скиллам на растерзание. Кажется, у них с вами, железноголовыми, свои счеты.

Брукс горестно вздохнул.

– Нашли кем пугать, господин Айрус. Детьми…

Я не стал отвечать на эту реплику, а обратился к Ким:

– В таком случае мы уйдем сейчас же. Не забудьте о моем предупреждении. Винтолеты будут здесь, как только погода позволит им подняться в воздух.

Ким кивнула, нахмурившись.

– Мы перенесем лагерь в другое место. Не очень, честно говоря, хочется это делать. Возле огнежорки было тепло.

– Да! – спохватился я. – Мне нужен кусок хлеба или сухарь. Можете выделить из своих припасов?

Желтоглазая Урсула в сию же секунду принесла черствую лепешку. Я поблагодарил, разломил лепешку пополам и сунул в карман пиджака.

– Этого вам не хватит на то, чтобы перейти горы! – округлила глаза Ким.

– Не волнуйся, дорогуша, – улыбнулся я. – Дядя дух что-нибудь придумает. Подстрелит стрекуна.

Метель прекратилась. Кругом было белым-бело, но кое-где снег успел посереть; дул сырой, пронизывающий ветер. С крыш текло, капель звенела, как весной. Над крышами брошенных построек бурлила хмарь, рисунок туч менялся, словно узоры в калейдоскопе. Со стороны низины доносился вой шерстней. Чадили обломки Южного экспресса. Изуродованный взрывом локомотив все так же стоял на рельсах.

Брукс огляделся и зябко поежился. Бедолага привык сидеть в ненастье в своем кабинете возле камина, кутаясь в плед и попивая местный виски. Наверное, мысленно он проклинал и меня, пришельца, свалившегося на голову с враждебной Земли, и магистрат Ревнителей Ктулбы, поручивший ему сопровождать беспокойного гостя.

А вот Ральф был в своей тарелке. Он забросил арбалет за спину, натянул капюшон, подбитый шерстью крохоборки, с шумом принюхался к ночному воздуху. Не знаю, что был способен унюхать маленький скилл, но я не чувствовал ничего, кроме запаха гари, который исходил от Южного экспресса, и всепоглощающей сырости.

– Вперед, – бросил я, и мы потащились мимо пакгаузов в сторону гор.

Под нашими ногами жалобно всхлипывал мокрый снег.

Глава 18

Куда еще заведут твои следы, Тень?..

Ральф вел нас по одному ему знакомым приметам. Я вынужден был согласиться, что без этого сметливого совенка мы с профессором быстро бы заблудились. Тем более что Брукс еле волочил ноги. Метель то утихала, то начиналась снова. Сырой снег облепил нас с ног до головы, творожистой массой сползал по щекам. Только юного скилла непогода словно не касалась. Он шел легкой, пружинящей походкой; он перескакивал с камня на камень, а когда видел, что мы едва плетемся, возвращался, чтобы подставить крепенькое плечо и помочь мне тащить профессора.

Наконец Ральф сказал:

– Пришли!

Я завертел головой. Никаких Дланей я не видел.

– Да вот же они!

Совенок показал на два неприметных среди других камней столбообразных валуна, похожих на причальные кнехты. Хоть сейчас швартуй к ним «Рассвет».

Я помог профессору опуститься на ближайший камень, а сам приготовился к ритуалу. Попросту говоря, смахнул снег с одного из «алтарей». В розовато-желтом камне обнаружилось знакомое углубление. Я достал из кармана кусок лепешки. Раскрошил над углублением. Несколько минут ничего не происходило. Неужели пустышка? Тогда раненого профессора придется бросить. Оставить юным скиллам. Вряд ли они его растерзают, не звереныши. Другой вопрос, сможет ли он дождаться помощи от своих? Рана пустяковая, но не думаю, что стрела была стерильной. Может загноиться…

И словно в ответ на мои мысли над жертвенным камнем вспучилась черная поросль.

Крошки исчезли мгновенно. Голодные наниты утилизировали доступную органику. Осталось убедиться в их целительских свойствах. Вдруг вместо того чтобы заживить раны, они сожрут самого пострадавшего? Благо на мне хватало свежих царапин, чтобы испытать Молчаливых. Я протянул над столбиком нанитов ладонь, на которой алела недавно полученная ссадина. Нанороботы оживились. Черный столбик отрастил щупальца, охватил ими мою ладонь, но не остановился, а потянулся выше, вдоль предплечья к плечу, а оттуда к голове. Ведь там тоже была ранка. Наниты были почти неощутимы. Так – легкое жжение и зуд…