Ясно. Речь идет о проститутке. Поэтому Белл и опускает глаза.

– Спасибо, Рон. Вы свободны, но можете мне еще понадобиться. Как мне вас найти?

– Оставьте на Почтамте открытку до востребования на мое имя, – с готовностью сказал он. – Текст такой: «Процесс начнется в Высоком суде, в третий день Затмения. Очень беспокоюсь. Папа».

– Прекрасно! И что это означает?

– Что вы будете ждать меня в «Бредуне» на том же месте, в то же самое время.

– Договорились. Сверим часы?

Он кивнул и посмотрел на свои наручные. А я отщелкнул крышку жилетных часов, которые купил вчера в процессе превращения из кочегара в джентльмена. И мы разошлись в разные стороны. Я побродил по Кунсткамере, пока не устали глаза – более беспокойных экспонатов мне видеть не приходилось, – и вышел на улицу.

Мелкий ситничек, что сеялся с утра, грозил перейти в ливень, но я уже был ученым и по дороге в музей купил зонт. Не спеша я дошел до гостиницы, попутно проверяя, нет ли за мной хвоста. Ничего похожего не обнаружилось. В холле «Золотого Стрекуна» я попросил у портье городскую телефонную книгу. Отыскал номер профессора Брукса и запомнил его. На всякий случай.

До вечера оставалась уйма времени, и я не придумал ничего лучшего, чем лечь спать. Под шум непрестанного ливня это очень хорошо получалось.

Проснулся я, когда уже стемнело. Все так же бормотал за окном ливневый поток, журча в водосточных трубах. Городские огни дробились в дождевых каплях, вспыхивая то алмазными, то рубиновыми, то изумрудными искрами. Идти никуда не хотелось. Лежать бы вот так под одеялом, прислушиваясь к голосам ливня. Не думать ни о Тени, ни о Сверчках, ни о скилле, ни о чем другом, связанном с миром под немудреным названием Дождь… Почувствовав, что снова засыпаю, я сбросил с себя одеяло, рывком поднялся и сделал несколько упражнений. Взбодрившись, я привел себя в порядок и оделся.

На глаза попался черный телефонный аппарат.

На том конце провода долго не брали трубку. Наконец уверенный мужской голос ответил:

– Слушаю!

– Могу я поговорить с профессором Бруксом?

– С кем имею честь?

– Меня зовут Айрус, Сол Айрус.

– Чем могу быть полезен, господин Айрус?

– Я прочел о вашей гипотезе, профессор… Касательно судьбы протомашин… Весьма впечатляюще.

– Благодарю вас, сударь, – сухо отозвался Брукс, – но это довольно старая гипотеза… Сейчас я придерживаюсь несколько иных воззрений.

– Каких именно, если не секрет?

– А кто вы, собственно, такой, сударь?

Судя по голосу, профессор начал терять терпение.

– Частный коллекционер, – как можно беззаботней ответил я. – Интересуюсь артефактами. Порой попадаются любопытные экземпляры.

– Я рад за вас, сударь… но при чем здесь я?

– Как раз на днях мне попался один такой… э-э… экземпляр… Разумеется, я не специалист, но по некоторым признакам… В общем, на мой дилетантский взгляд, это может быть нечто ценное, но я не уверен…

– Если я правильно вас понял, господин Айрус, вы желаете получить консультацию.

– Весьма желательно, но смею ли я отвлекать вас от ученых занятий…

– Я готов вам уделить некоторое время, – заверил Брукс. – Назначайте время и место.

– Столь ценные приобретения я обычно храню в депозитарии, – веско ответил я. – Банк «Цой, Пай и сыновья». Отделение на Речной улице. Когда вы смогли бы осмотреть мое приобретение?

– Пожалуй, дня через два.

– Замечательно, профессор! Я вам еще позвоню.

– Договорились, господин Айрус.

Я положил трубку.

В тот момент я не был уверен, что поступаю правильно. Мне приходилось действовать по наитию, практически вслепую. Зато теперь я знал твердо, что на Дожде у меня две цели. Я должен раскрыть тайну гибели Тени и добраться до Великой Машины. Не может быть, чтобы профессор Брукс, автор столь экстравагантной для здешней науки гипотезы, ничего не знал о строительстве на острове Целеста.

…Бар «Розовый Светонос» был полон. Гремела музыка. Лазерные лучи из двух «шланг-букетов», росших в деревянных кадках, пластали сизый сигарный дым. Обойдя танцующих, я пробрался к стойке и заказал пиво. Сделав первый глоток, я начал пристально разглядывать девушек. Здесь было немало девиц – накрашенные, испитые личики, нарочито громкий хохот, визг, пьяные слезы… Которая из них Бася – хрен разберешь.

Мне повезло. Задребезжала стеклянная дверь, с улицы вошла еще одна девушка. Она была вся в черном: туфли на каблуке-шпильке, чулки, короткое платье, шляпка с белой лентой, темные волосы и глаза. На бледном лице выделялись лишь полные губы, крашенные кармином. С первого взгляда я догадался, что это и есть Бася. Вкус Крогиуса мне был хорошо известен. Девушку сопровождал детина в черном же, тесном для его плечистой фигуры, костюме. Котелок лихо сдвинут на затылок. Усики-перышки топорщатся под сизым носом. Выпуклые глаза налиты беспричинной злобой.

Детина с треском сложил громадный зонт, окатив половину зала дождевой водой, и двинулся к барной стойке, бесцеремонно расталкивая посетителей. Перечить ему никто не посмел.

Это еще что за чудо в перьях? Телохранитель? Сутенер? Хахаль?

Ладно, разберемся…

Цокая каблучками, Бася следовала в кильватере детины.

Клиенты «Розового Светоноса» один за другим отваливали от стойки. Вскоре возле нее остались лишь упившийся бедолага, заснувший в блюде с креветками, и я. Кто-то потянул меня за рукав. Я оглянулся. За моей спиной стояла, пошатываясь, шатенка в мятом матросском костюмчике. На ее веснушчатом лице темнели дорожки поплывшей туши.

– Чего тебе? – бросил я.

– По… дем с… мной… кра… авчик, – пролепетала она. – А то… Шер… стень тебя раз… размажет…

– Это мы еще посмотрим, милашка.

Я сунул ей монетку. Девица пьяно улыбнулась, сделала книксен и тут же пропала. В этот момент с грохотом опрокинулся табурет. Пьянчужка, уснувший за стойкой, полетел на пол. Шерстень послал ему вслед блюдо с недоеденными креветками и повернулся ко мне.

– Вали отсюда, хлыщ! – просипел он. – Мы с Басей не любим общества.

Я не откликнулся. Тогда он вцепился короткими, жесткими пальцами мне в предплечье. Это он напрасно сделал. Номер с опрокидыванием табурета повторился, но на этот раз на пол полетел Шерстень. Девушки, которые никак не отреагировали на падение пьяницы, теперь завизжали как резаные. Все, кроме Баси. Она лишь с жадным интересом ждала продолжения.

Продолжение воспоследовало. Детина пружинисто вскочил. Рванулся ко мне. Я перешел в ускорение и лишь слегка отодвинулся вместе с табуретом. Шерстень всей массой врезался в стойку.

Треск, звон, осколки посуды – во все стороны. Рев взбешенного бармена.

Кадка с одним из светоносов опрокинулась, рубиновые лучи лазера заметались по стенам, преломляясь в бутылках на столиках, ослепляя тех, кто не успел зажмуриться.

Шерстень оттолкнулся от покореженной стойки. Низко нагнул голову, шагнул ко мне.

– Стой, Пауль!

Бася вдруг выросла у него на пути.

– У-уйди, крош-шка, – прошипел детина, и в руке его замелькал «мотылек». – Бу-уду раб-ботать начи… ста…

Но Бася лишь брезгливо поморщилась.

– Ты уже сработал, жижорь, – проговорила она. – Пойди, умойся… Этот парень сегодня мой!

Детина мгновенно потух. Сгорбился. Убрал нож в карман. С хлюпаньем втянул кровавые сопли.

Бася подошла ко мне, взяла под руку.

– Пойдем, солдатик, – проворковала она. – Надеюсь, в постели ты тоже сумеешь показать этот фокус. Туда – сюда…

И Бася изобразила изящным пальчиком скачущую стрелку метронома. На тонком запястье блеснул живым огоньком крохотный артефакт, вмонтированный в золотой браслетик.

…В комнате стоял кислый запах. Обои потемнели от сырости. По углам поселилась плесень. Постельное белье не отличалось свежестью, но мне было плевать. Бася, прижимаясь ко мне горячим шелковистым боком, курила. Дым вытягивался в форточку и смешивался с влажным воздухом. За окном орали пьяными голосами и, кажется, дрались. Никогда бы не подумал, что такая красотка обитает в Трущобном квартале, в меблирашке на втором этаже. Мне хотелось поскорее уйти, но я еще не сделал главного, ради чего приплелся в этот гадючник.