Жертвоприношения совершает лишь старший в семье, общине, племени. Много значит возраст, еще больше сан. Старость и высшее положение в народе делают индун и вождя, особенно последнего, наиболее близкими к духам. К тому же и рядовой старейшина, и король ведут свое происхождение от вождей предков.

Раз вождь стоит ближе других к потустороннему миру, раз в силу происхождения он связан с божественными обитателями небес, значит, он посредник между людьми, природой и сверхъестественными силами. Такое посредничество означает, что каждое движение вождя, жест и поступок, слово и мысль имеют непредсказуемый отзвук и в мире божеств, и среди людей. Во время войны вождь может одним непродуманным движением обречь свое импи на поражение, уничтожить будущий урожай во время сева. Его нездоровье способно отозваться вспышкой эпидемии.

Столь непредсказуемы последствия его могущества, что подданные должны создавать ритуальные способы защиты от случайных последствий его неосторожности или от колдовских действий, направленных против него. Одним из них является приношение жертвы…

Лужа крови растеклась по земле, в воздух поднялась пыль, взбитая копытами агонизирующего телка, засверкали ножи свежевателей — и участникам церемонии торжественно поднесли бычий желудок. Ндела и Мбенгу с ног до головы обмазались теплым химусом — пищевой кашицей. Зеленоватая густая смесь, содержимое желудка в конце пищеварительного процесса, почиталась дарительницей жизни. Очиститься ею означало приобщиться к бессмертию.

Мбенгу надо было не просто избавиться от грехов, но и сбросить незримые священные путы, которыми оплел его свершенный три года назад обряд усыновления. Тут требовалось еще более могущественное волшебное средство — желчный пузырь жертвенного животного. В маленьком мешочке размером с детский кулачок, прикрепленном к печени, содержалась драгоценная жидкость, символизирующая саму жизнь, горькая и кислая, как вкус смерти.

Сосуд, где она хранилась, имел форму женской матки, первого жилища, откуда вышел весь род людской. Напоминал желчный пузырь и улееподобные хижины, где обитали люди свой недолгий век, и могилу, где обретали они последнее пристанище. Словом, все бытие человека, от зародыша до трупа, скрывалось в зачатке внутри маленького отростка плоти.

Желчь выдавили на Мбенгу, он освятился магической слизью, размазав ее по телу. Пузырь отдали Тетиве: ведунья высушит его, надует и будет носить на поясе или привяжет к спутанным волосам, как приличествует охотнице за колдунами.

Зулу со страхом, некоторые — с тайным сожалением следили, как Мбенгу отдаляется от рода, превращается из своего в чужого, гораздо более далекого, чем даже мертвец. Нонсизи горько рыдала, шепча дорожное напутствие: «Пусть не ужалят тебя ни змея, ни скорпион, могучий владелец кустарников. Убереги, судьба, твои ноги от порезов. Пусть дети будут укладывать в землю своих отцов, а не отцы детей. Да сопутствует тебе удача…»

Она обожала приемного сына. Мбенгу относился к ней, как не всякие родные дети относятся к матерям, возвысил ее среди женщин племени. Теперь ее ждали падение и прежняя жалкая участь одинокой бессемейной старухи, которой лишь из жалости кидают обглоданную кость с недоеденным кусочком мяса. Ведь все богатства Мбенгу наверняка заберет себе вождь!

Но не о хижине, не о коровах, не об утерянных невестках-помощницах, не о том, что лишилась кормильца, плакала Нонсизи. Ее страшила судьба сыночка, так неожиданно приобретенного и так быстро и жестоко утраченного. Почему, ну почему он не дал забить себе колышки в зад?! Тогда Нонсизи вскоре присоединилась бы к нему в небесных краалях. А что ждет его теперь? Зулу способен жить только в общине, наедине с собой он теряется. Быть изгнанным из рода для него — хуже смерти. Человек в одиночестве — что катышек птичьего помета перед бескрайней саванной, безграничными джунглями. Его растопчет даже стадо слабых антилоп, спящему перегрызет горло шакал или гиена. Что уж говорить о владыках леса, степи и воды — леопарде и льве, носороге и слоне, буйволе и кабане, крокодиле и бегемоте, питоне и мамбе! Кто спасет его от злых духов, неприкаянно бродящих ночью за пределами селений? Как сможет изгой жить без общения с людьми, без повседневного мудрого руководства со стороны предков, без указаний вождей, без защиты ворожей? Человек на родине — все равно что лев в саванне или крокодил в реке, человек на чужбине подобен земле без семени. Даже змея не забывает своей норы.

А самое главное, куда он денет себя после смерти?

Мбенгу же не боялся одиночества, держал голову высоко, как всегда. Он взял с собой щит, два больших копья, четыре ассегая, ножи и топоры, кожаные мешки для еды и воды.

Даже он, отверженный, не имел права уйти, пока Ндела не подвергся иХламбо — древней очистительной церемонии. Изгой обязан быть на виду, чтобы не чародействовал против вождя, еще не защищенного обрядом.

Была устроена охота, в которой воины убили стадо антилоп и омыли оружие в их крови, призывая духов избавить страну от уМниамы. Все это время Тетиве и ее помощницы готовили волшебное снадобье. Старшая ворожея вышла на скотный двор и зажгла костер, огонь которого означал начало новой эры в жизни племени.

Потом ведуньи и колдуны сделали инкатху — магическое травяное кольцо, символ единства и силы зулу.

На толстую травяную веревку — кольцо диаметром полтора локтя навешали множество талисманов: телесную грязь вождя и его ближайших родственников; кусочки, отрезанные от дверного порога; соломинки из его хижины; образцы земли или вообще всех поверхностей, на которые ступал, до которых дотрагивался и особенно те, на которые испражнялся Ндела; кусочки его рвоты и кала; катышки идиби-мусора, собранного вдоль дорог и в краалях соседних вождей; какие-то еще амулеты, чье значение было известно лишь посвященным.

Готовую инкатху завернули в траву умтаники, далее в большую кожу питона. Тетиве освятила ее, моля духов даровать кольцу величайшую силу отвести любую опасность и защитить вождя и племя.

Ндела вступил в центр круга, его тело обмазали желчью. Окружающие в этот миг воздавали ему хвалу. Вождь опустил кончики пальцев еще в одно зелье, состоящее из двух десятков различных трав, коры деревьев и кустов, жира антилоп, хищников, змей и людей. Слизав черную кашицу с пальцев, Ндела обрел сверхчеловеческую мощь: никакие чары ему стали не страшны.

Он вышел из кольца питоньей кожи, и народ приветствовал его возгласами:

— Байете! Нкози! Да здравствует! Вождь!

Настала пора для Мбенгу прощаться с племенем.

Великан подошел к своей бывшей семье. На младших жен не взглянул, взял руку Нанди и прикоснулся кулаком к ее ладони[87] отчего та вздрогнула, как от ожога. Она и не подозревала, что муж любит ее!

— Пусть сын мой, которого я никогда не увижу, войдет в семью хорошего воина, плохому свое тело не отдавай! И пусть он узнает, кем был зачат, когда возьмет в руки копье. Если родится дочь, требуй за нее лоболу не меньшую, чем я заплатил за тебя.

Обернулся к Нонсизи:

— Не плачь, о бывшая мне матерью. Не бойся за меня, моими костями ещё не скоро заиграют шакальи щенки. Ндела оставит тебе четвертую часть моего стада, хижину и одну из младших жен, чтобы та ухаживала за тобой. Все это тоже достанется ему — но лишь после того, как ты уйдешь к Тем-Кто-Счастливее-Нас. Вождь дает в том слово?

Ндела торжественно кивнул, и у Нонсизи чуть полегчало на душе: вождь никогда не нарушит обещания, сделанного при всем племени.

С бывшим тестем Могучий Слон прощаться не стал, обратился к народу:

— Живите долго, я не таю на вас красного зла, о глупые зулу, которые отказались от величия! Не отсидеться вам в хижинах, не забыться истомой на лонах жен, не спастись от мфекане. Как ураган, оно падет, разрушит и ваши владения, и вас самих.

С этими словами он покинул племя и память зулу.

К несчастью, подтвердилась мудрость далекого от зулу народа: «Нет пророка в своем отечестве». Прав в конечном итоге оказался милитарист Мбенгу, а не его миролюбивые противники.