— Слушай собственные песни! — рявкает он. — Неужели не понял? Вокруг нас бродит человек-стервятник. Или дух одного из них.

Все вскрикивают и что-то бормочут.

Я оборачиваюсь к Сэлли. Это моя женщина. Мой язык не поворачивается назвать ее женой, но по сути так оно и есть. Я зову ее Сэлли, потому что дома у меня была невеста с таким именем.

Я спрашиваю Сэлли, кто такие люди-стервятники.

— Очень древние люди. Они жили здесь, когда мы пришли в эти края. Но теперь они все умерли…

Больше она ничего не успевает сказать, потому что внезапно надо мной нависает Зевс. Он всегда относился ко мне со смесью восхищения и сдерживаемого презрения, но сейчас я читаю в его глазах нечто новое.

— Есть дело, которое ты должен сделать для нас, — говорит он мне.

— Чтобы отыскать чужака, нужен другой чужак. Дух он или человек — мы должны узнать правду. И завтра ты пойдешь, отыщешь его и поймаешь. Понял? Ты пойдешь искать на рассвете и не вернешься, пока не отыщешь его.

Я не произношу ни слова. Впрочем, мое молчание, кажется, вполне удовлетворяет Зевса. Он улыбается, кивает, резко поворачивается и уходит в ночь.

Все собираются возле меня, охваченные возбуждением. Я никак не могу понять, завидуют ли они мне, или же сочувствуют. Би Джи обнимает меня, Дэнни хлопает по спине, Пол отстукивает нечто веселое на барабане. Марти извлекает из своего мешка острый каменный нож дюймов девяти длиной и вкладывает его мне в руку.

— Вот. Держи. Он может тебе пригодиться.

Я смотрю на нож так, словно у меня в руке граната без чеки.

— Слушай, — говорю я, — я понятия не имею, как нужно выслеживать и ловить людей.

— Ерунда, — вставляет Би Джи. — Разве это трудно?

Би Джи — архитектор. Пол — поэт. Марти поет лучше Паваротти. Дэнни рисует и вырезает статуэтки. Я считаю их всех своими закадычными приятелями. Всех их с натяжкой можно назвать кроманьонцами. Как и меня. Мы пятеро — одна шайка-лейка. Без них я давно бы свихнулся. Потерявший все, выброшенный из своего мира.

— Ты сильный и быстрый, — говорит Марти. — Справишься.

— И очень умный. Правда, по-своему, — поддакивает Пол. — Умнее его. Ты справишься.

Иногда они говорят со мной снисходительно, как с ребенком. Полагаю, я этого заслуживаю. В конце концов каждый из них — умелая и талантливая личность, гордая плодами своего труда. Я в их глазах слегка слабоумный, и до сих пор не могу к такому отношению привыкнуть, потому что дома — там, откуда я прибыл, — меня тоже считали умелым и талантливым.

— Пойдем со мной, — говорю я Марти. — Ты и Пол. Я сделаю все, что полагается, но хочу, чтобы вы были рядом.

— Нет, — отвечает Марти. — Один.

— Би Джи? Дэнни?

— Нет, — отвечают они. И их улыбки становятся натянутыми, а глаза ледяными. Внезапно мне перестает здесь нравиться. Быть может, мы и приятели, но идти я должен один. А может, я вообще неправильно понял ситуацию, и мы вовсе не такие уж приятели. Как бы то ни было, мне предстоит пройти своего рода тест. Или ритуал посвящения, инициацию. Не знаю. Мне бы хотелось думать, что они, за исключением нескольких пустяковых различий в обычаях и языке, точно такие же люди, как и мы, но сейчас я понимаю, насколько они, в сущности, чужие. Не дикари, вовсе нет. Просто другие. Homo sapiens, но их и наши души разделяют двадцать тысяч лет.

— Расскажи мне о людях-стервятниках, — прошу я Сэлли.

— Они как животные, — отвечает она. — Умеют разговаривать, но уханьем и хмыканьем. Плохие охотники и едят всякую падаль, если найдут, или же крадут добычу у других.

— От них воняет отбросами, — добавляет Дэнни. — Как от старой кучи мусора, где все сгнило. И они не умеют рисовать или вырезать фигурки.

— А ходят они вот так, — продолжает урок Би Джи, горбится по-обезьяньи, шаркает ногами и бьет себя кулаками в грудь.

Мне еще много чего рассказывают об уродливых, грубых, тупых, вонючих и отвратительных людях-стервятниках. Какие они грязные, какие примитивные. Как их беременные женщины носят ребенка в животе двенадцать или тринадцать месяцев, и дети рождаются уже покрытые шерстью и с полным ртом зубов. Все это древние байки, передаваемые из поколения в поколение племенными бардами вроде Пола. Никто из них не видел Стервятника своими глазами.

— Они все мертвы, — поясняет Пол. — Мы убили их очень давно, когда перебрались сюда. Должно быть, возле нас бродит дух.

Конечно, я уже догадался, кто он такой, хотя палеонтология не моя профессия. Я четвертый в нашей семье, закончивший военную академию в Вест-Пойнте. Моя область — электроника, компьютеры, физика перемещений во времени. Археологи развели такую запутанную политическую возню из-за права побывать в прошлом, что в результате никто из них не добился успеха, а отдуваться пришлось военным. Все же меня успели накачать сведениями по палеонтологии и теперь я понял: стервятники это те, кого мы называем неандертальцами, раса неудачников, проигравшая на скачках эволюции.

Выходит, здесь, в Европе эпохи ледникового периода, действительно прошла война на уничтожение между тугодумами-неандертальцами и умными Homo sapiens. Но несколько проигравших, должно быть, уцелело, и один из них Бог знает почему бродит теперь возле нашего поселка.

Теперь мне предстоит найти этого уродливого чужака и поймать его. Или убить. Этого ли от меня хочет Зевс? Связать меня кровью чужака? Да, они очень цивилизованное племя, хотя охотятся на огромных мохнатых мамонтов и строят дома из их костей. Настолько цивилизованное, что не хотят убивать сами, а посылают на грязную работенку меня.

— А я не думаю, что он Стервятник, — говорит Дэнни. — Наверное, он пришел из Наз Глесима. У людей там серью глаза. К тому же зачем духу понадобилась рыба?

Наз Глесимом они называют земли на северо-востоке, примерно в том месте, где когда-нибудь построят Москву. Даже в палеолите мир разделен на тысячи маленьких «держав». Дэнни однажды совершил в одиночку великое путешествие по окрестным землям и приобрел репутацию местного Марко Поло.

Пол качает головой. Оказывается, это очень древний жест.

— Это дух Стервятника, — настаивает он.

Би Джи смотрит на меня.

— А ты как думаешь, Пумангиап? — Таким именем он меня называет.

— Я? Что я могу об этом знать?

— Ты пришел издалека. Видел когда-нибудь таких людей?

— Да, я видел много уродливых людей. — Люди в этом племени высокие, худощавые, с темными волосами и такими же глазами, широкими лицами и крепкими скулами. Будь у них зубы получше, получились бы просто красавцы. — Но о таких я ничего не знаю. Мне нужно его увидеть.

Сэлли приносит новую миску жареной рыбы. Я нежно провожу ладонью по ее обнаженному бедру. В доме из мамонтовых костей никто не носит лишней одежды, потому что вся конструкция хорошо изолирована и в ней тепло даже в разгар зимы. В моих глазах Сэлли самая красивая женщина племени: высокие крепкие груди, длинные гладкие ноги, живое любознательное лицо. Она была женой человека, которого прошлым летом пришлось убить из-за того, что в него вселились духи. Дэнни, Би Джи и двое других проломили ему голову, убив быстро и милосердно, а потом все племя шесть дней бодрствовало возле тела, приплясывая и завывая. От нее отвернулась удача, поэтому племя и отдало меня Сэлли (или наоборот), рассудив, что на блаженном дурачке наверняка лежит благословение богов. Мы с Сэлли воистину обрели друг друга. До нашей встречи мы были двумя потерянными душами, и каждый из нас помог другому не погрузиться во мрак еще глубже.

— Все будет в порядке, — говорит Би Джи. — Справишься. Боги тебя любят.

— Надеюсь, — отвечаю я.

Ночью мы с Сэлли обнимаем друг друга так, словно каждый из нас понимает — эта ночь может оказаться последней. Сэлли ласкает меня, горячая и нежная. В костяном доме уединение невозможно, и нас слышат остальные — четыре другие пары и множество детей, но нам все равно. В доме темно, и постель из лисьих шкур становится нашим маленьким миром.