— Убрать парус, — приказал Смит, снова забирая командование на себя. — Земля по носу.
— Я тоже заметил. Как вы сказали, так и есть, мистер Смит. Позвольте, я сам возьмусь за весла.
Смит не возражал, так что я занял его место.
Чуть не забыл — мистер Смит понятия не имел о числовых кодах. Я его спрашивал. Однако во время нашего совместного плавания мне пришла в голову одна ценная мысль, каковой я с тобой поделюсь после глотка-другого рома.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ВЫКУП И ГЕНРИ СМИТ
Теперь, когда я промочил горло, но не успел еще огласить своего вывода касательно шифров, взглянем еще раз на заставку с вензелями — я перерисовал ее еще раз.
Как, однако, хитры могут быть эти два бесенка, если вынудить их показать, что спрятано внутри снопа! Вообрази, что мы — это они, держим в руках по концу бечевки. Чем сильнее я тяну со своей стороны, тем больше усилий прикладываешь ты. Ты дергаешь — я дергаю, ты отпускаешь — и я отпускаю, но независимо от наших действий сокровище остается на месте.
Так и в жизни. Сколько бы я ни гонялся за кладом, сколько бы ни бороздил морей, я лишь перебирал бечевку — узел за узлом, — пока не поверил, что ей не будет конца.
Однажды вечером, едва Эдвард ушел отбывать вахту, я взял его Библию из тайника в каюте. Из Библии выпал клочок бумаги, на котором было написано «Евангелина». Чернила еще не высохли и запачкали одну из страниц книги.
Я едва успел положить листок обратно, как вдруг сквозь окно упал луч света и бросил тень на первую страницу Библии, где тотчас проступил еле заметный рисунок.
Это был первый шифровальный круг.
Я даже остолбенел: надо же было так хитро придумать! Посмотри кто на страницу белым днем или в полночь при свете луны, ничего не заметил бы. Колесо круга было нарисовано веществом, проявляющимся только при тусклом освещении и влажности. Мы как раз только-только отплыли от Малабара. Может, погода сказалась, а может, влага чернил, которыми Эдвард царапал свою записку, — неизвестно; так или иначе, круг проявился. Я немного сдвинул страницу — и на тебе, рисунок опять исчез.
Хотел бы я знать, видел ли его Эдвард?
Страница слабо пахла уксусом. Уж кто-кто, а кок в таких вещах смыслит. Должно быть, круг был нарисован рассолом от краснокочанной капусты. Он дал бы именно такой буроватый цвет и проявлялся бы как раз в сырость при тусклом свете. По краю круга были расставлены буквы алфавита.
Снаружи над Эдвардовой каютой вдруг кто-то шарахнулся, и я убрал книгу на место. Знаешь, кто мне встретился за дверью? Пью. Стоило тронуть рукоять кинжала, он тут же перестал ухмыляться и шмыгнул на верхнюю палубу.
Круг с числами должен был быть ключом к шифру, но какому? Тогда я еще не подозревал, что кругов два и второй из этой парочки близнецов куда более осязаем, нежели тот, что был нарисован капустным рассолом на листке старой Библии.
Ладно, рому я хлебнул, и теперь настало время вернуться к берегам Каролины — нехорошо заставлять даму ждать.
Я остановился на том, как мы плыли навстречу погибели; мистер Смит сидел на веслах, я ему подпевал, Мэри купала руку в волнах, а Евангелина, прекратив визжать, вздыхала.
Каролину я учуял раньше, чем увидел, — в ноздри проник смрад этой земли. Я мог бы сказать, что с берега разило тухлой рыбой, однако это значило бы оскорбить рыбу. Говорят, бывает вонь, которая мертвого поднимет, только тот каролинский запашок загнал бы мертвеца обратно в могилу. Верно, любой мечтал бы зарыться в грязь, лишь бы такого зловония не нюхать! Когда я выразил замечание на сей счет, Мэри произнесла:
— Мы живем в краю отбросов.
— Это ад, не иначе, — заявил я. — Том говорил, что там должно смердеть именно так.
— Нет, не ад, — сказала Евангелина. — Это округ Албемарл.
Начинало светать. Мы причалили в полутьме. Смит оступился, сходя на берег. Я мог бы тут же его и прикончить, но решил подождать. Предстояло еще спрятать ял, так что я удержался от поножовщины. Как бы то ни было, жить мистеру Смиту оставалось недолго. План — великое дело. Мне, конечно, хотелось избавить землю от такого мерзавца, как Смит, однако я решил не спешить. Убийство на скорую руку, как такой же завтрак, не радует ни душу, ни тело. В тот миг, когда Смит получил от меня отсрочку, невдалеке показался рыбак — бедняга ловил шляпу, которую унесло ветром в мою сторону. Я подобрал ее и вручил хозяину. Смит тем временем подобрался ему за спину, перерезал бедняге глотку и тут же зажал Евангелине рот, чтобы она не вскрикнула. Мэри была не того сорта, чтобы кричать при виде мертвеца, потеряй он хоть голову вместо шляпы, поэтому ей рот закрывать не пришлось. Мы спрятали рыбака и лодку в прибрежных зарослях ежевики.
Моряк частенько поглядывает на небо — узнать, какая будет погода. Нет таких облаков, туч и тучек, какие бы нам не встретились за все годы плавания. Бывало, растянемся на палубе перед сном и считаем звезды, смотрим, как луна надувает и убирает парус, следуя по небу за солнцем. Кстати, о солнце. Нам оно тоже знакомо в любом обличье, в каждом проявлении, от яростно палящего шара до бледного призрака за облаками. Мы знаем, куда подует ветер, до того, как чайки встанут на крыло. Мы угадаем шторм за сотню лиг. Мы умеем читать знаки и всегда смотрим на небо.
Тем утром я тоже взглянул на него и увидел солнце — не яркое и не тусклое. Оно было ржаво-красным, уходящим в черноту, и словно грозило мне за новую разгаданную тайну. Затмение — вот что я увидел в тот день. Почерневшее солнце походило на колесо с буквами. Лягушки растерянно сновали туда-сюда, не зная, прятаться или продолжать свои каждодневные занятия. Песчаные блохи ползали кругами. Птицы загалдели было, но сообща ничего не решили. Они прыгали с ветки на ветку, хлопали крыльями, однако взлетать не торопились.
Мы путались ногами в ежевичных корнях, наступали в лужи смолы, которые стали незаметны во внезапном полумраке. Табачные листья, принесенные ветром, облепили нам башмаки. Мэри подобрала рыбу, выброшенную приливом в прибрежные камыши, и отнесла к кромке воды. Наконец на землю пролился свет. Ветер подул свободнее и донес до нас звуки городка. Мы обошли большой клен и услышали грохот телеги. Мимо проследовало стадо коров и свиней, которых погонял пастушок с длинным хлыстом. Коровы то и дело останавливались, чтобы сорвать пучок травы, торчащий среди песка, или лягнуть соседок.
За деревьями протянулось болото чахлой зелени. Миновав его, мы оказались в зарослях сорняков. Наши осторожные перебежки заметила только свинья, которая рылась в мешках с кукурузой, пшеницей и фуражом. Впрочем, ей было дело только до съестного.
Вскоре неподалеку прошли рыбаки. Мы удалились на добрую милю от берега и спрятались в кустах, откуда открылся отличный обзор городка и рыбацкой процессии. Время от времени рыбаки швыряли бродячим котам рыбьи кости, и коты уносились в городишко с костями в зубах. Еще мы заметили дикарей. Они бродили по улицам, одетые в кожу и бобровые шкуры, попыхивая трубками.
— Индейцы, — пояснила Мэри.
Должно быть, твой король с ними в родстве, судя по тому, как они держат голову, как ходят и как день-деньской курят трубку, ничем себя не утруждая.
Я видел тюки риса, хлопка, табака, арахиса и картофеля. Ад оказался источником изобилия. Я видел табуны коней, которых хватило бы на всю кавалерию. Коровы и свиньи бродили по улицам, их хозяева приветствовали мясников, а мясники — скотину. Так вот и делается кровяная колбаса.
Городок, однако, был непрост. Его гавань день и ночь охраняли корабли, чтобы держать нашего брата подальше от коней, коров, кошек и колбасы.
Мы пробирались вдоль кустов и деревьев, пока не вышли на городскую дорогу. У дороги открывалась угольная яма, и трое рабочих копали в ней уголь. Один из добытчиков вылез из ямы и отдыхал в тени рядом стоящей ивы. Их труд был так тяжел, что они поминутно вытирали лбы от натуги. Стоя рядом, я тут же поблагодарил дьявола за то, что сделал меня пиратом. Когда я отправлюсь на дно, что неизбежно случится, Старый Ник в наказание пошлет меня в Каролину добывать уголь, ибо худшей пытки для меня не найти.