— Я. — Хватил через край, заведомо не веря тому, что сказал.

— Злой мальчишка? — Сэйджес покачал головой. — Мертвец узрел более темную силу в твоем сердце.

— Нет, он испугался меня.

— Не отвергай мою защиту. Ты можешь достичь таких высот, о которых даже не мечтаешь.

Меня стала одолевать легкая сонливость, я почувствовал себя неуверенно в седле.

— Ведьмак — повелитель сновидений, — произнес мрачный голос у моего плеча. — Ведьмак — повелитель сновидений.

Нубанец вскинул арбалет, мускулы на черной руке напряглись.

— Я узнал тебя, ведьмак из снов, и твоя магия не подействует на мальчика.

Сэйджес отпрянул, знаки, вытатуированные на лице, съежились.

Одолевавшую сонливость как рукой сняло.

— Ты — это он. — Вспышка озарила мое сознание, расставив все по местам. — Ты отправил братьев в тюрьму отца. Послал охотника убить меня.

Я ухватился за арбалет нубанца, вспомнив, как тот забрал его у охотника в сарае грозовой ночью. Охотника-ведьмака.

— Ты послал охотника убить меня. — Остатки магии окончательно развеялись. — Теперь твое оружие в руках моего охотника.

Сэйджес повернулся и поспешил к воротам замка.

— Молись, чтобы не застал тебя здесь по возвращении, язычник, — тихо произнес ему вслед. Если он меня услышал, то, может, последует моему совету.

Мы ни разу не обернулись на город.

Дождь застал нас на равнинах Анкрата и преследовал всю дорогу на север к гористым границам с Геллетом. Не единожды в пути случалось промокнуть, причем дожди, как только мы покинули земли отца, стали такими холодными, что пробирали до костей. Но это никак не отразилось на аппетите Барлоу и нраве Райка. Барлоу наяривал так, словно бросал вызов каждой порции жратвы, а Райк брюзжал, казалось, из-за каждой упавшей дождевой капли.

По моему приказу отец Гомст исповедал всех братьев. После того как Красный Кент рассказал, чем занимался и почему его так прозвали, Гомст попросил освободить его от этих исповедей. А после нашептывания Лжеца он стал умолять об этом.

Дни сменяли друг друга. Длинные однообразные дни с холодными ночами. Я проводил их в мечтах о Катрин, вспоминая ее лицо, даже мелькнувшую жестокость в глазах. По вечерам мы подкреплялись варевом Гейнса — он умудрялся делать его разнообразным. Толстяк Барлоу взвалил на себя уход за лошадьми, проверял их копыта и щетки.[7] Причем делал это всегда тщательнейшим образом. Возможно, так он отрабатывал свое излишнее обжорство, но, сдается мне, дело заключалось в его нездоровой боязни остаться без средства передвижения. Мы продвигались все дальше, в лишенные растительности горы. И вот дождались — дождь прекратился. Лагерь мы разбили на высокогорном перевале, я присел рядом с нубанцем полюбоваться закатом. Нубанец, склонившись над арбалетом, нашептывал ему на родном языке древние тайны.

Дня два пришлось вести лошадей под уздцы по отвесным склонам, оказавшимся слишком крутыми и каменистыми. Здесь могли скакать разве что горные козлы.

Перед входом в Ущелье Левкротов возвышалась огромная колонна, обхватом ярда в два. И раза в два она была выше самого ущелья. Верхушка обломана, не иначе постарался какой-то гигант. Осколки разбросаны повсюду. Колонна испещрена письменами — похоже, латинскими, но еле различимыми, прочитать почти ничего не удалось.

У колонны мы остановились передохнуть. Я забрался повыше, чтобы обратиться к братьям, заодно хотел осмотреть окрестности.

Я приказал разбить лагерь. Гейнс развел костер и загремел горшками. В ущелье дул ветерок, промасленная ткань палаток слабо колыхалась. Снова начал накрапывать дождь, редкий, мелкий, но холодный. Такой не побеспокоит Райка, который развалился на камнях недалеко от колонны и оглашал округу таким храпом, будто в лесу деревья пилили.

Я стоял, глядя на отвесные скалы. Выше были пещеры. Много пещер.

Пока я изучал скалу, ветерок теребил мои волосы, заплетенные в длинные косички с бронзовыми амулетами на концах. Нубанец постарался, уверяя, что это удержит злых духов на расстоянии. Оставалось побеспокоиться о духах добрых.

Я стоял, выставив перед собой меч Анкратов, и сам не знал, чего ждать.

Внизу люди и лошади стали проявлять беспокойство. Ни возгласов, ни ржания, но все принялись смотреть на склоны. Беззубый Элбан, потрепанный непогодой не меньше скал, молодой Роддат, бледный и рябой, Красный Кент со всеми своими тайнами, коварный и скрытный Лжец, Толстяк Барлоу и остальные — словом, моя шайка оборванцев. Нубанец у колонны и рядом с ним Макин. Ладно, не шайка, а отряд моих братьев. Все взволнованны, но почему — не понять. Гомст приготовился бежать, но не знал куда. У братьев нюх на опасность. Уже проверено. Если все обеспокоены, жди неприятностей. Больших неприятностей.

Когда последние лучи солнца погасли, появились чудовища. Вначале темнота поглотила ущелье, затем все смолкло, только слышен был легкий ветерок. Макин опустил руку мне на плечо. Я вздрогнул и тут же разозлился на себя за проявленную слабость и на Макина, напугавшего меня.

— Там наверху. — Он кивнул влево.

Внутри одной из пещер я увидел пятно света, оно, словно глаз, наблюдало за нами в ночи.

— Это не огонь, — сказал я. Вряд ли такое ровное свечение способно обогреть.

Пока мы смотрели, свет переместился, резкие тени скользнули вдоль уступов.

— Фонарь? — Толстяк Барлоу шагнул вперед, встав рядом и раздувая щеки от внезапного страха. Братья обступили нас.

Странный свет показался на склоне, в то время как пещера, из которой он появился, скрылась в темноте. Подобно холодной звезде, свет отбрасывал яркие лучи во все стороны.

Сразу за светом спускалась какая-то темная фигура, может быть, того, кто нес фонарь.

Мы наблюдали за его неспешным приближением. Порыв ледяного ветра с силой рванул плащ, будто пытаясь привлечь к себе мое внимание.

— Ave Maria, gratia plena, dominus tecum, benedicta tu in mulieribus! — забормотал в ночи «Аве Марию» старый Гомсти.

Страх неизвестности немного отступил.

— Матерь Божия! — воскликнул Макин, словно пытаясь избавиться от ужаса. Мы все были во власти страха, совершенно не представляя, что медленно спускается к нам по невидимой скале.

Возможно, братья бросились бы наутек, но куда?

— Факелы, черт подери! Быстрее! — Я преодолел оцепенение, не понимая, почему до сих пор ничего не предпринимал. — Быстрее! — Я обнажил меч. Тут все зашевелились. Стремглав понеслись к тлеющему костру, спотыкаясь на неровностях почвы. — Нубанец, Роу, Барлоу, проверьте, не идет ли кто с флангов. — По правде сказать, я даже не сомневался, что нас будут атаковать с флангов.

— Вон там! Вон за той вершиной! — Нубанец показал арбалетом.

Что-то там есть, нубанец не из тех, кто напрасно поднимает тревогу. Пока мы следили за странным светом, нас окружали. Незатейливо, как в популярной на базаре игре «Поцелуй и спрячься». Высунься, отвлеки лопуха приятной мордашкой, подберись сзади, незаметно обворуй.

Ярко вспыхнули факелы, все похватали оружие.

Свет приблизился, и мы наконец разглядели, что это было. Ребенок, чья кожа излучала сияние. Девочка шла размеренным шагом, каждый дюйм светлого тельца расплавленным серебром сиял из-под лохмотьев.

— Ave Maria, gratia plena! — Отец Гомст забормотал громче, молитвенно обращаясь к небесам в надежде на защиту.

— Аве Мария, — эхом вторил я, — действительно благодатная.