Мы сидели так в тишине, нарушаемой, лишь поющими вокруг птицами и его негромким шмыганьем носом.

— Все будет хорошо, — эхом отозвался я, когда пауза стала просто невыносима.

— Да… — Вася еще раз громко шмыгнул носом. Уверенности в его «да» совершенно не было, словно он полностью перестал сопротивляться всему в жизни, опустив руки.

— Я помогу тебе.

— Чем? Поможешь стать полностью пидорасом? — теперь понятно, в чем у него была проблема.

— Ты боишься, что станешь ничтожным недочеловеком, которого все корят и презирают?

— Не знаю. Это… — он попытался освободиться от моих рук. — Неправильно.

Снова повисла пауза. Сколько раз я слышал эту фразу от своих любовников. Было время, когда я сам ее постоянно шептал: «Неправильно, противоестественно». А сейчас, почему-то, мне это кажется абсолютно нормальным, даже удивляет отрицательное отношение окружающих. У меня всегда была куча аргументов в свое оправдание, только в этот момент ни одного не могу выродить. Просто сидел молча, не отпуская Васю из своих объятий.

Я всегда жил так, как считал нужным. Моим родителям было чихать на меня с высокой колокольни, и я платил им тем же самым. Они не считали деньги в карманах, а я, не задумываясь о насущных трудностях жизни, получал все, что хотел. А сейчас, я не могу, просто так, щелкнуть пальцами и объявить парню о его полной смене потребностей и мировоззрения.

Хотя, ведь не впервой сталкиваюсь с этим.

— Когда-то, я тоже так думал, — наконец-то проговорил, глядя на качающиеся ветви деревьев. — А потом смирился. Не я писал общественные нормы морали, мне свои желания дороже. И пусть, мне не указывают: как и где, и с кем быть. Я такой, какой я есть.

— И тебе это нравится? — мой мальчик все еще полулежал в моих объятиях. Он смирился с таким положением и больше не делал попыток вырваться, а лишь поудобней устроился.

— Что именно? Идти против общественной морали или обнимать, принимать или отдаваться мужчине?

Вася не ответил. Видимо, мое уточнение заставило его самого задуматься о себе. Судя по той ночи, ему нравилось отдаваться, полностью и без остатка, забывая все и вся. Но, идти против общества и предрассудков, он не хотел. В другой раз и с другим человеком, я бы не задумываясь нажал на его желание тела, но с Васей я не могу так поступить. Пусть сам сделает свой выбор.

Когда я смотрел на него, такого уверенного и нагловатого самца, мне так хотелось попробовать с ним, ощутить его вкус, и чего греха таить, я хотел сбить с него спесь. Тогда я и надеяться не мог, что ситуация повернется таким образом.

Что делать сейчас? Он расстроен и сбит с толку. Если надавить на него, решить за него, то я могу сломать его, исковеркать ему жизнь. Вася должен решить сам за себя.

Мы оба это понимали.

— Как это произошло?

Для каждого, принявшего, однажды, решение переступить черту, важным оставался его первый раз, ситуация-стимул, перевернувшая мораль внутри человека вверх дном. Такая ситуация была и у меня, и наверняка, и у старосты с Жаровым. У каждого из нас в свое время флюгер повернуло. Да вот только, этот самый флюгер у Сорокового, еще со скрипом дребезжит от ветра внутренних колебаний, хоть и ему не впервой было быть за чертой, принимая, а не беря.

— По моей наивности, — с горечью в голосе произнес он. — И по глупости.

— У всех это по наивности и по глупости. Целенаправленно, чтобы это произошло, такое очень редко бывает. Во всяком случае, лично я таких еще не видел.

И снова долгая пауза. Вася садится ровно, но не отодвигаясь от меня. Ищет что-то по карманам, потом, не найдя, тянется за остатками холодного кофе.

— Меня пригласила одна, очень эффектная девушка, моя мечта, можно сказать, — начал рассказ мой мальчик. — А я и повелся, как ребенок. Знаешь, как это льстит, когда такая, как она — мечта любого нормального парня, зовет в гости? Пришел, а там сюрприз. Мне подмешали какую-то херню, а потом уже из комнаты, с резиновыми хуями наперевес, вышли мои бывшие и… потом, еще мужики в масках подключились. Они были настойчивые и внимательные. Совсем, не как эти… Потом, через несколько дней, я рассказал все Сашке. Знаешь, мне страшно хотелось, чтобы мой еще один раз был с ним. Понимаешь? А он меня послал. Еще и девушке моей сказал, чтобы она меня забирала, — Сороковой вздохнул. — И она забрала, — еще одна пауза длиной в минуты. — Только мы все равно не дошли до нее. Мы поссорились, и я ушел. Когда подходил к общаге, мне встретился мужик, который был там… и два дня я еще прожил у него. А потом вернулся. И тут ты… — Вася остановился. Его взгляд был устремлен в пустоту. Словно, не мне он говорит, а Богу исповедуется. — Знаешь, я впервые могу рассказать о том, что со мной произошло. До этого момента, я даже боялся вспомнить весь этот кошмар. Почему они так со мной поступили? Неужели, и правда, я достоин был такого? Я же всегда, ко всем был внимательным, я хотел, чтобы всем хорошо было…

Вася замолчал. Обычно жизнерадостный парень, сейчас смахивал на усталого старика. Его губы подрагивали: то ли от нервозности, то ли от того, что хотели еще что-то сказать, то ли он собирался вот-вот заплакать.

Я накрыл своей ладонью его руку и легонько сжал.

— Верю, что это и правда, было кошмарно.

Продолжать я не стал. Не надо ездить по больному, он ведь и так на грани. Вместо этого, решил переключить разговор на другую тему.

— А вот, прикинь, я не знаю, как это — с женским полом, — иронично, насколько это возможно.

Вася оживился, сразу обернулся, глаза у него засияли.

— Как это? Ты не знаешь? У тебя девушки не было никогда?

— Да. За такими, как вы, хер угонишься! Вот и остается нам, холостякам, довольствоваться радостями однополого общения.

— Ну тебя! — Сороковой явно ожил. — Не верю я! Ты же тогда такое… — тут он осекся и покраснел до самых волос.

— С мужиками я и не такое… — с ехидством парирую.

В другой момент и с другим парнем, я бы точно полез приставать, доказывая «какое», а тут сижу, как мальчик-колокольчик — только бубенчики звенят.

— Но разницы же… ну, ты понял… — видно, Васька поспорить хотел, но не мог набраться храбрости, чтобы не краснеть после каждой фразы.

— Ты думаешь? Не уверен, — в этом я категоричен.

Короче, препирались мы долго. Решили проверить опытным путем. Он — со мной, а я … а мне полагалось найти себе девушку для проверки. Сама мысль об этом, для меня, была в диковинку. Как-то, себя с девушками лишь ассоциировал, но не интегрировал.

Судя по тому, как к концу разговора, у Сорокового горели глаза, я понял, что попал на самого неописуемого парня в мире, и что любовник мне обеспечен энергичный, и бесшабашный. Мне ли привыкать? Да об этом каждый гей мечтает! Наши с ним испытания назначили на вечер, если мои соседи снова не объявятся.

Господи! Взываю к тебе! Только бы они не появились! Пусть катятся в свой солнечный Чуркестан! Поразительно: мои соседи — это, наверное, единственные представители мужского пола, о которых я никогда не мечтал в сексуальном плане.

На пары мы все же пошли. Лисковский — это не тот зверь, на которого, так просто можно положить свой прибор.

На лекции мы так и не пошли. Зато отправились по магазинам. Васька с удовольствием делился опытом. А я только слушал и поражался ему. Ну, как так можно! Я перед девушками пасовал всегда. Мне они представлялись чем-то… чем-то вообще не земным, причем во всех смыслах этого понятия. И даже не знал, зачастую, о чем с ними можно поговорить. А в реале оказывалось, что с ними можно было общаться практически обо всем.

Не сказал бы, что меня это успокоило. Все равно, некоторое напряжение и неуверенность оставались. Сложно все — вот так, переступить черту в самом себе и топать дальше. Слушать, конечно, о боевых победах одного героя-любовника — это классно, а самому сделать шаг, без страха и упрека — дело совсем другое. Меня уже ничего не волновало, так сильно, как моя часть эксперимента. Даже предстоящая ночь с Сороковым, так не будоражила мое воспаленное воображение, как проблема найти девушку и переспать с ней. А о ночи с Васей я мечтал, в последнее время, очень конкретно. И кто меня за язык дернул, согласиться на пробы в полевых условиях?