— Почему нет?

— Согласитесь, Джефф, освещение было настолько слабым, что с трудом можно было увидеть лицо человека с близкого расстояния. Так каким же образом убийца мог выбрать из множества писем и записок, хранившихся в сумочке, то, что нужно? Там он не мог прочитать ни единого слова. Преступник не взял сумочку или ее содержимое в музей, к Сатиру, где освещение было относительно хорошим. Напротив, он все бросил в переходе. Нет. Убийца искал предмет, который можно легко распознать и в полумраке. Прежде чем попытаться решить, что это могло быть и нашел ли он это, зададим себе вопрос: с какой целью преступник затащил труп в музей?

— Очевидно, для того чтобы скрыть подлинное место убийства и отвести подозрения от «Клуба масок».

Бенколен посмотрел на меня, изумленно подняв брови, и печально произнес:

— Мой дорогой друг, иногда ваш анализ настолько блестящ и глубок, что… Ну да Бог с вами. Следовательно, он отнес тело, чтобы мы пришли к заключению — девушка убита в музее. И, претворяя в жизнь эту великолепную идею, оставил довольно большую сумку на полу в переходе. Он забыл закрыть дверь, чтобы все видели.

— Что же из того? Вполне вероятно, что в спешке…

— При всей, как вы говорите, спешке ему хватило времени уложить тело в лапы Сатира, поправить драпировку, придать всей сцене законченность. Нет, мой друг. Ваше предположение неверно. Преступнику было безразлично, где найдут тело. Он перенес труп в музей с совершенно определенной целью. Мысль отдать девушку в объятия Сатира осенила его позже. Думайте. Что вы увидели на трупе?

— Боже мой! Ну конечно! Разорванную золотую цепочку на шее.

— Именно. И объект поиска находился на этой цепочке. Теперь вы понимаете? Сначала преступник думал найти его в сумочке, перерыл ее и понял, что искать надо в другом месте. Возможно, что необходимый предмет на теле, рассуждал он, вероятнее всего, в карманах. Но где карманы на этом проклятом пальто? Их не видно в полутьме. Итак…

Я насмешливо поклонился:

— Сдаюсь! Он несет ее в музей, где относительно светло.

— Не только по этой причине. Он знал, что Джина Прево (естественно, имя ему неизвестно) видела, как он наносил смертельный удар. Преступник видел — свидетельница убежала, чтобы, как он полагал, позвать полицию. Убийца не мог торчать на виду. В музее, очевидно, тоже таилась опасность (ведь кто-то включил свет), но неизмеримо меньшая. Убийца втаскивает тело в музей и закрывает за собой дверь. В случае необходимости он может спрятаться. И конечно, он не хотел убегать через дверь на бульвар, пока не найдет нужный предмет.

— Когда же вы мне сообщите, что он искал?

Бенколен откинулся в кресле, задумчиво глядя на лампу.

— Я не до конца уверен. Но имеются некоторые отправные точки. Даже без заявления мадам Мартель о том, что Клодин никогда не носила подвесок или медальонов, было ясно, что на цепочке был не легкий предмет вроде медальона или брелока. Цепочка обладала исключительной прочностью, но тем не менее она разорвалась. А это означает, что предмет был весьма твердым и не болтался на хилом соединительном колечке. Скорее всего на цепочке висел…

Произнося эти слова, Бенколен взял со стола серебряный ключ. Я посмотрел на отверстие в его головке, перевел взгляд на Бенколена и кивнул.

— …личный ключ Клодин Мартель, — закончил он, бросив ключ Робике на стол. — Я понимаю, что это всего лишь предположение, но за неимением более правдоподобной версии я останавливаюсь на ключе. Но зачем он убийце? Почему он пошел на такой риск ради ключа?.. Но у нас теперь есть все для завершения рассказа. Преступник находит ключ. Его осеняет мысль положить труп в руки Сатира. Что происходит после этого? Итак, он расправляет складки плаща, прикрывая тело, и в это мгновение гаснет свет. Кошмарный спектакль закончен. Мадемуазель Огюстен убедилась, что в музее все нормально. После смертельного удара прошло не больше пяти минут. Убийца открывает дверь, выскакивает в переход и оттуда — на бульвар. Наверное, он был безмерно удивлен, что женщина, заставшая его на месте преступления, не вызвала полицию.

— Если ваша теория правильна, то почему, по вашему мнению, Джина не обратилась в полицию?

— Да потому что опасалась расследования, которое неизбежно вышло бы на мать Одетты Дюшен. Она не хотела, чтобы ее даже в малейшей степени подозревали в связи с клубом. Мадемуазель Прево не желала объяснять, почему она оказалась в этом месте. Что она делала потом, вам ясно…

— Да, я могу предположить ход ее дальнейших поступков. (По совести, я вообще не представлял, что она могла предпринять, однако поторопился закрыть тему Джины, чтобы перейти к более важному, по моему мнению, вопросу.) Мне кажется, — продолжил я, — что в ваших следственных действиях есть одна несообразность. Вы утверждаете, что с самого начала догадались — убийца спрятался в музее до его закрытия, не так ли?

— Да.

— И он, по-видимому, прошел через главный вход, взяв билет?

— Да.

— Но в таком случае какого дьявола вы не спросили прямо в лоб эту самую девицу Огюстен — она все это время торчала у входа, — кто посещал музей в тот вечер? Посетителей не могло быть много. Туда никто не ходит. Она наверняка видела убийцу.

— Да потому, друг мой, что мадемуазель Огюстен нам бы ничего не сказала, но убийцу мы, без сомнения, вспугнули бы. Я вам объясню. — Для вящей убедительности Бенколен сопровождал каждое свое слово ударом ключа по крышке стола. — Думаю, что убийца является членом клуба. Наша добрая мадемуазель Огюстен вовсе не горит желанием укрыть убийцу. Она не желает ущерба клубу в целом. Отказ оградить заведение от возможного расследования может означать для нее конец весьма прибыльного бизнеса. Допустим, один, два, может быть, полдюжины завсегдатаев «Клуба масок» проследовали в тот вечер через музей. Неужели она согласится выдать нам своих благодетелей?

— Думаю, что нет.

— Верно. Но больше того, зная, что мы ищем одного из них, она могла бы, подчеркиваю, могла бы скрытно предупредить всех, кто воспользовался музейной дверью той ночью. Который раз мне приходится повторять, Джефф, что наше единственное спасение — заставить всех, включая полицию, поверить, что это обычное преступление: ограбление или попытка изнасилования. Помните, как я пытался внушить эту идею мадемуазель Огюстен, заметив, между прочим, что мадемуазель Мартель, видимо, ни разу в жизни не посещала музея восковых фигур. Девица Огюстен повела себя после этого гораздо увереннее… Подумайте, в этом клубе мы столкнемся с представителями лучших семейств Франции. Нам не нужен скандал. Мы не сумеем «выдавить» признания, как вам с вашей американской непосредственностью хотелось бы. И еще. Я убежден, что мадемуазель Огюстен каким-то образом играет важную роль в нашем расследовании. Пока, правда, не знаю, какую именно. Но готов поклясться — под слоем пепла ярко светятся угли. Уверен, что, прежде чем кончится дело, она займет много места в наших мыслях, несмотря на то что все время сидит неподвижно, продавая билеты. Если бы ее папочка знал…

Бенколен опять принялся раскуривать сигару, которая в очередной раз погасла, но вдруг его рука застыла на полпути. Спичка горела все ярче, но он не обращал внимания. Его взгляд был устремлен в одну точку. Шепотом, как бы не веря самому себе, он повторил:

— Продавая билеты… Если бы ее папочка знал…

Губы Бенколена беззвучно двигались. Бросив почти догоревшую спичку, он вскочил на ноги, провел рукой по волосам и замер.

— В чем дело? Что… — начал я, но тут же замолчал, повинуясь повелительному жесту. Он не замечал меня.

Сыщик сделал несколько шагов в тень, затем вернулся к столу. Повторив этот маршрут несколько раз, Бенколен разразился саркастическим смехом, но мгновенно овладел собой. Я слышал, как мой друг бормотал: «Алиби… это алиби, и опять интересно, кто мог их чинить? Нам надо найти этого человека».

— Бенколен! Что с вами?

— Да, конечно! — Повернувшись ко мне, он продолжал спорить с собой: — Если мы получим хотя бы один, то вывод однозначен. Необходимо изучить стену. Это может быть лишь стена.