После довольно продолжительной паузы Галан пробормотал:

— Я не понимаю вас, мсье, и именно в силу этого восхищаюсь вами.

— Ни слова об этом заведении не просочится в газеты. Клуб будет по-прежнему следовать своим курсом радости, и ничто не свяжет вас с событиями этой ночи. Кстати, мои друзья не знают, наверное, что у клуба есть одна забавная черта. «Клуб цветных масок» — не пустое название. Маски — это сигналы, с помощью которых все члены определяют свое поведение. Те, кто не имеет устойчивой связи и ищет случайных встреч, носят черные маски. Желающие постоянных контактов носят зеленые, и, наконец, те, кто явился на свидание с определенным лицом, — алые. Последнее — сигнал: «руки прочь!» Маска, которую нашли, была черной… Я повторяю свой вопрос. Что вам известно об убийстве?

Галан полностью освоился и стал самим собой. Он расслабленно откинулся на спинку кресла и, насмешливо глядя на Бенколена, выдул тонкую струйку дыма.

— Дорогой друг, мне абсолютно ничего не известно. Вы рассказали мне о преступлении, и я глубоко опечален этим прискорбным событием. Я бы добавил — трагическим событием. Однако я не знаю, кто Убит, каким способом и почему. Может быть, вы сможете просветить меня на этот счет?

— Вы знакомы с мадемуазель Клодин Мартель?

Галан в раздумье уставился на тлеющий кончик сигареты. Когда он поднял глаза, во взгляде его было заметно неподдельное удивление. До этого трудно было определить, какие чувства обуревали его, но сейчас он был явно изумлен.

— Ах вот как, — произнес он под нос. — Весьма, весьма странно. Впрочем, почему странно? Весьма достойная семья. — И продолжил громко: — Да, я был знаком с ней, правда, весьма поверхностно. Клодин Мартель, — Галан хихикнул, — член клуба! Исключительно интересно.

— Это ложь! — холодно прервал его Шомон. — А что касается мадемуазель Дюшен…

Бенколен тихо выругался и поспешил остановить молодого офицера:

— Капитан, будьте добры, не вмешивайтесь.

— Дюшен? — переспросил Галан. — Дюшен, говорите? Никогда не слышал этого имени. Если, конечно, не считать, что оно весьма распространено. А что случилось с ней?

— Нас она не интересует… Продолжим о мадемуазель Мартель, — сказал Бенколен. — Ее тело обнаружили ночью в музее восковых фигур, задняя дверь которого ведет в упомянутый переход. Девушка убита ударом ножа в спину.

— В музее?.. О да… мне известно это убогое заведение. Увы! Весьма печальное событие. Однако я первоначально понял, что она была убита в переходе.

— Верно. Труп был перенесен в музей.

— Зачем такие усилия?

Бенколен в ответ пожал плечами, но по огонькам в глубине его зрачков я понял, что мой друг наслаждается ситуацией. Эти двое общались между собой по неведомому другим каналу связи. Я представил, как Бенколен послал мысленный сигнал: «Мы это обязательно узнаем».

Вслух же он спросил:

— Вы знакомы с господином Огюстеном или его дочерью?

— Огюстен? Нет. По-моему, нет. Впрочем, подождите! Ну конечно, это владелец музея. Увы, мсье, я не имею чести быть знакомым с этим господином.

В камине разломилось полено, и брызнувшие веером искры бросили сотни желтых бликов на лицо Галана. На нем было выражение доброжелательного внимания; всем своим видом Галан демонстрировал желание помочь следствию. Перед нами находился прекрасный свидетель, тщательно взвешивающий каждое слово. Но эта маска скрывала бездну иронии. Галан прекрасно понимал, что это словесное фехтование не таит никакой опасности. Бенколен рассмеялся. Неожиданный смех дисгармонировал с внешне спокойным течением диалога.

— Ну хорошо, мой друг, — сказал детектив, — не желаете ли проанализировать вместе со мной одно обстоятельство?

— Какое именно? — Это было произнесено с нарочитой небрежностью.

— Всего лишь один факт. Информация о клубе, которой я так охотно поделился, — не плод моих текущих усилий. Агенты доносят об этом заведении давным-давно. Но сейчас, когда я посетил музей, открылись прелюбопытные факты.

Бенколен изучал свою ладонь с таким видом, будто на ней были сделаны заметки для освежения памяти. Изобразив на лице озабоченность, он сказал:

— Насколько мы знаем, дверь на бульвар охраняется надежнейшим замком, который можно открыть лишь персональными ключами членов клуба. Его руководство желает, чтобы клуб был неприступен для чужаков. Но имеется и второй путь в переход — через заднюю дверь музея. Можно предположить, что владельцы клуба, соблюдая все возможные меры предосторожности, допустили такую оплошность? Можно ли допустить, что они не заметили двери с обычным пружинным замком, который открывается со стороны музея? Ничто не мешает случайному бродяге проникнуть в переход. Бесспорно, нет. Кроме того, я обратил внимание, что замок этот совершенно новый, тщательно смазан и находится в прекрасном рабочем состоянии. В то же время мсье Огюстен заверил меня со всей искренностью, что этой дверью никогда не пользуются, а ключ давно потерян. Однако реакция его дочери подстегнула мое любопытство. Не вызывает сомнения то, что дочь мсье Огюстена, которая ведет все дела трясущегося от старости папочки, нашла дополнительный источник дохода помимо демонстрации восковых монстров. Посещение музея создает великолепное укрытие для членов клуба, опасающихся разоблачения. Эти люди проходят через музей и попадают в клуб, не используя ключа, однако, естественно, они должны состоять в членстве.

— Один момент! — прервал его Галан, подняв голову. — Ведь эта мадемуазель Огюстен не могла отказать посетителям, не состоящим членами клуба? Так сказать, обычной публике…

Бенколен вновь рассмеялся.

— Друг мой, я не настолько наивен, чтобы решить, что два известных нам замка — единственная преграда на пути незваных гостей. Посетители должны еще миновать дверь, непосредственно ведущую в клуб. Как мне докладывали, ее следует открыть серебряным ключом, более того, ключ предъявляется охраннику, постоянно дежурящему с внутренней стороны. Таким образом, посетитель в любом случае должен иметь упомянутый ключ.

Галан согласно кивнул. Казалось, что он воспринимает обсуждаемый вопрос как далекую от него абстрактную проблему.

— У меня были кое-какие подозрения относительно музея еще до того, как я туда пришел, — сказал Бенколен. — Мы в полиции, друг мой, работаем весьма тщательно. У нас хорошие связи с министерством внутренних дел, тремя ведущими банковскими объединениями Франции. Ежемесячно мы получаем список тех парижан, чьи вклады в банк больше, чем допускает их род занятий. Таким образом, нам частенько удается получить сведения, которые позже оказываются весьма полезными. Когда днем мы обнаружили тело женщины, которую последний раз видели живой входящей в «Огюстен-музей» (Да-да! Не надо делать удивленное лицо. Было совершено два убийства), когда мы об этом узнали, я поинтересовался в обычном порядке банковским счетом мадемуазель Огюстен. Оказалось, что ее депозит — более миллиона франков. Сегодня ночью источник доходов стал очевиден…

Бенколен широко развел руками. Он не смотрел на Галана, зато я не сводил глаз с нашего хозяина. Мне показалось, что в глубине его глаз, за бесстрастной маской, полыхало пламя тайного триумфа. Как будто он, хохоча в душе, повторял без слов: «Ни черта вы не понимаете…» Галан лениво швырнул недокуренную сигарету в камин.

— Итак, вы, я вижу, убеждены, что я знаком с этой милой дамой?

— А вы это по-прежнему отрицаете?

— О да. Я же, кажется, уже говорил вам, что являюсь всего лишь заурядным членом.

— Интересно, — задумчиво протянул Бенколен, — с чего это она вдруг так взволновалась, когда было произнесено ваше имя…

Пальцы Галана нежно гладили загривок кошки.

— Есть еще кое-что, — продолжал детектив. — Мы славно побеседовали — мадемуазель и я. Нам обоим было ясно, о чем идет речь. Ее отец не знает, с какой целью используется музей, и дочка не хочет, чтобы папа когда-нибудь узнал об этом. Старик так гордится своим заведением, и если ему станет известно… но не будем вдаваться в пустые гипотезы. Да, мой друг, она и раньше встречалась с мадемуазель Мартель.