Сью осторожно стерла пыль с лица семнадцатилетней Пра.

— Может, вы знаете? — спросила заведующая. — А то мы тут с завхозом поспорили даже.

— Нет, — ответил Максим. — Наверное, артистка…

Когда Сью вышла из кабинета, тетка придержала в дверях Максима за локоть и негромко сказала, пряча глаза:

— Вы не сомневайтесь, мы документы-то оформим, все что положено… Вы же знаете, какие нам деньги собес дает — на еду старикам не хватает, на белье постельное. И гуманитарка не доходит, всю воруют… А тут две пенсии… Я же не себе в карман…

На голом, сиром кладбище без венков и оград они нашли две соседние могилы. Сью, сдерживая слезы, достала фотоаппарат, отошла подальше, чтобы в кадре уместились оба покосившихся креста, речушка за кладбищем в низине и церковь за рекой.

— Я не понимаю, — сказала она. — Они любили одну женщину, и оба ее потеряли. Они должны были любить друг друга в память о ней, а они всю жизнь ненавидели… Я думаю, отец Пра сделал умно, когда увез ее отсюда. Здесь страшно любить. Еще страшнее, когда тебя любят…

Около Галиного дома Сью отдала ему шлем. Максим, как обычно, потянулся поцеловать ее в щеку на прощание, но Сью покачала головой и указала на окна: — Не надо, Галя увидит… Бай! — она помахала от двери и ушла в подъезд.

Максим поправил провода на свечах. Уже включив скорость, хлопнул себя по куртке и вытащил из-за пазухи сумочку Сью…

В подъезде какой-то пацан с интересом разглядывал плакат об экономии электроэнергии.

Лифт тотчас открылся перед Максимом. Он удивленно глянул на табло — второй лифт тоже стоял на первом этаже. Максим поднялся на несколько ступенек по лестнице, крикнул наверх: — Сью!

Тишина.

Он сбежал вниз, тревожно оглядываясь. Толкнул стеклянную дверь в жилой коридор первого этажа — заперто. Шагнул было к обитой жестью двери подвала, и тут пацан неожиданно бросился на него сзади. Максим ударил его локтем. Распахнул дверь, тут же услышал в глубине подвала голоса и побежал, пригибаясь под нависающими сырыми трубами.

В тупичке, тускло освещенном зарешеченной лампой, извивалась на грязном бетонном полу Сью, над ней суетились, толкаясь, мешая друг другу, черные тени. С нее уже стащили джинсы, свитер вместе с лифчиком задран был на голову. Двое раздвигали ноги, прижимая колени к плечам, третий зажимал рот.

Максим с разбега ударил ближнего ногой под ребра. Другой вскочил, щелкнул выкидным ножом. Максим выбил нож, но сзади подоспел пацан из подъезда, и началась молчаливая драка в темноте. Максим упал, тотчас вскочил, прижимаясь спиной к стене.

— Стоять! — рослый парень выхватил наган и медленно двинулся на Максима, прикрывая лицо локтем. — Не дергайся!

Максим медленно отступал в глубь подвала. Один из парней бросился было на него, но тот, что с наганом, перехватил его и отшвырнул назад: — Тихо! Отвал! — держа на стволе Максима, он пропустил своих за спиной к выходу и последним исчез за дверью.

Максим, сбитый с толку их поспешным бегством, настороженно оглядываясь на дверь, побежал к Сью. Она уже сама шла навстречу в разорванной по швам, перепачканной бетонной пылью одежде, бессильно опираясь рукой о стену.

— Я боюсь! Уведи меня отсюда! — захлебываясь слезами, она вцепилась в Максима.

— Все… Все, успокойся… — Максим обнял ее и торопливо повел к выходу. Нажал было кнопку лифта, но Сью отчаянно замотала головой:

— Я не пойду к Гале! Уведи меня отсюда!

Губан догнал своих в конце двора.

— Разошлись, — вполголоса скомандовал он не оборачиваясь. — Ловите тачку — и быстро в интернат.

— Чего ты рванул? Урыли бы его на месте! — заорал Тарас, держась за разбитую скулу.

— Быстро разошлись, я сказал! Все, вечером увидимся… — Губан, оглядевшись по сторонам, пробежал между домами, прыгнул в машину. Попетляв по переулкам, выехал на проспект, здесь чуть расслабился, достал сигареты, прикурил и несколько раз глубоко затянулся.

— Ну? — спросила Маша с заднего сиденья.

Губан отрицательно мотнул головой.

— Твой мажор приперся… Уехал вроде. Чего забыл, не знаю…

— И что — ничего?!

— Раздели только.

— Подробно рассказывай! — велела Маша.

— Ну, затащили в подвал. Джинсы сняли, свитер…

— Она голая лежала? — допрашивала Маша.

— Да.

— На полу?

— Нет, на ковре персидском, — огрызнулся Губан.

— Он видел?

— Видел.

— Его не трогали?

— Нет.

— Смотри, я ведь узнаю…

Губан затормозил неподалеку от интерната. Вопросительно глянул в зеркало на Машу.

— Ты обещала…

— Ладно, — сказала она, помолчав. — Поехали.

В тесной квартирке Губана стены были сплошь, как обоями, заклеены плакатами с Брюсом Ли и Шварценеггером, обнаженными моделями, вместо люстры посреди комнаты висела боксерская груша, в углу стояла железная качалка со штангой. Из мебели только низкая тахта и столик с телевизором и видаком.

Маша с порога сразу подошла к тахте и встала, опустив руки. Губан, радостно-суетливый, принес с кухни бутылку шампанского и два фужера, поставил в изголовье, включил магнитофон, зажег ночник — сноп светящихся нитей.

— Давай быстрее, мне домой надо, — равнодушно сказала Маша.

Губан обнял ее. Маша отвела лицо. Он робко потянул вверх свитер. Маша досадливо вздохнула сквозь стиснутые зубы, оттолкнула его руки, сама сняла свитер, бросила на тахту и снова замерла, глядя в окно.

Губан медленно провел пальцами по ее плечам, по груди. Опустил руки.

— Я так не могу, — сказал он.

— В тот раз смог — не помер. Я тебе на шею вешаться не обещала.

Губан отступил и сел на тахту, опустив голову.

— Я тебя люблю, — тоскливо сказал он.

— Все? Можно идти? — Маша надела свитер и пошла к двери.

— Что мне делать, Марго? Скажи, что мне делать, я сделаю…

— Застрелись из своей железки, — спокойно ответила она, открывая дверь. — Только зарядить не забудь.

Сью в халате, с мокрыми волосами сидела на диване, обняв себя за плечи, всхлипывала и все никак не могла успокоиться.

— Может быть, вызвать врача? — встревоженно спросила мать из-за двери.

— Ничего не надо! Отстань! — крикнул Максим.

Он погладил Сью по голове, она уткнулась лицом ему в грудь.

— Я боюсь…

— Тихо, тихо… Все кончилось…

— Я боюсь… — всхлипывала Сью, у нее опять начиналась истерика. — Я не хочу к Гале. Я ее боюсь. Она меня ненавидит. Можно, я останусь у тебя?

— Конечно… Успокойся…

— Давай уедем… Я не хочу здесь больше жить, я боюсь. Я писала Пра о тебе, они нас ждут. Давай уедем вместе. Я здесь только из-за тебя. Я тебя люблю. Обещай, что мы уедем… — она, как щенок, тыкалась ему в лицо мокрыми губами, изо всех сил прижимая к себе, цепляясь за него, как за последнюю надежду на спасение…

Сью спала, устало свернувшись под одеялом. Максим осторожно вытащил руку у нее из-под головы и встал.

Сел в крутящееся кресло у стола, глядя на Сью.

Ударил пальцем по клавише — на мониторе компьютера возникло лицо Маши: «Привет!» Нажал еще раз — появилась надпись «Пока!» Заставки были разные: на «Привет!» Маша улыбалась, на прощание озорно подмигивала.

— Знаешь, у Сью неприятности, — сказал Максим.

— Да?.. — без интереса откликнулась Маша.

Они бродили по парку, по тем же аллеям, где недавно еще носились на мотоцикле, распугивая прохожих, и кружились по замершей карусели. Карусель была теперь заколочена наглухо досками, как брошенный дом, а мотоцикл до весны стоял в гараже.

Снега все еще не было, пожухлая осенняя трава на газоне замерзла и хрустела под ногами. Маленький пруд за низкой оградой затянуло льдом. Здесь осталась стая лебедей, опоздавших улететь в теплые страны, они плавали по черной воде у берега, а сторож длинным шестом ломал лед, расширяя полынью.

— У тебя хлеба нет? — спросила Маша. — Надо принести им в следующий раз…

— Представляешь, какие-то придурки напали на нее в подъезде. Хорошо хоть я вернулся, чисто случайно — она сумочку забыла… Она и так в шоке, выходить боится…