— Сейчас… — водила заглушил мотор, снял очки. — Договоримся. За «спасибо» довезу, — он уверенно обнял Машу.

— Я опазываю! Ну, поехали, пожалуйста! — она, защищая локтем тяжелый карман куртки, пыталась вывернуться, но не грубо, чтобы не разозлить. — Потом…

— Успеем… Ну, покажи, как ты им делаешь спасибо…

Маша изо всех сил уперлась ему ладонью в подбородок.

— Сука… — прошипел тот. — Свой мужик, значит, и за десять штук не мужик? — он навалился на Машу, стаскивая треники.

Губан еще раз с разбега ударил в дверь плечом и вырвал с мясом щеколду. Встал посреди комнаты, остолбенело оглядывая разгром. Бросился на кухню, схватил пустой газетный сверток с масляными пятнами…

Как был, в футболке и шлепанцах, с мокрой головой он вылетел из подъезда к машине и напрямую, по детской площадке, распугивая мамаш с колясками, промчался через двор.

Около интерната Раиса Николаевна безуспешно пыталась остановить такси. Губан ударил по тормозам.

— Где она?!

— В Шереметьево! Скорей! — она села рядом. Губан рванул с места так, что ее бросило назад, на спинку.

Раиса Николаевна неприязненно покосилась на мрачного Губана.

— Она была у тебя?

Тот кивнул.

— Зачем?

— Наган стащила!

Директриса в отчаянии на мгновение прикрыла глаза.

— Ты быстрее можешь?! — крикнула она, хотя Губан и без того шел на пределе, рискованно бросая машину то влево, то вправо, объезжая пробки по встречной полосе. На поворотах машину заносило, комья мокрого снега из-под колес летели в прохожих.

Маша освободила руку и неожиданно сильно, умело ударила мужика крюком снизу по зубам. Тот отшатнулся, и Маша выскочила из машины, побежала к дороге.

Водила посидел немного, покачивая головой, приходя в себя. Оскалившись, глянул в зеркало — целы ли зубы. Надел очки.

Выехал на шоссе, открыл дверцу:

— Ладно, все. Садись… Бабки собери, — кивнул он на рассыпавшиеся в кабине деньги.

Отъехав немного, спросил:

— Кого встречаешь-то?

— Мужа, — ответила Маша.

— Так бы и сказала. А то деньгами трясет…

Вдали уже показались ажурные прожекторные башни аэропорта.

На выезде из города гаишник указал Губану жезлом на обочину, не спеша направился к машине. Губан выскочил навстречу:

— Извини, шеф, тороплюсь!

Торопиться надо в пределах правил, — равнодушно ответил инспектор. — Документы.

Губан автоматически хлопнул себя по футболке, по джинсам…

Раиса Николаевна с тревогой наблюдала из машины.

Гаишник подозрительно оглядел странный, не по сезону, наряд Губана, шлепанцы, не просохшие еще волосы.

— Пройдемте! — указал он на стеклянный терем поста.

Директриса вышла из машины.

— Извините, товарищ капитан. Я депутат Моссовета, — она достала красную книжицу. — Это мой водитель. Понимаете, я опаздываю в аэропорт, пришлось выдернуть его буквально из ванны. Через полчаса я буду возвращаться обратно. Если можно, давайте отложим формальности.

Инспектор внимательно просмотрел удостоверение, запоминая фамилию.

— На обратном пути остановитесь. Штраф все равно придется оформить…

Машина, оставив перед ним дымящийся след на асфальте, рванулась с места. Когда пост исчез за поворотом, Губан вдруг засмеялся:

— Во комедия!.. Опять вы меня от ментов отмазали! А машина-то не моя! Вместе погорим…

— На дорогу смотри, — сквозь зубы ответила директриса.

Маша медленно шла по огромному гулкому залу аэропорта, оглядываясь в пестрой толпе. Она впервые была в Шереметьево и растерялась среди множества мониторов с непонятной информацией, реклам, ярких витрин маленьких магазинчиков; в толпе мелькали атласные чалмы чернобородых индусов, сари, бедуинские платки, белые индонезийские шапочки, вьетнамцы табором сидели у стены на чемоданах, служащие в форменных комбинезонах толкали длинные поезда свободных багажных тележек, охранники с дубинками и рациями застыли у стеклянных дверей.

Маша поднялась на эскалаторе на второй этаж. Под потолком пропели электронные колокольчики, и деловитый голос дикторши объявил, что в правом крыле заканчивается регистрация на рейс до Нью-Йорка. Маша двинулась направо и в очереди у таможни увидела наконец Максима. Он в последний раз обнимался с одноклассниками, жал руки, целовался с девчонками. Ободряюще подмигнул матери с отцом, поднял чемодан и шагнул следом за Сью к турникету…

— Максим, — негромко окликнула Маша.

Он обернулся. Одноклассники удивленно уставились на нее. Мать беззвучно ахнула. Галя, сдерживая злорадную ухмылку, отступила за спины.

— Я не могу… — истерически всхлипнула Сью. — Я боюсь! Я боюсь ее!

Маша, не замечая никого вокруг, робко взяла его за руку.

— Пойдем со мной. Пожалуйста, — тихо попросила она.

Максим досадливо сжал зубы. Сбросил ее руку, грубо повернул за плечо и отвел в сторону.

— Я тебе все объяснил! Что тебе еще нужно? Я же сказал: я вернусь!

— Ты не вернешься…

— Я тебе обещаю, я клянусь, я вернусь за тобой! Ну не будь ты дурой. Ты же выглядишь, как последняя дебилка! Уйди, ради бога! — он шагнул было обратно, но Маша намертво вцепилась ему в куртку: — Не уходи!

Одноклассники прятали глаза, чтобы не видеть этой жалкой сцены.

— Да отвяжись ты, в конце концов! — Максим отшвырнул ее.

— Максим! — отчаянно крикнула она.

Максим оглянулся через плечо — и замер так, вполоборота. Маша двумя руками держала перед собой наган.

Кто-то из одноклассников присвистнул. Пассажиры других рейсов, стоящие в очереди на таможню, с интересом оборачивались посмотреть — это действительно было забавно: маленькая девочка с громадным, тяжелым револьвером в руках.

Максим видел тусклые свинцовые головки пуль в гнездах барабана, дрожащие пальцы на спусковом крючке, темные Машины глаза. Он чуть повел назад рукой, останавливая шагнувшего к ним отца. Быстро, не поворачивая головы, глянул по сторонам: охранники, переговариваясь в прижатые к губам рации, подтягивались ближе за спиной у Маши.

— Хорошо. Я остаюсь, — он попытался улыбнуться. — А теперь опусти пушку, и пойдем. Не под конвоем же ты меня поведешь, — засмеялся он. — Дай сюда эту игрушку… — он осторожно, без резких движений, поднял руку и шагнул вперед. — Ну?.. Дай…

— Мария! — крикнула Раиса Николаевна.

Маша оглянулась на бегущих к ней директрису и Губана. В то же мгновение Максим метнулся вперед, пытаясь перехватить револьвер за ствол, и Маша судорожно надавила на спуск.

Опомнившись наконец, кинулись врассыпную пассажиры, запинаясь о багаж, хватая на руки детей. Сразу несколько дюжих охранников налетели на Машу, выбили наган и повалили, прижимая к полу. Она успела еще найти глазами Сью и торжествующе крикнула: — На! Забирай! — и засмеялась.

На звук выстрела, на крики собралась толпа, охранники стояли кольцом, оттесняя любопытных. Мигали вспышки, туристы проталкивались вперед, тянули камеры над головой, спеша снять редкий кадр.

Майк выдернул из толпы рыдающую Сью и почти волоком оттащил ее к таможне.

— Иди! Только тебя здесь не хватало! Улетай!

— Максим! — Сью рвалась обратно.

— Он умер! — заорал Майк. — Умер! Умер, понимаешь! Вали отсюда! — он толкнул Сью. — Катись, откуда приехала!

«Боинг» пронесся по бетонке и, поджимая шасси, круто пошел вверх…

Сью сидела, отвернувшись от соседей, привалившись лбом к холодному стеклу иллюминатора — уже без слез, только дрожа всем телом и зябко обнимая себя за плечи. Она вдруг увидела внизу, на шоссе, мчащиеся параллельно взлетной полосе милицейскую машину и следом желтый санитарный фургон. Машины стремительно уменьшались, и вот уже две точки, синяя и желтая, ползли по серой ниточке асфальта среди заснеженных березовых перелесков. Потом они свернули налево, к огромному городу, раскинувшемуся до горизонта, а самолет, кренясь, стал забирать вправо.

Маша сидела в милицейской машине, зажатая плечами двух рослых оперативников. В немигающих опустевших глазах ее отражалась только бегущая навстречу дорога. Потом, она вдруг встрепенулась, забеспокоилась, оглянулась на санитарный фургон. Убедившись, что Максим здесь и следует за ней, она опять затихла с мягкой, покойной улыбкой на губах.