— Честно говоря, я впервые об этом слышу! И я очень рад за себя, Брюса и Борисе! Надеюсь, эта книге станет раритетом, за которым будут охотиться коллекционеры, что принесет нам всем троим финансы, необходимые для нашего плутократического уединения!

— Не собираетесь ли вы как-нибудь приехать в Россию?

— Мой родной штат, Род-Айленд, был основан колонистами, бежавшими от религиозных преследований, которым они подвергались не территории только зарождавшихся тогда Соединенных Штатов, и это был некий своеобразный «эксперимент» по насаждению терпимости и демократии. Таким образом, мы имеем традиции диссидентстве, неприятия условностей, но также и злостного индивидуализма, поскольку живущие здесь люди не испытывают особой любви к власть предержащим. И я чувствую некое душевное расположение к России, которая сейчас вступает в подобный, но куда более грандиозный эксперимент, и мне очень хотелось бы приехать к вам просто для того, чтобы разделить с вами и ваши радости, и неизбежные горести. Не говоря уже о том, что мы с Деб никогда не упустим случая отведать новую кухню.

— Между прочим, у нас есть направление, несколько схожее с вашим киберпанком. Его представители называют себя «турбореалистами».

— «Турбореализм» — отличное название! В одном своем рассказе, который назывался «Одна ночь в телевизионном городе» и был напечатан в антологии «Universe 1» («Вселенная 1»), составленной Робертом Силвербергом, я вывел героя по имени «Турбо». Я всегда думал, что это одно из самых ключевых слов, являющихся в некотором смысле квинтэссенцией конце XX веке. И все же боюсь, что, несмотря не все усилия Борис Завгороднего, присылавшего мне образцы русской НФ на английском языке, я прискорбно мало знаю о современных русских писателях-фантастах. Но антология новой русской фантастики, мне кажется, может найти хороший сбыт в США.

— В ваших рассказах много говорится о рок-музыке и рок-музыкантах.

— По мне, уже нет никакого смысла спорить о том, имеется ли сходство между НФ и поп-музыкой как двумя формами искусства XX века — это сходство, разумеется, есть, и оно очень притягательно и плодотворно. Слушание рока может научить писателя многим полезным трюкам и приемам, которые могут быть перенесены в НФ. (Все мы знаем о том, сколь многим Гибсон обязан Лу Риду[22].) Моя самая, по-видимому, любимая — и, увы, уже не существующая — группа всех времен — это «Steely Den»[23], которая получила свое название благодаря одному из романов Уильяме Берроуза. Когда я пишу, я обычно слушаю программы радиостанции, которую финансирует местный колледж, и мне, как правило, нравится большая честь вещей. А вообще-то мои вкусы довольно эклектичны, хотя я не большой поклонник шумной и громкой музыки. Вчера, например, я слушал новые записи «Soundgerten» и «Everything But the Girl», e после этого — старые вещи «The Style Council», Джо Стреммера, Дэвида Бирна и Морриси.

— Как вы относитесь к фантастике в кинематографе и на телевидении? Какие фильмы и сериалы вам особенно нравятся, а какие нет?

— С течением времени я все более и более начинаю разочаровываться в НФ-кинематографе. Спецэффекты становятся асе более зрелищными, а сценарии все тупее и тупее. Я предпочитаю классические итальянские картины (Феллини, Роселлини и т. д.) и малобюджетные фильмы вроде тех, что снимает Джим Джармуш. Что до телевидения, то я смотрю только новости и передачи о природе; меня привлекают такие дисциплины, как биология и зоология, что, кстати, объясняет мою склонность к стилю «рибофанк». Возможно, что мне и понравились бы какие-то телефильмы, однако я нахожу, что музыке и книги забирают у меня все свободное время.

— Вы упомянули стиль «рибофанк». Не могли бы вы пояснить, что это такое?

— «Рибофанк» — это термин, который я придумал несколько лет назад. Корень «рибо» — от «рибосомы», важного элементе органической клетки. А «фенк» — так называется музыкальный стиль, пионером которого были Джеймс Браун и другие исполнители. Иными словами, подразумевается, что это такой вид прозы, где биология играет более важную роль, чем кибернетике, в стиль ее скорее джазовый и заводной, нежели расслабленный, томный и угрюмый. Позже я написал несколько вещей в этом ключе, в затем, добавив к ним «Манифест рибофанка», напечатал в паре мест. Короче, это направление, которое в нестоящий момент представляю я один.

— А как вы относитесь к повальному увлечению компьютерными играми?

— Компьютерные игры — это еще одна неисследованная область. После первоначального азарта, который они вызвали у меня еще где-то в начале 80-х, я более никогда не играл в них у себя дома. Мне куда больше по душе «аркады»[24], происходящие в нашем таком реальном и таком нездоровом мире! А вообще-то, если бы у меня было время, я с удовольствием покопался бы в имитационных пакетах типе «SimCity»[25].

— Каким, на ваш взгляд, будет наш мир в начале XXI века?

— Если мы прежде не убьем самих себя и всю планету, то мы накануне чертовски увлекательных событий!

— Спасибо за интервью.

Красивый плакатик, — сказал Федоров. — Что там, распродажа?

Изнов не сразу понял, что имелось в виду. Да и слово «плакатик» вряд ли подходило: надпись висела прямо в небе.

— Переведите кто-нибудь, — попросил Федоров, постоянно затруднявшийся с языками. — Меркурий, вы разбираетесь в здешней письменности? По-моему, она чем-то напоминает вашу.

— О, несомненно, — с готовностью согласился Меркурий. — Эти знаки тоже состоят из прямых и кривых линий.

— Остряк хренов, — отозвался Федоров.

— Во всяком случае, мне таких языков не преподавали, — проговорил Изнов. — Хотя… Эй, смотрите-ка!

Мгновением раньше надпись моргнула и приняла другие очертания.

— Ага, — пробормотал Меркурий. — Уже лучше. Это окинарский язык, а он, по сути дела, лишь испорченный синерианский. Сейчас… М-м… Слова я понимаю, но смысл весьма туманен. «Сегодня жизнь стоит 8.125 соров. Спешите! Может быть, это ваш шанс!»

Восклицательный знак выглядел угрожающе, как занесенный ятаган.

— Прелестно, — озадаченно проговорил Федоров. — Это что, реклама страховой компании? Хорошо бы понять: много это или мало?

— Да какая разница? — сказал Изнов. — Главное

— мы прилетели.

— Только вот куда? — поинтересовался Федоров, свирепо сощурившись, словно глядя в прицел.

Они — посол Терранской Федерации на Синере Изнов и советник посольства Федоров вместе с синерианским дипломатом, для удобства называвшим себя Меркурием, — вынуждены были срочно покинуть планету на корабле Меркурия: в Синерианской Империи не любили критиканов.

Продержавшись в сопространстве, насколько хватило энергии, беглецы, послав лишь единственный сигнал, о котором уже упомянул Федоров, вынырнули в нормальном континууме. Им удалось поймать луч маяка, который и дал направление на ближайшую планету. Меркурий посадил корабль на последнем пределе мощности. Так и не дождавшись традиционных вопросов извне, они включили обзорные мониторы. И увидели надпись.

— Меркурий, красавец мой ласковый, куда к разэдакой бабушке вы нас затащили?

Федоров сказал это по-террански, оборот же был чисто русский, так что имперский дворянин понял его буквально и ответил следующее:

— Все мои бабушки с давних пор пребывают в мире вечного блаженства; но я не уверен, что мы прибыли именно туда.