— Есть, — подтвердил Лорка, пряча улыбку. — И даже с оговоркой, что убежище должно быть подземного или пещерного типа.

Ревский шумно вздохнул, побарабанил пальцами и буркнул:

— Ладно. Оставим пока ваше легкомыслие. Проанализируем ситуацию по существу, — и, хмуря брови, внимательно перечитал сообщение, коряво написанное на клочке бумаги. Там значилось: «Когда если не беретесь космику настаиваете сильно. Большая будет предстоять польза. Страхов не надо быть имесным. Вы единственный с резервом инфразы».

Лорка не ошибся. Тимур действительно получил, причем ранее, чем кто-либо другой, таинственную записку. В отличие от Игоря ему и в голову не пришло, что это шутка. Какую-то роль сыграло и мнение Валентины, сразу уверившейся, что это сообщение от кикиан. В то же время Тимур не без оснований решил, что очень нелегко будет заставить других людей, особенно ученых, серьезно отнестись к этой безграмотной стряпне. Сначала надо было попытаться выяснить смысл этого не совсем понятного сообщения, поторопившись же, можно было лишь скомпрометировать себя.

Тим предположил, что после вмешательства кикиан в его жизнь он приобрел какое-то особое качество, резерв, как говорилось в записке, которое будет полезным ему на Кике, — свойство инфразы. Но что это за инфраза, черт ее подери? Может, он наделен теперь способностью понимать дотоле незнакомый, а именно кикианский, язык? Сославшись на перспективу участия в кикианской экспедиции, Корсаков прошел дополнительное и очень тщательное нейропсихическое обследование по разделу памяти. Однако ничто не свидетельствовало о том, что его мозг обладает каким-то скрытым запасом сведений и возможностей. Так, может быть, инфраза — это инфразащита, защита от низкочастотных колебаний, механических, звуковых, электромагнитных или каких-нибудь иных? Особенно заинтересовался Тимур инфразвуками. Как и всякий космонавт, Тимур был знаком с основами медицины. Он знал, что определенные спектры инфразвуков достаточной интенсивности могут оказывать на человека сильное психическое воздействие, вызвать припадки эпилептического типа и даже смерть. Покопавшись в литературе, Корсаков обнаружил, что о воздействии инфразвука на людей знали еще в XX веке.

Первым это совершенно случайно обнаружил ученый, физик Вуд. Стараясь придать звучанию концертного органа особые краски, он встроил в него трубы, издававшие инфразвуки. На особый эффект он не рассчитывал, но, когда эти органные грубы неслышно зазвучали, публика пришла в состояние необъяснимого ужаса и разбежалась из концертного зала.

Когда Тимур прочитал о том, что при воздействии некоторых инфразвуков смерть человека наступает от паралича сердца, он сразу же сопоставил это с гибелью людей на Кике. Полный параллелизм, если не совпадение! Он поначалу просто не мог понять, как ученые, анализировавшие обстановку на этой планете, могли пройти мимо такого объяснения. Когда Тимур поделился своим недоумением с женой, Валентина ненадолго задумалась, а потом с мягкой, грустной улыбкой проговорила:

— Люди быстро забывают то, что им становится ненужным. Разве мы умеем добывать огонь трением? Разве мы не забыли целую кучу кустарных, ручных промыслов?

И все-таки Тимур Корсаков с обстоятельностью, свойственной опытным гиперсветовикам, решил поставить эксперимент прежде, чем говорить о своих догадках Совету космонавтов. Готовой инфразвуковой аппаратуры он не нашел, но собрать ее было несложно. Не без труда сломив сопротивление Валентины — она считала, что лучше обратиться к специалистам или, по крайней мере, ввести в курс дела Лорку, — Тимур оборудовал лабораторию и принялся за опыты. Он сразу же выявил, что его чувствительность к амплитудному воздействию инфразвука самая ординарная и что, скажем, смерть от разрыва сосудов при частоте в 7 герц постигнет его столь же легко, как и любого другого человека. Но, когда он перешел к экспериментам с инфразвуком сложного спектра с психическим подтекстом, картина резко переменилась. Инфраза, которую, как сообщала записка, имел в резерве Тимур Корсаков, действительно оказалась защитой от инфразвуковых излучений.

Когда в тот знаменательный день встревоженный Тимур выбрался из своей инфразированной лаборатории, Лорка еще не совсем пришел в себя.

— Надо было постучать, — укоризненно сказал Тимур Валентине и с улыбкой повернулся к Федору: — Жив?

— Наполовину, — хмуро ответил Лорка и тряхнул головой, окончательно приходя в себя. — Что гам у тебя за чертовщина?

— Всего-навсего генератор инфразвука.

Лорка посмотрел на серые с синими окнами облака, на виновато улыбающуюся Валентину, перевел взгляд на Тима и, пораженный неожиданной догадкой, спросил:

— А тебе, стало быть, это хоть бы что?

— Ну не совсем так. Но, как я смог определить, чувствительность у меня на инфразвук примерно на порядок меньше, чем у неподготовленных людей.

Зеленые глаза Федора сощурились.

— А ну подавай сюда записку!

Лицо Тима вытянулось.

— Ты знаешь об этом сообщении? — Он обернулся и во просительно посмотрел на Валентину.

— Сообщение, адресованное тебе, не единственное, — пояснил Лорка. — Оберточная бумага, корявые буквы, безграмотность.

— Все верно, — сказал Тимур, доставая из кармана послание.

Именно его и перечитывал теперь Ревский.

— Теодорович, — осторожно проговорил Лорка, — после этих двух записок вряд ли можно сомневаться в дружелюбии кикиан.

— Пожалуй, — без особого воодушевления согласился Ревский. — Но записки записками, а нужно детальное обследование разведотряда на инфраустойчивость. Нужно установить индивидуальные возможности каждого. Бывают же люди с уникальным слухом, зрением, голосом. Почему бы некоторым не иметь уникальную инфраустойчивость, пусть не такую, как у Тима, но все-таки.

— Нужна обоснованная система инфратренировок, — вставил Лорка. — Хотя приятного в них мало.

— Верно. И нужно срочное задание врачам. Не может быть, чтобы, навалившись скопом на проблему инфраустойчивости, наша славная медицина что-нибудь бы да не придумала.

— Должна придумать, — согласился Лорка.

— А сроки? — тихонько вставил Тимур.

Ревский сразу помрачнел.

— Да, сроки. В конце концов, их можно пересмотреть, оттянуть.

— Нежелательно.

Ревский не успел ответить. Экран видеофона осветился, и на нем обрисовалось лицо дежурного по совету.

— Вам срочная депеша с большого телеинформара.

— Давайте.

— Извлечение из гравитопосылки. Особой срочности.

На Кике отмечены процессы, идентичные ядерным взрывам мощностью до нескольких мегатонн. Конец сообщения.

Космонавты переглянулись.

— Вот тебе и мирные намерения кикиан, — пробормотал Ревский и поднял глаза на дежурного.

— Это все?

— Генеральный секретарь Всемирного Совета просил встречи с Федором Лоркой. Если это возможно, то завтра в одиннадцать.

Кабинет начальника плутонского космопорта по земным масштабам был слишком велик и роскошен. Впрочем, такого рода излишествами страдали все помещения на Плутоне: и общественные, и личные, и служебные, и бытовые. И в этом не было ничего удивительного. На Земле в распоряжении людей есть леса, парки, морские, речные и озерные зоны отдыха, горные регионы санаторного типа, и помещения играют скорее утилитарную, нежели эстетическую роль, хотя одно, разумеется, не исключает другого. В космических же условиях, будь то планетные гермогорода или базы открытого космоса, в зданиях проходит практически вся жизнь человека.

Окно в кабинете было громадным, во всю переднюю стену, поверхность его была цилиндрической и выступала из корпуса здания наподобие балкона. Через это хрустальной прозрачности окно в кабинет с черно-серебристого неба смотрели колючие немигающие звезды и лился странный, нежный и волнующий жемчужный свет. В нем не было ни щедрой теплой яркости солнечного света, ни призрачного таинства лунного освещения; свет этот был ласков и покоен ни грусть, ни радость, ни явь, ни сон, а сладкая дрема.