— Идемте сюда.

Николас провел ее через schola cantorum к трем небольшим комнаткам, похожим на кельи и выложенным из камней гигантских размеров. По мере того как они переходили из комнаты в комнату, мерцающий свет камышовых факелов становился все более тусклым. В первой комнате стояла койка с набитым соломой матрасом, застланная некрашеными муслиновыми простынями и тонким шерстяным одеялом. Действительно, келья. Следующая комната представляла собой нечто вроде хранилища: сборники церковных гимнов, партитуры для песнопений, свечи, просфоры, бутылки с вином для святого причастия. Третья комната оказалась пустой, если не считать каких-то тонких перегородок вдоль стен. Здесь не чувствовался этот всепроникающий запах плесени, однако вместо него в ноздри ударило тягучее зловоние сильного дезинфицирующего средства.

— Здесь ничего нет, — сказала Челеста.

Николас прикрыл глаза.

— Тем не менее запах крови ощущается здесь сильнее.

— Поэтому здесь и напрыскали этой гадости?

— Возможно, — кивнул Николас.

Неожиданно он повернулся и отошел от нее. Челеста некоторое время стояла посреди комнаты, затем обернулась по сторонам. Николаса нигде не было. Казалось, он исчез где-то в дальнем углу в тени перегородки.

— Николас?

От гнетущей тишины у нее по телу пробежали мурашки.

— Челеста, идите сюда.

Голос звучал неестественно расплывчато и глухо, как будто говорил он откуда-то издалека. Она пошла на звук и увидела его у дальней стены. Ей показалось, что это не человек, а его отражение. Через секунду Челеста была подле него, но впечатление было такое, будто она прошла сквозь просвечивающее отверстие в радужной оболочке гигантского глаза. Когда она обернулась, ей показалось, что противоположная стена комнаты отъехала на многие ярды назад.

Подняв руки, Николас ладонями ощупывал один из гигантских камней.

— Здесь что-то есть.

Она услышала, как Николас, что-то промычав, сдвинул камень с места. Челеста бросилась к нему — часть стены медленно выдвигалась наружу. Секундой позже они уже выходили через эту потайную дверь.

Их взору предстал небольшой сад. Цветущие ломоносы обрамляли каменные стены, розово-голубые цветочки радовали глаз, виноградная лоза ползла вверх. На дереве гинкго, верхушка которого виднелась за дальней оградой, чирикали птички.

Земля была влажной и вязкой, насыщенной терпким ароматом осени; дождь, однако, прекратился. Сквозь облака пробивались разрозненные, пепельно-серого цвета солнечные лучи. Складывалось впечатление, что они находятся в глухом лесу, которого почти не коснулась цивилизация.

Посреди садика, спинкой к ним, стояла старинная металлическая скамейка. Почва под ногами была зеленой, однако Челеста сразу поняла, что идут они не но траве, а по мху. Где-то рядом заклекотала птица, но мгновенно умолкла. Наступила такая тишина, что стали даже слышны ласковые звуки течения rio, где-то невдалеке от ограды и ниже ее уровня.

— Поглядите!

Николас протянул руку, когда они подошли к скамейке. На сиденье лежала венецианская маска, разорванная пополам. Бурые пятна на маске не оставляли никаких сомнений в том, что это запекшаяся кровь.

Челеста вскрикнула и прошептала:

— Это маска Домино, та самая, которую мне велел надеть Оками-сан, когда я отправилась встречать вас.

— Как вы определили, что это именно та самая маска? Масок Домино в Венеции десятки тысяч.

— Моя маска не ширпотреб. Сделана по специальному заказу, — возмутилась Челеста. — Посмотрите вот на эту метку с внутренней стороны.

Николас вгляделся в фирменный знак, на который показала Челеста.

— Николас, что означает эта кровь? Чья она? Оками-сан?

— Мне бы самому хотелось это знать.

Наклонившись, он взял у Челесты фотографию, найденную в кабинете Оками. Челеста тоже склонилась над снимком рядом с Николасом.

— Вы здесь в костюме Домино, и сейчас мы натолкнулись именно на такую же маску, — сказал Николас. — Может быть, именно в Домино и заключается ответ на вопрос, куда похитители увезли Оками-сан?

Он на секунду задумался и спросил:

— Что вы говорили мне об этой маске в ту ночь?

— Дайте вспомнить. Я сказала, что название восходит к латинскому Benedictio Domini, что значит «благословен Господь Бог». Мне кажется, что это своего рода шутка, которую придумали древние венецианцы, чтобы высмеивать похотливую папскую камарилью. В конечном счете все карнавалы обычно заканчиваются поголовным распутством.

— Латинскому... Выходит, Домино — это один из прототипов характера итальянцев.

— Не думаю, — засомневалась Челеста, — впрочем, боюсь что-либо утверждать, поскольку плохо разбираюсь в истории maschere[26]. Но есть человек, который сможет рассказать нам все о венецианских масках, и в частности о моей маске Домино. Это мастер, который ее изготовил.

Лью Кроукер вначале заметил Маргариту Гольдони де Камилло на другом конце большой подстриженной лужайки, все еще по-летнему зеленой. Яркий, пылающий под полуденным солнцем цвет этот, придавая всему окружающему необыкновенную глубину и воздушность, запоминался как нечто нереальное, отрицающее закон тяготения.

Его внимание привлекли ее густые темные вьющиеся волосы, воскресившие в памяти спокойную музыку джаза и запах крепкого кофе в одном из давно забытых клубов в Гринвич Виллидж. Когда она повернулась, услышав его шаги на дорожке, выложенной плиткой, он отметил, что очертания ее подбородка и крупный нос свидетельствуют о присущей ей силе воли и упорстве. Она окинула его холодным взглядом, в котором не было враждебности или подозрительности, как он ожидал, а только искреннее любопытство.

— Вам не повезло, — бросила она, когда Лью подошел ближе.

На Маргарите был вязаный пестрый шерстяной жакет, черные лосины и короткие сапожки. Уши украшали сережки из старинных римских монет, на безымянном пальце левой руки сверкало кольцо с крупным бриллиантом.

— Почему же не повезло? — поинтересовался Лью.

— Моего мужа нет дома.

— Он заверил сотрудников моего офиса, которые с ним связались, что будет здесь.

Маргарита пожала плечами:

— Тони сицилиец. Он или уважает человека, или нет.

Кроукер посмотрел на нее, пытаясь понять ее отношение к мужу. Она произнесла слово «сицилиец» сквозь стиснутые зубы, как если бы это было не совсем приличной характеристикой.

— Вы хотите сказать, что он не уважает меня?

— Вы — коп.

— Был раньше, — произнес он с улыбкой. — Работал в департаменте полиции Нью-Йорка. Но это было давно.

Маргарита вздернула голову:

— И что вы делали в то время?

— Был детективом по расследованию убийств.

— Так это ваша кормушка.

— Что вы имеете в виду?

Маргарита рассмеялась прямо ему в лицо.

— Бросьте валять дурака, детектив вы или, черт побери, кем вы сейчас называетесь. Вы хотите поговорить с Тони об убийстве моего брата.

— Но его здесь нет. Нельзя ли встретиться с вами?

— Мне нечего сказать по этому поводу. Дом мертв, и на этом поставим точку.

— И тем не менее мне необходимо кое-что выяснить.

Кроукер проследил за парнем, который ходил вдоль границ усадьбы. Это был молодой человек крепкого телосложения, который краем глаза наблюдал за пришельцем.

— Мне поручено найти убийцу и передать в руки правосудия.

— Живым или мертвым? — спросила Маргарита, устремив взгляд на его биомеханическую руку.

— Ну, это будет зависеть от того, как он себя поведет, когда я его найду, — заявил Лью, подняв руку и сжимая искусственные пальцы.

Маргарита осмотрела каждый палец взглядом скульптора, изучающего каркас незаконченного произведения и пытающегося представить впечатление, которое получит зритель после того, как работа будет завершена.

— В них скрыта смертельная угроза.

— Я могу выполнять ими также и самую тонкую работу, — похвалился Кроукер, выбросив из кончика одного из пальцев стальное лезвие.