Кроукер, сидя напротив нее за маленьким столиком, улыбался.

— Что смешного?

— Не знаю, — ответил он, отламывая кусочек хлеба с хрустящей корочкой. — Я вспомнил удовольствие, которое получил от заключительной части твоего разговора с Лиллехаммером.

— Прежде чем я смогу как-то связать себя, дав обещание отдать свою жизнь в твои руки, я должна знать, на чьей стороне ты находишься. На его?

Подошел официант, чтобы принять заказ, и Кроукер посмотрел на лежавшее около него меню. Но Маргарита махнула рукой официанту, чтобы тот отошел. Она не хотела, чтобы что-либо отвлекало ее сейчас.

— Лью, тебе следует все хорошо обдумать.

— Я работаю на него. Он надеется, что я смогу завершить это дело.

Взгляд Маргариты не давал ему возможности уйти от прямого ответа на ее вопрос.

— Позволь мне сказать тебе кое-что. Фэбээровцы позволили Дому управлять его организацией через Тони, оставаясь в ФПЗС. Это было частью договоренности: получил — уходи. — Ее брови вздернулись вверх. — Ты меня слушаешь? Хорошо. Эти фэбээровцы более коррумпированы, более продажны, чем любой из муниципальных стражей закона, с которыми имел дело Дом. Вот почему эти подонки ближе к власти, настоящей власти. Вот что представляет собой этот город.

— Есть и более приятные стороны.

— Люди, подобные Лиллехаммеру, другие, Лью. В их руках достаточно власти, чтобы выкинуть любой грязный трюк. Ты уже видел частицу того, на что он способен, но я сомневаюсь, что ты понимаешь, каков уровень его психологической игры. Та его тюремная комната! Я знаю, что он привел нас туда, чтобы вывести меня из себя, чтобы показать мне, в чьих руках находится власть. Дом предупреждал меня о людях, которые проводят хитрые психологические опыты, а теперь я предупреждаю тебя.

— Я не сомневаюсь, что твой брат был совершенно прав, — заверил ее Кроукер. Он был удивлен тем влиянием, которое все еще оказывает на их жизни мертвец.

Он начинал лучше относиться к покойному Доминику Гольдони, сожалел, что у него никогда не было возможности встретиться с ним.

— Я знаю кое-что о Лиллехаммере, — продолжал Кроукер. — Он попал в плен во Вьетнаме. Ты видела шрамы вокруг его рта? Он мне рассказывал о том, как он получил их. Его пытали. Кто знает, как долго они оказывали на него давление и каковы были обстоятельства его освобождения. — Он покачал головой. — Мне кажется, что таким людям потом очень нелегко в жизни. Ломается что-то в них самих. Возможно, не в такой степени, как добивается противник, — Лиллехаммер утверждает, что он не дал им того, что они хотели, — но под давлением, которое на них оказывается, они делаются другими. Люди, которых я знал в которые попадали в подобные обстоятельства, казалось, теряли какую-то базовую способность выносить правильные суждения.

Кроукер отломил еще кусочек хлеба, но, почувствовав, что у него пропал аппетит, не знал, что ему делать с ним. Он смял его своей искусственной рукой в какую-то фигурку.

— Может быть, будет упрощением говорить, что заключенный превращается в соучастника, но это правда. Жертва неумышленно попадает в ловушку, начиная защищаться, когда идет осада на ее психику; все, что не соответствует выдуманной реальности, которую он создал себе в то время, предстает в искаженном виде. В результате он и его мучители становятся союзниками, так как они выдвигают на первый план эту выдуманную реальность.

— Совершенно ясно, что ему очень нужно найти Роберта, — сказала Маргарита. — Роберт вышел на Дома через меня, но каким образом Роберт узнал, что Дом должен позвонить мне, и знал точное время этого звонка?

— Лиллехаммер говорил мне, что он не может доверять своим собственным людям, и он подозревал, что в случае убийства Доминика имела место утечка информации где-то в системе ФБР. — Кроукер зажмурился. — Но после того единственного случая Лиллехаммер никогда не упоминал о предполагаемой утечке информации. — Он открыл глаза. — Что, если он знает Роберта?

Маргарита сразу отрицательно закачала головой. — Если бы он знал Роберта, он, несомненно, отправился бы за ним сам. Он знал бы привычки Роберта, где ему нравится проводить время, с кем он встречается. Лиллехаммеру ничего бы не стоило найти его.

— Но если он не виделся с Робертом длительное время? Скорее всего, с самого Вьетнама.

— Что?

— Ты говорила мне, что у Роберта восточная внешность не японца или китайца, а какая-то смесь рас, красноватая кожа, почти как у полинезийца. Такое описание очень подходит к вьетнамцу. — Кроукер кивнул головой. — Да, — медленно проговорил он. — Это было бы в некотором роде неожиданным поворотом. — Он постучал пальцами по столу. — Кто истязал Лиллехаммера, вьетконговцы? Допустим. Мог Роберт быть одним из них? Если так, то Лиллехаммер, будучи сам хороший солдатом, знал бы, какому риску он подвергнет себя, если сам отправится за Робертом. Если Роберт заметил его хотя бы одним глазом, он зарылся бы так глубоко, что Лиллехаммер никогда не нашел бы его. Но Роберт не знает меня. Бывший полицейский, детектив по расследованию убийств, пользующийся доверием фэбээровцев, — я являюсь прекрасной кандидатурой для этой работы.

Чувствовалось, что Маргарита сдерживает себя изо всех сил.

— Мне не нравится этот человек, Лиллехаммер.

Кроукер чувствовал, как от нее волнами распространяется напряжение.

— И не только сам Лиллехаммер?

— Да. Я имею в виду также то, что я увидела в той его тюремной комнате. — Она передернула плечами. — Ты не показывал мне фотографий Джинни. Так что это было неожиданно.

— Я не считал, что их нужно было тебе показывать.

Она кивнула.

— Я понимаю. Но теперь, когда я увидела их, я знаю, что здесь, в Вашингтоне, есть один человек, которого мы должны видеть. Человек, который может объяснить, почему Роберт нанес Джинни такие раны. — Она посмотрела на Кроукера холодным взглядом. — Лью, смерть Джинни была частью старинного ритуала. Я многого не знаю о нем, но есть человек, который знает. Я думаю, после встречи с этим человеком мы будем так близки к Роберту, что почувствуем его дыхание на своих лицах.

Дэвис Манч, специальный следователь Пентагона, предоставленный временно в распоряжение Комиссии сенатора Рэнса Бэйна, выглядел совсем не таким, каким описал его Гаунт Манни Манхайму.

— Если я не приду в течение двадцати четырех часов, — сказал Гаунт Манни вечером, когда он вернулся в ломбард и собирался отправиться в дом Лиллехаммера, — я хочу, чтобы ты отнес этот конверт человеку по имени Дэвис Манч. Он должен будет доставить его Николасу Линнеру в моей компании в Токио.

— Проклятие, — заявил тогда Манни, уже беспокоясь за своего друга, — я могу сделать это для тебя, Харли... допуская, что это надо сделать, в чем, однако, я совсем не уверен.

— Послушай, Манни, — настаивал Гаунт, — Манч — это спецслужба, следователь Пентагона по особым делам. Он знает, что надо будет делать. Я не могу рисковать, послав эти материалы по почте, или допустить, чтобы конверт был открыт кем-то другим, а не Николасом. Если это не удастся сделать, пусть его откроет Тандзан Нанги. Обещай мне, что не сделаешь никакой глупости. Ты доставишь конверт прямо в руки Манча. Он найдет способ — через официального курьера — переправить его в Токио.

Что бы с тобой ни случилось.

Обещай мне, Манни.

Манни обещал. Вот почему он оказался здесь среди ночи, на мокрых от дождя улицах Вашингтона, скрывая свое лицо от вспыхивающих красных огней на крышах полудюжины полицейских машин, заблокировавших район.

Послышался быстро приближающийся рев сирены. Манни видел из тени, в которой он стоял, как «скорую помощь» пропустили через барьер из полицейских машин, как, скрипя тормозами, она остановилась около тела человека.

Было очень много крови. Манни дрожал, несмотря на то что был в толстом двубортном коротком пальто. «Христос, милостивый, во что замешан Харли?» — подумал он.

Он звонил Дэвису Манчу домой по телефону, который оставил ему Гаунт. Того не оказалось на месте, и он продиктовал послание на записывающий аппарат. «Может быть, ему не следовало этого делать, может быть, телефон Манча прослушивается? Но кем? Манч из спецслужбы, следователь из Пентагона. Кто будет подслушивать таких персон, черт возьми?» Мании покачал головой, наблюдая за работой медиков «скорой помощи». Даже с такого расстояния он мог сказать, что их присутствие в данном случае бесполезно. Манч был мертв, его голову прострелили из мощного оружия. Манни закрыл глаза.