— Этот доклад бесценен, — сказал Оками. — Это — оружие, которое мне нужно для того, чтобы отомстить.

Полковник изучал данные ему Оками бумаги, когда оба они прогуливались в парке «Уено». Полковник делал вид, что не замечает у Оками бутылку виски, к которой он время от времени прикладывался. Оками не ложился спать этой ночью. Он был пьян, он пил, начиная с того момента, когда покинул Фэйс Сохилл. Его приподнятое настроение росло с каждым шагом, который он делал, тая как теперь он видел, как расправиться с теми, кого он больше всего ненавидел.

Было раннее утро. С реки Сумида все еще поднимался, завихряясь, туман. Фарфоровое голубое небо проглядывало через остатки ночного сумрака наподобие птенца малиновки, выглядывающего из своей скорлупы. Внизу вишневые деревья йосино были усыпаны шапками розовых цветов, таких бледных, что они казались почти белыми.

Воздух был насыщен ароматом, который всегда вызывал у Оками воспоминания детства. В те дни он видел отца очень мало, но каждую весну отец брал Оками и его брата в парк «Уено», чтобы полюбоваться цветением вишен. Сладковатый эфирный аромат напоминал ему, как он держался за руку отца. Она была жесткой, сухой и придавала чувство уверенности. Он был счастлив, когда высокая фигура отца нависала над ним.

«Посмотри на цветы вишни у тебя над головой, — вспоминал он слова отца, которые тот произносил шепотом, почти с благоговением. — Они распускаются очень быстро, а затем в самый пик своей красоты падают на землю и умирают. Вот почему мы все так их любим. Все люди подобны этим цветам. Их красота в нас самих, мы с ними одно целое. Шидзен — „природа“ — это слово пришло из Китая, потому что у нас нет такого слова. Зачем оно нам нужно? Разве человек и природа не одно и то же?»

Через несколько лет, когда Оками позвали в дом отца в ночь его убийства, Оками стоял на коленях около кровати и дожидался прибытия матери. Он не позволил никому из людей отца войти в спальню, хотя и не мог запретить им двигаться по дому и по прилегающей территории, чтобы охранять его. Потом он расправится в одиночку с каждым, кто проявил нерадивость при исполнении своих обязанностей по отношению к отцу. Но в тот момент он склонил голову и, взяв холодную руку отца в свои руки, чувствовал, хотя и было другое время года, тот нежный, сладковатый запах, исходящий от цветов вишни в разгар их краткой лучезарной жизни.

Теперь, снова шагая по парку «Уено», Оками глубоко вдыхал в себя волшебный аромат, полный воспоминаний. Он взглянул на полковника, который снова и снова прочитывал документ, почте не делая каких-либо замечаний.

— Если вы направитесь с этими материалами прямо к Макартуру... — обратился к нему Оками.

Полковник строго посмотрел на него.

— С чего вы взяли, что он еще незнаком с планами Виллоугби?

У Оками не было готового ответа на такой вопрос.

— Здесь, среди вишневых деревьев, — мягко сказал полковник, — мы должны не спеша, спокойно посмотреть на всю эту картину.

Он сделал несколько глубоких вздохов, и Оками снова подумал, что понимает, почему ему так нравится этот человек с Запада.

— Я знаю, на что способны эти люди, — продолжал полковник тем же спокойным тоном. — Я знаю, что они отдали приказ уничтожить вашего брата.

— Он был пацифистом, — сказал Оками приглушенным голосом. — Он был храбрым, а не я. Он открыто высказывал то, что я чувствовал своим сердцем, но никогда не говорил вслух.

— Вероятно, он также был несколько глуп, — заметил полковник. — В то время нельзя было высказывать то, что думаешь, если это противоречило мнению большинства.

— Нет, нет, разве вы не понимаете, что он был прав для себя самого. Он был героем. — Горечь в голосе Оками была как яд, всыпанный в кубок вина. — А наградили меня. Это была шутка, конечно, потому что все, что я сделал, я сделал со страха за свою собственную жизнь. Мой капитан выстрелил бы мне в спину, если бы я не исполнил приказа. Я должен был рискнуть. — Вероятно потому, что он был пьян, он добавил: — Вы не собираетесь спросить у меня, почему я должен был рискнуть и получить пулю в спину?

Полковник остановился, взял пустую бутылку из руки Оками.

— Я знаю почему. Из-за славы. Если только мы могли бы упасть, как цветы вишни весной — такие чистые и светлые!

Когда полковник продекламировал стихи, которые написал пилот-камикадзе перед смертельным полетом, Оками заплакал. Он был пьян, рядом с другом, так что это было позволительно и даже желательно. Внутренняя напряженность от сдерживания в себе эмоций периодически требует выхода.

— Генерал Макартур не может, вероятно, одобрять то, что задумывает делать Виллоугби, — сказал Оками, вытирая глаза. Холодный, освежающий ветер выветривал из него хмель, несмотря на все его усилия не трезветь. — Перевооружение Японии сейчас было бы дипломатической неудачей для вашей страны и экономической катастрофой для моей. Если Япония не найдет пути для создания новой экономической базы, основанной на товарах мирного времени, не будет будущего для всех нас.

— Согласен, — заметил полковник. — И также, я полагаю, согласен с этим и Макартур.

Он спрятал руки за спину и стал ритмично ими пошлепывать одна о другую.

— Но мы еще не знаем, куда идет эта информация и кто может сейчас иметь к ней доступ. Кто является сейчас нашим врагом, Оками-сан? Я не знаю его, а вы? У меня растет подозрение, что враг может быть могущественным и имя ему — легион.

— У нас нет времени для размышлений. — В своем состоянии он словно выплюнул последние слова. — Вы должны пойти к Макартуру...

Полковник покачал головой.

— Нет, послушайте меня, мой друг. Мы должны разрушить план, задуманный Виллоугби, но нам следует быть осторожными. Макартуру претит даже малейший намек на раскол между его людьми. У него свои проблемы с президентом и союзниками, и он очень осторожно относится ко всему, что могло бы вызвать отрицательную реакцию общественности. Нам нужно узнать, что на уме у тех, кто выступает против нас. Скажите, Оками-сан, могли бы вы вытащить свой катана, если бы были глухим, немым и слепым?

— Да, если я буду должен сделать это, — ответил глухо Оками. Он продолжал находиться в возбужденном состоянии из-за остатков алкоголя в организме и из-за жажды отмщения.

Полковник помолчал, повернулся к Оками. Они стояли под старой вишней. Окруженные ее воздушными, ароматными ветвями, они были похожи на богов на вершине горы Фудзи, рассуждающих о судьбе смертных под ними.

— Вы не похожи на человека, способного пойти на самоубийство. Я знаю вас достаточно хорошо, — резко сказал полковник.

Он вновь покачал головой.

— Нам известно, что Альба и его капо в Штатах вторгаются сюда, и не только в американский черный рынок, но также и в ряды вашей собственной якудза. Мафия и якудза в одной постели — пугающая перспектива. Это и есть наша главная проблема. Замысел Виллоугби — только часть более широкой картины, которую нужно четко представить, прежде чем мы будем знать, по какому пути нам пойти.

— Полагаю, что настало время, чтобы я нанес визит Альбе.

— Нет. Думаю, что это было бы ошибкой. И, кроме того, мы еще не знаем, кто наш друг и кто враг.

Они продолжили прогулку. Солнце грело их плечи. Утренний свежий ветерок прекратился. Полковник был вынужден помолчать, пока они проходили мимо пары вооруженных солдат. К ним подбежал ребенок. Его руки были полны цветков вишни, которые он собрал на траве.

Он подбросил их вверх, и бледно-розовые лепестки разлетелись как снежинки. Ребенок побежал, и его радостный смех разнесся по парку.

— Самое благоразумное сейчас — встретиться с Джонни Леонфорте, — продолжал полковник, когда они остались одни. — По тому, что вам удалось узнать, он, кажется, является слабым звеном в этой цепи. Если это так, его легче всего сломать.

— Может понадобиться применить силу.

Лицо полковника было серьезным.

— Оками-сан, жизненно важно знать, с какого рода ситуацией мы столкнулись. Будущее вашей страны и, вероятно, моей находится в подвешенном состоянии.