— Течет, как решето! — воскликнул Конвей. — Подведите к нему второй магнитный захват! Давайте, давайте! Как там больной?

— Пришел в себя, — отозвался, весь дрожа, Приликла. — Излучает панику…

Не перестававший вращаться звездолет осторожно завели в шлюз номер тридцать. Гравитационные решетки внутри шлюза, под палубой, были отключены, так что в нем царила невесомость. Головокружение, не покидавшее Конвея с той поры, когда он впервые увидел инопланетный корабль, стало еще сильнее от явившегося его глазам зрелища: чужое судно торжественно вращалось в замкнутом пространстве шлюза, время от времени выстреливая белыми струйками пара. Внезапно наружный люк шлюза с лязгом закрылся, силовые лучи остановили вращение зведолета, а гравитация в тот же миг была приведена в соответствие с митболлской. Корабль опустился на палубу.

— Как дела? — спросил Конвей встревоженно.

— Страх, — отозвался Приликла, — нет, крайняя обеспокоенность. Теперь излучение стало достаточно четким. Мне кажется, существу лучше, — похоже, эмпат не верил своим собственным словам.

Звездолет аккуратно подняли и подвели под него длинную и низкую тележку на надувных колесах. Затем в шлюз подали воду; она поступала из соседнего коридора. Приликла взбежал по стене, промчался по потолку и застыл в нескольких ярдах над носом звездолета. Конвей, Маннен и Харрисон направились к нему. Сперва они шагали, а потом вынуждены были пуститься вплавь. Добравшись до корабля, они сгрудились у носовой секции, не обращая внимания на монтажников, которые крепили ракету к тележке, чтобы вывезти ее в коридор отделения вододышащих, и одновременно снимали с корпуса обшивку, следя за тем, чтобы не повредить ненароком систему жизнеобеспечения. Постепенно от носовой секции остался один скелет, и тогда все смогли разглядеть пилота. Он напоминал бурую гусеницу, угодившую между шестеренками гигантских часов, и лежал, свернувшись кольцом. К тому времени корабль полностью погрузился в воду, которая была предварительно насыщена кислородом, и Приликла сообщил, что пациент беспокоится и испытывает замешательство.

— Он в замешательстве! — произнес знакомый голос. Обернувшись, Конвей увидел О'Мару, рядом с которым сидел в шлюпке полковник Скемптон. Заметив удивление Конвея, Главный психолог прибавил: —Не забывайте, доктор, задание срочное и важное, отсюда наш пристальный к нему интерес. Но почему бы вам не разобрать этот часовой механизм и не извлечь из него пациента? Вы доказали, что ему и впрямь нужна гравитация, и мы можем…

— Нет, сэр, — возразил Конвей, — пока рано…

— Очевидно, вращение существа внутри капсулы, — сказал Скемптон, — связано с вращением корабля и позволяет пилоту как бы оставаться в неподвижности относительно окружающего мира.

— Не знаю, — проговорил Конвей. — Параметры того и другого вращения совпадают не целиком. Мне кажется, мы должны подождать до тех пор, пока не сможем переместить больного на чертово колесо, которое почти в точности воспроизведет корабельные условия. По-моему, мы все же пока еще не вышли на правильный путь.

— Но зачем тащить в палату корабль, когда можно в несколько секунд доставить туда пациента?..

— Нет, — отрезал Конвей.

— Он врач, ему виднее, — произнес майор, не давая разгореться спору, и отвлек внимание полковника, переведя разговор на систему лопастей, которая обеспечивала циркуляцию «воздуха» пациента. Огромную тележку на надувных шинах Вручную выволокли в коридор и довезли до огромного резервуара — палаты-операционной для вододышащих. Здесь внезапно возникло новое осложнение.

— Доктор! Смотрите!

Кто-то из монтажников нажал, должно быть, кнопку катапультирования, ибо узкий входной люк раскрылся, а шестерни, звездочки и приводные ремни пришли в действие. К образовавшемуся в корпусе отверстию устремились три предмета) походившие на автомобильные шины пяти футов в диаметре. Средней шиной был пилот звездолета, а те, что катились по бокам от него, имели металлический отблеск. От них к пациенту тянулось множество трубок. Вероятно, пищевые баки, подумал Конвей. Это две шины остановились у люка, а пациент, из тела которого по-прежнему торчала одна из питательных трубок, вывалился из корабля и, не переставая кружиться, медленно пошел ко дну, вернее, к полу, что располагался восемью футами ниже. Харрисон, бывший к нему ближе всех, попытался поймать его, но не преуспел в своем намерении. Существо плашмя ударилось об пол, колыхнулось — и застыло.

— Оно снова без сознания! Оно умирает! Скорее, друг Конвей! — обычно вежливый и тихий Приликла включил коммуникатор своего скафандра на полную мощность. Конвей махнул рукой в знак того, что слышал, и, плывя к астронавту, крикнул Харрисону:

— Поставьте его! Переверните!

— Что… — Харрисон не договорил. Плюхнувшись в воду, подсунув под существо обе руки, он начал поднимать его. Маннен, О'Мара и Конвей подоспели к нему на помощь одновременно. Вчетвером они быстро поставили существо на, если можно так выразиться, ребро, но когда, по настоянию Конвея, попробовали покатить его, оно сразу как-то обмякло. Приликла совершил посадку рядом с ними и принялся во всеуслышание твердить об эмоциональном излучении пациента, которое в настоящий момент практически отсутствовало. Конвей велел остальным поднять существо над полом и вертеть его. Майор тянул, Маннен толкал, а Конвей с лейтенантом изо всех сил раскручивали громадное кольцеобразное тело.

— А ну тише, Приликла! — рявкнул О'Мара. Потом он раздраженно справился: — Кто-нибудь из нас знает, что тут происходит?

— Как будто, — отозвался Конвей. — Поднажмите, в своем корабле он вертелся куда быстрее. Приликла?

— Ему очень плохо, друг Конвей.

Стараясь всячески ускорить вращение существа, они повлекли его в предназначенную для него палату, где было установлено чертово колесо и где вода содержала синтетические организмы, точь-в-точь соответствовавшие кашице митболлских морей (разумеется, о соответствии можно было говорить только применительно к калорийности). Наконец он очутился там, куда его направляли; привязанный к «сиденью» колеса, он вращался в том же направлении и с той же скоростью, что и на звездолете. Маннен и Конвей с Приликлой расположились как можно ближе к центру колеса и пациенту и начали обследование, применяя специальные инструменты, диагностическое оборудование и «мыслескоп» с Митболла. Миновал час. Пациент по-прежнему находился без сознания.

О'Мара и Скемптон уступил свои места на колесе санитарам, поэтому Конвею пришлось через коммуникатор описывать им то, что остальные видели своими глазами.

— Даже на близком расстоянии эта плавучая гадость затрудняет наблюдение, однако, поскольку пациент в тяжелом состоянии и долго страдал от нехватки воздуха и пищи, я рад тому, что работаю не в чистой воде.

— Самое мое любимое лекарство, — заметил Маннен, — это еда.

— Интересно, как развилась подобная форма жизни? — продолжал Конвей. — Я полагаю, она возникла на мелководье, причем вода там под воздействием приливных сил двигалась не вперед-назад, а по кругу. Предки нашего-пациента кружились вместе с водой и попутно поглощали пищу. Постепенно у них сложилась особая мускулатура, появились, органы, которые позволяли им вертеться самостоятельно и не зависеть от приливов и течений, а также отростки в виде щупальцев, что выступают, как вы видите, из внутренней окружности тела между жабрами и глазами. Зрительный аппарат нашего пациента должен действовать по принципу силеостата, поскольку предметы, которые попадают в его поле зрения, постоянно вращаются. Размножение происходит, вероятно, путем деления клеток. Вращение же не прекращается никогда, ибо остановиться значит умереть.

— Но почему? — вмешался О'Мара. — Почему он должен вертеться, хотя мог бы есть и дышать в свое удовольствие в неподвижности?

— Вы знаете, чем болен пациент, доктор? — спросил Скемптон и прибавил озабоченно: — Его можно вылечить?

Маннен издал звук, напоминающий сразу презрительное фырканье, сдавленный смешок и приглушенный кашель.