Поэтому в нашей ситуации гораздо важнее отслеживать качественные сдвиги, изменения в экономике.

Наш прогноз строился следующим образом. Был определен круг экспертов, каждый из которых мог выдвигать свою гипотезу развития событий. Это высококвалифицированные экономисты, которые делали свои расчеты, опираясь в том числе и на профессиональную интуицию. И получился многовариативный сводный результат — обобщение. Так всегда бывает, когда вы беретесь рассматривать качественные процессы. Важно понять, что между оптимистическим и пессимистическим вариантами проходит русло, в котором будут развиваться события.

Вы обозначаете границы, «берега» — самое худшее и самое лучшее.

—

Извините, Сергей Владимирович, но не напоминает ли ваша ситуация доктора Богомола из «Золотого ключика», который говорит: больной или жив, или мертв?

—

Ну нет. У нас и оптимизм и пессимизм в пределах допустимого. Мы же не говорим (в отличие от некоторых), что через год будет подъем. Потому что это нереально. Таких крайностей, что пациент — народное хозяйство — уже жив или уже мертв, у нас нет. Суть этого прогноза — показать, что у любого правительства, каким бы оно ни было, есть определенный набор возможных действий. Очень ограниченный. Чуть-чуть сюда или чуть-чуть обратно.

Но очень чуть-чуть. Много не получается. Тот же Черномырдин сначала попробовал заморозить цены и одновременно дать льготные кредиты. И уже в новогоднюю неделю цены выросли на десять процентов. Раздались крики: «Пятьдесят процентов в месяц? Гиперинфляция!» И больше он в эту сторону не ходит…

Как только человек, попавший на этот уровень, пробует куда-то дернуться — тут же понимает: туда нельзя и сюда нельзя! И вообще попал в какой-то желоб для бобслея, по которому должен ехать. Его задача-максимум — не перевернуться. Можешь ехать быстрее, медленнее, не трястись на поворотах, но набор действий очень ограничен. И, если правительству чуть-чуть повезет — не случится пожара на КамАЗе и оно будет настойчиво в проведении своей линии — то мы можем выйти на оптимистический сценарий. Если правительству не повезет и оно будет пассивно обсуждать ситуацию, то можно скатиться к самому пессимистическому…

—

А категория «везения» в вашем прогнозе какое место занимает?

-

Очень незначительное. Трудно сказать, что это такое. Вот сгорел КамАЗ — не повезло, причем не только кому-то лично, всем нам. Даже просто отсутствие заказов от КамАЗа означает потерю десяти миллиардов рублей — неполученных налогов плюс выплаты пособий по безработице. Это без учета самого завода и его социальной сферы, которая тянет на тридцать пять миллиардов в год.

-А где же «везение»? Или вы считаете: если не рухнуло — уже хорошо?

-

Повезет, если нефть найдут где- нибудь в Подмосковье. Много. Дешево и сердито.

Но в это не верится. Поэтому, скорее, категория везения — это совладение нескольких независимых друг от друга процессов. Резонанс. Скажем, начинает правительство в очередной раз проводить жесткую финансовую политику, зажимать денежную массу, чтобы погасить инфляцию, а именно к этому моменту директора вдруг поняли, что от государства больше ничего не получишь. И результат как в Болгарии — взаимного зачета долгов никому не производили и погасили за счет этого инфляцию. У нас сегодня, чтобы этого добиться, должно «повезти».

-

А если разбить «везет-не везет» на составляющие? Если взять финансовую сферу, возможен ли здесь случайный прохожий, который своими действиями вызовет лавину позитивного или негативного свойства? Образно говоря, бросит окурок — и спалит КамАЗ?

-

Это старый вопрос о роли личности в истории. Я считаю, что может. Если есть какая-то направленность исторических событий и вы действуете в том же направлении, то каким-то образом можете ускорить процесс. Если наоборот, в конечном итоге вы обречены на неудачу. Думаю, сегодня сказать, что может сделать личность в финансовой политике, трудно. К сожалению, личностей в министерстве финансов, за исключением самого министра, нет.

-

А возможны ли такие пиковые точки, когда чей-то частный поступок даст стимул для качественного скачка в экономике? Или все мы на этом празднике жизни — простые статисты?

-

Понимаете, единица — ноль, единица тоньше писка. Конечно, от среднестатистического человека, обывателя мало что зависит. Но от того, как ведет себя население, зависит очень многое. Вот даже чисто гипотетическая ситуация — начинают ползти слухи, что будет денежная реформа и что обменивать будут только наличные1 А вклады в Сбербанке пропадут. Или будут обменивать десять к одному. Представляете, что качнет твориться с наличностью? Сколько денег надо будет выбросить в обращение? Вот, нашелся кто-то, пустил слух…

Или, говорят, если пятьдесят процентов в месяц — это гиперинфляция, если меньше-то нет. А вообще-то гиперинфляция — это психологический феномен в поведении людей. При тридцатипроцентной инфляции в месяц практически во всех странах люди требуют выплаты зарплаты еженедельно. А у нас как платили два раза в месяц, так и платят. И ходим мы с карманами, набитыми деньгами. И вроде чувствуем, что хорошо бы их потратить сразу, а, с другой стороны, понимаем, что жить нужно еще две недели и через десять дней тоже надо будет что-то есть.

—

Люди живут стереотипами стабильного общества, несмотря ни на что?

-Да. И если вдруг этот стереотип поменяется и люди начнут мгновенно тратить деньги, вот тогда-то и наступит гиперинфляция. Казалось бы, и сейчас можно скупать макароны, мыло, крупы — все, что способно храниться. А они лежат на прилавках. Не говоря о всяких напитках. Народ как-то держится. Да, нет молока, трудно купить сыр. Но к гиперинфляции это не имеет отношения. Потому что в этом случае население должно сметать все, что хранится больше трех дней.

—

Вы в своем прогнозе затрагиваете макроуровень, а если говорить об обывателе?

—

Его сознание является гораздо более рыночным, чем мы (в том числе и средства массовой информации) привыкли думать. Хотя это трудно доказать на цифрах.

Говорят, что реальные доходы населения упали в два раза. Но по жизни этого не видно, а значит, люди ищут и находят выход. Все, кто моложе сорока, помимо официального, имеют как минимум еще один источник доходов. Пытаются как-то крутиться, поняв, что на государство рассчитывать нечего. Пожилым, конечно, труднее.

—

Ваши политические предсказания окрашены, если так можно выразиться, в серые тона, а о «простых смертных» вы говорите с проблесками оптимизма. Как вы разрешаете это противоречие?

—

Мы в такой ситуации, когда спастись, помочь себе и стране можем только сами. Никакая западная помощь ничего не решит. Не хватит ее: сколько ни дадут, все промотаем. Серый цвет» перспектив во многом определяется тем, что официальная статистика ничего не знает о частном секторе. Уже в 1991 году я оценивал долю выведенного из-под прямого государственного управления сектора — аренды, кооперативов и т. п. — в двадцать процентов валового национального продукта.

Сегодня доля частного сектора гораздо выше. Есть огромная часть национального богатства, о которой статистика не может судить. Мы даже не знаем, сколько в стране коммерческих ларьков. А оборот каждого из них в Москве — 80 тысяч в день!

При норме прибыли пятьдесят процентов получается не менее пятнадцати-двадцати тысяч рублей на человека. Это деньги, которые нигде не учтены, — личный доход. А посмотрите на частное строительство, которого официальная статистика тоже не замечает. Огромное количество настоящих особняков, а не времянок до первого пожара.

Нет даже выборочной статистики. Налоги никто не платит, потому что доходы не учтены. Не говорю, что это хорошо, но в отношении нашего населения я спокоен.

—

Можно ли судить людей за то, что они не сообщают в налоговую инспекцию о своих доходах?