— Как и мы, — подтвердил Фихан.

Арванд отшатнулся от него, несколько секунд глядел то на Фихана, то на Евтихия. Взгляд командира метался, странные мысли одна за другой пролетали в его голове, заставляя несчастного трястись и стучать зубами. Наконец он прижался к стене, схватился руками за холодный камень и застыл.

— Вы оба — шпионы, — прошептал Арванд. — А эта женщина пришла к вам. Вы показали ей путь в замок через пролом, пропустили ее сюда… И скоро уже орудия, припрятанные в лесу, начнут бить по нашим уязвимым местам.

— Эти проломы и без того хорошо известны, — заговорил Евтихий. — Осаждающие ведь были в замке до того, как мы вышибли их отсюда. Они знают этот замок как свои пять пальцев. Им вовсе не нужны шпионы…

— А открыть ворота? — Арванд весь трясся. — Вы должны были открыть им ворота! Вот он, — командир медленно поднял дрожащую руку и указал на Фихана, — для чего он поменял свой облик? Зачем ему было становиться сильнее? Ты еще не понял? — Он громко засмеялся. — А я вот все понял! Вы все заодно. Вы сговорились. Но вам не провести Арванда. Я вел осаду десять лет. Я начинал еще подручным конюха. Да, да, я был подручным конюха, а моим господином был какой-то немытый солдат… Но теперь все изменилось. Теперь я — полноправный хозяин золотого замка. И никто не отнимет у меня… никто.

Он задохнулся.

Евтихий подошел к нему вплотную и взял за горло.

— Где Геврон? — спросил он.

— Эта предательница-шлюха? — завизжал Арванд.

Евтихий сжал его горло посильнее и через плечо глянул на Фихана. Эльф кивнул.

— Где Геврон? — повторил Евтихий.

— Ваша подстилка в подвале, — сказал Арванд.

Евтихий тряхнул его, приложив головой о стену.

— В подвале она! — захрипел Арванд.

Евтихий не выпускал его. Он мучительно пытался понять, о чем еще должен спросить. Проклятье на этот троллиный облик! Теперешний Евтихий гораздо мощнее прежнего, зато и намного тупее. Неужели все тролли соображают так туго? Неудивительно, что они такие раздражительные. Мерзко чувствовать себя недоразвитой скотиной. А эти эльфики с их тоненькими ручками-ножками, изящные мотылечки, уж конечно презирают мускулистых идиотов. Эльфики быстро понимают, что к чему.

— Ключи, — подсказал Фихан. — Забери у него ключи от подвала.

«Точно, — подумал Евтихий. — Ключи. Вот Фихан додумался сразу, о чем мы еще его не спросили. А я бы сдуру придушил засранца, не задав последнего вопроса».

Он сорвал с пояса Арванда связку ключей, отшвырнул свою жертву и двинулся к Фихану.

— Что будем с ним делать? — осведомился Евтихий.

Фихан молчал. Смотрел то на своего друга с воинственно выпяченной челюстью, то на кашляющего и плюющегося Арванда, который корчился в углу и проклинал подлых предателей.

— Издеваешься? — прошипел Евтихий.

Фихан удивленно вскинул на него синие глаза.

— Почему ты так решил, Евтихий? Когда это я над тобой издевался?

— Сейчас!

— Объясни.

— Будто ты не понимаешь! Ты же эльф, ты быстро все понимаешь.

— Я эльф, но соображаю вовсе не так быстро, как хотелось бы… Пожалуйста, Евтихий, мы теряем время. Говори, что хотел сказать, и пойдем выручать Геврон.

— Ты знаешь, что мы должны сделать с Арвандом?

— Нет…

— Ждешь, чтобы я сам догадался? Ну так вот тебе неприятная и горькая правда, остроухий: я понятия не имею, что с ним делать! — заявил Евтихий. — И мне все равно. Что ты скажешь, то я и сделаю. Сломать ему шею? Перегрызть горло? Выкинуть в окно? Разрезать на кусочки? Оставить в покое? Решай, а я выполню. Только быстро.

— Он безумен, — сказал Фихан. — Он определенно утратил рассудок.

— Ну да, — сердито кивнул Евтихий. — Об этом я тебе и толкую.

— Пусть с ним разбираются его солдаты, — заявил Фихан. — Ни ты, ни я этого делать не будем.

— Почему?

— Потому что мы уходим отсюда, — сказал Фихан.

— Таково твое решение?

— Да.

— И я должен подчиниться?

— Ты получил ответ, которого ждал?

— Да, — рявкнул Евтихий.

Они связали Арванда поясом, оставили его лежать в комнате и побежали вниз по лестнице.

— Музыки тоже разные бывают, — заявил Джурич Моран. — Учтите, я признаю только то, что называется у вас «классикой». Никаких «Бони-М».

— Вы и «Бони-М» знаете? — удивился Николай Иванович.

— Знаю? — Моран выглядел оскорбленным. — Знаю?! Учтите, я изучал законы гостеприимства…

— По книге «Кулинарные секреты»?

— Не язвите, вы ведь на грани полного истребления… Я изучал законы гостеприимства, и только по этой причине вы еще живы. Каким это образом я могу ЗНАТЬ такой кошмар, как «Бони-М»? Диско — это разложение.

— Это восьмидесятые, — сказал Николай Иванович. Он совершенно не выглядел испуганным. — Может быть, по временным рамкам и не строго восьмидесятые, но по духу… То, о чем я вам толковал. Тухлятина.

— Голубчик мой, с тухлятиной покончено! — заявил Моран. — Отныне мы говорим исключительно о классике!

Он заглянул в чайник, обнаружил, что кипяток закончился, но идти на кухню поленился. Просто высунул длинный язык и слизнул из своей чашки последние несколько капель.

— Хорошо, поговорим о классике, — согласился Николай Иванович. — Тема приятная. Наверняка «Кулинарные секреты» рекомендуют ее для лучшего пищеварения.

Моран задумчиво произнес:

— В последнее время я начал любить Шостаковича. И Прокофьева. Абсолютно тролльские композиторы. А вот от Шопена меня тошнит!

— Вы меня просто убиваете, — сказал Николай Иванович.

Моран радостно осклабился:

— Правда?

— Точно, — кивнул учитель русского языка и литературы. — Разите наповал. Поэт роняет молча пистолет. Поэт — это я.

— Данный факт нами уже был установлен, — напомнил Моран.

— Чем же так не угодил Шопен?

— Эльфийское булькание, а не музыка, — сказал Моран. — Классика — согласен. Музыка — согласен. Но эльфийское булькание убивает все. Оно убивает меня!

— Вы — это еще не «все». Каким бы необъятным вы ни были, всегда останется еще нечто, не вместившееся в границы, — сообщил Николай Иванович.

— Например, вы? — прищурился Моран.

— Напрасно иронизируете. Каким-то боком мы с вами соприкоснулись. И даже срослись. В мире человеческого общения это называется «общие интересы».

— Можно подумать, только люди умеют дружить, — сказал Джурич Моран. — Глубочайшее заблуждение! В искусстве дружбы и любви троллям нет равных.

— А как же эльфы? — напомнил Николай Иванович, стараясь не рассмеяться.

— А вы Шопена давно слушали? — возразил Моран.

— Хорошо, — после паузы произнес Николай Иванович. — Не Шопен. Что скажете о Чайковском?

— Стопроцентно человеческая музыка.

— Бах?

Моран болезненно сморщился.

— Бах… Мы об одном и том же Бахе говорим? Немец такой толстый, на органе играл?

Николай Иванович кивнул.

— Бах… Он… — Моран глянул на Николая Ивановича исподлобья. — Он больше, чем я, — наконец с трудом признался Моран. — В Калимегдане он был бы более одаренным Мастером, чем Джурич Моран. Хорошо, что Баха там никогда не было. Я бы ему, наверное, яду в пойло подсыпал.

— Моцарт? — тотчас спросил Николай Иванович.

— Для русского интеллигента вы довольно банальны в своих ассоциациях.

— Это признак вежливости. Банальные ассоциации позволяют выстраивать удобные переходы в разговоре.

— Удобные для кого? — сморщился Моран.

— Для обоих собеседников.

— Для меня банальные ходы неудобны, — отрезал Моран.

— Вы не человек, — вздохнул Николай Иванович.

— Только сейчас заметили? — огрызнулся Моран. — Скажу больше: я еще и не русский интеллигент.

— Вообще не интеллигент, — сказал Николай Иванович.

— Да. Но — интеллектуал. — Моран поднял палец. — Вы ощущаете разницу?

— Голубчик, вы — Джурич Моран, и этим интересны, — сказал Николай Иванович.

Моран испытующе взглянул на него: