Я повторила.

   - Ты это, серьезно, что ли? Нет, девчонка, у тебя что, мозги вымерзли что ли? - ухмыльнулся жандарм. - Вот, ну, делать Чеар*ре больше нечего, как возиться с утратившей разум побирушкой.

  - Свяжитесь с ними, - настаивала я. - Скажите, что вы знаете, где находится Одиф*фэ.

  - Одиф*фэ, говоришь? - жандарм задумчиво потер подбородок. - Так ты вроде бы забыла, как тебя звать?

  - Уже вспомнила.

  В приемной было тепло. В воздухе витал запах добротной кожи, пряностей, заморских фруктов.

  Мне всучили ароматный напиток, издающий запах горечи пополам с карамелью и усадили на обитый кожей диван. С удовольствием я выпила одну за другой три чашки 'Скачинно' - сладко-горького, густого напитка.

  Когда поставила опустевшую чашку на прозрачное стекло столешницы, та слабо звякнула.

  Женщина за канцелярским столом, подняла голову, оторвавшись от бумаг, по которым беспрестанно водила тонко очиненным гусиным пером, одарила меня дежурной улыбкой:

  - Ещё?

  - Нет, спасибо.

  Поднявшись, я подошла к окну.

  С этого места, было не только прекрасно видно, но и отлично слышно все, что происходило в соседней комнате.

  Толстый жандарм стоял навытяжку перед невидимым собеседником, возможно, находящимся за многие мили отсюда, и беспрестанно, подобострастно кивал.

  Голос невидимого начальства четко проговаривал:

  - Повторяю: действуйте предельно осторожно. Если это существо то, за кого себя выдает, оно очень опасно. Категория 'С', не меньше.

  Я медленно отступала, пятясь к выходу.

  Существо! Не девочка? Ни даже просто 'она'? Существо! Да ещё с непонятной категорией!

  Женщина встревожено следила за мной взглядом, не осмеливаясь мешать 'существу'.

  Но дойти до двери я не успела. Новый знакомый, несмотря на крупные габариты и оплывшие контуры, героическим образом успел переместиться из соседней комнаты, расположив бренное тельце между мной и выходом. Послать слабенький, - самый-самый слабенький импульс в сторону незадачливого тюремщика, - так, чтобы не принести непоправимого вреда, оказывается, сложно. Очень! Сложнее, чем просто шарахнуть со всей дури, обращая в труху и неприятные воспоминания.

  Моего 'слабенького' удара хватило, чтобы беднягу буквально припечатало в стену. Приложившись затылком о каменную твердыню 'дядечка' сполз вниз и распластался по полу, живой недвижимостью поверх половичка.

  В воздухе повисло пыльное облачко из выбитой штукатурки. Истошно завыла сигнализация.

  Женщина, видимо сделав неправильный вывод, что я не уйду, пока ею сытно не отобедаю, принялась так старательно вжиматься в стену, словно всерьез намеревалась обернуться кирпичиком в кладке. Сопровождая сие действия слабым попискиванием.

  Не видя смысла в том, чтобы мешать её упражнениям по овладению магическим навыком трансформации, я закрутила головой, прощупывая взглядом стены в поисках выхода.

  Выхода не было.

  По лестнице уже грохотали тяжелые сапоги.

  Швырнув пучок света в окна, я заставила стекла брызнуть острыми, переливающимися роем искр, осколками. В комнату ворвался бодрящий порыв ветра, играя волосами и раскидывая по полу оставленные без присмотра листы бумаги.

  Был последний, пятый, этаж. Прекрасно осознавая, что могу разбиться насмерть, все же не мешкая, я опустила ноги за подоконник, и оттолкнулась от него двумя руками. Приготовившись к тому, что маневр, скорее всего, не удастся. Почти сочувствуя беднягам, которым с отвращением придется соскребать мой расплющенный трупик с мощенной мостовой.

  Внизу, чуть справа, двумя этажами ниже, виднелась плоская крыша соседнего здания. На неё, собственно, и был весь расчет и все надежды.

  Надежда оправдалась. Едва не сорвавшись, мне удалось, балансируя на самом краю, удержаться на обледеневшей медной крыше.

  Ветер обжигал лицо, сбивал с дыхания.

  Новый отчаянный прыжок.

  Я не разбилась только благодаря огромному сугробу, наметенному у стены. Обернувшись ледяной подушкой, он смягчил удар.

  Выбежав на Площадь Трёх Дев, черт его знает почему носящей такое название, не долго раздумывая, влетела в седло случайно попавшейся гнедой лошади. Зверюга вздыбилась, перебирая копытами. Изо всех сил, стремясь выбросить из седла дерзкого седока.

  Чувствуя, что умениями наездника зверя не покорить, я призвала Силу. От рук побежали искры. Лошадь жалобно заржала и понеслась с места в карьер. С немыслимой скоростью, Пламенная Сила подарила невидимые крылья. Мы летели в одной упряжке с ветром. Наперегонки с Серой Госпожой.

  На мгновение показалось, что обгоняем. Уходим! И есть шанс вырваться.

  Только мгновение...

  Воздух вероломно обернулся стеной, в которую мы всадились со всего размаха.

  Дух занялся. Небо перевернулось. Но каким-то чудом я всё же не сломала себе хребет. Себе. Чего, увы, нельзя было сказать о лошади.

  С чутких, тонких бархатистых губ в снег летела клочьями пена. Карие глаза закатывались. Животное надрывно хрипело. Бока ходили ходуном, пропуская в разорванные легкие воздух.

  Я сделала шаг назад, дрожа всем телом. Изо рта вырывались белые облачка пара и застывали в воздухе, соединяясь с кружащимися, отливающими слабой зеленью, снежинками.

  Мужской силуэт сплелся из кружащихся вихрем снежинок - черно-синий на фоне бело-зеленой мути. Клинок, изрезавший ткань реальности - Стальная Крыса. Воздушные потоки развивали длинные волосы и фалды плаща.

  - Добрый вечер, Одиф*фэ, - вежливо поклонился противник.

  Мужчина рассматривал меня с тем настороженным любопытством, с каким обычно изучают опасное хищное животное.

  Потянувшись к внутреннему карману, он небрежно достал сигарету и лениво затянулся ядовитым едким дымом:

  - Кто ты? - спросил он.

  - Хозяин называл меня Красный Цветком.

   - Мокирол*лэ?

   - Что? - нахмурилась я.

  - Далеко отсюда цветут прекрасные цветы. Все в них пленительно: гибкие стебли с капельками росы, нежные лепестки, сомкнутые неплотно и нежно, будто губы перед поцелуем; насыщенный цвет, словно под нежной пленкой переливается огненная магия. Дурманящий, лишающий воли, чарующий Красный цветок...

  Мой лоб непроизвольно собрался в складки. Поэтическая чепуха! Никогда не смогу научиться понимать мужчин. К чему эти странные речи? Я ног и рук не чувствую, к смерти готовлюсь. А он мне про алые цветики толкует?

  - Ядовитей этого цветка нет на свете, - продолжал он. - На его яд не существует антидотов даже у Волшебных народов. Но, знаешь ли, выпуская яд, цветок погибает сам. В этом великая мудрость бытия.

  Докуренный сигаретный оскаляпок полетел в сугроб, прочертив в воздухе кривую линию.

  Чего он хотел добиться прочувствованной метафорой? Глубокого раскаяния? Или просто тянул время?

  Я не понимала.

  - Так сложилось, маэстро, что сейчас мне не до аллегорий. Закончим тягостную сцену, ради Двуликих! Давайте, - убивайте, арестовывайте, - что у вас по плану?

  Повисла пауза, на протяжении которой мы играли в гляделки - словно канат перетягивали.

  Лицо Стальной Крысы оставалось бесстрастным.

  - Чего вы ждете, маэстро? - повысила я голос. - Я то 'существо': чудовище из Бэртон-Рив. Я прикончила одну из ваших любовниц, устроила пожар в борделе на Сэро-пэн-Кэро, перебила кучу народа. Это меня ваш смазливый племянничек клялся убить на каждом перекрестке, перед каждым корреспондентом. Чего вы медлите?

  После длительной паузы прозвучал ответ:

   - Я не собираюсь тебя убивать.

  - Почему?

   - Может быть, ты и чудовище, но ты ещё ребенок. Несмотря на все, что натворила.

  - А если я сама нападу на вас?

  Те*и нагло хмыкнул:

   - Не нападешь.

   - Вы так уверены в этом?

   - Ты устала и замерзла. Ты хочешь драться не больше, чем я.

  Те*и помолчал, а потом улыбнулся лукавой, ехидной, солнечной улыбкой: