По проходу между столиками шла… Нет не женщина. И не девушка. Богиня. Никакое другое сравнение для нее бы не подошло. У незнакомки присутствовал только один изъян: ее было невозможно описать. Только великий… нет, великий не справиться… только гениальный поэт смог бы передать всю красоту, всю прелесть этой прелестницы. Эта волна волос, цвета чистого золота… Эти алые губы… Голубые, как само небо, глаза… Блестящее платье оттенка синей ночи открывало белые как снег плечи… Ее фигура, ее походка… Все было просто безупречно!

Ангел во плоти подошел к моему столику и сел рядом со мной:

— Значит, пивом без меня утешаешься? — весело спросила Ана.

Я молчал, стараясь переварить подобное превращение. Краем глаза я заметил, что теперь зависть присутствовала на всех без исключения лицах. Мужская была направлена на меня. Только отставные бойцы смотрели с уважением.

— Тебе нравиться мой вид? — лукаво прищурилась принцесса, довольная моей реакцией. — Я немного привела себя в порядок перед приходом сюда…

Я судорожно закивал. Ничего себе "немного"…

— Эрих, — Ана взяла меня за руку и посмотрела в глаза, — я долго собиралась с духом и наконец решилась сказать тебе одну очень важную вещь. Очень важную, — с нажимом повторила она, подчеркнуто не глядя на наших соседей.

Ребята сговорчиво пересели. Поезд замедлял ход, в ресторане прекратилось оцепенение, все, делая вид, что не замечают ничего особенного, сосредоточились на содержимом тарелок.

— Эрих, для меня это очень важно, поэтому прошу, отнесись к моим словам серьезно.

Я весь обратился во внимание, недоумевая. Что Ана имеет мне сообщить? Может, ей надоело мотаться по стране и она хочет домой? Не думаю…

— Эрих, — принцесса набрала воздуха в грудь…

— Эрих… — и выдохнула.

— Сейчас, подожди, я соберусь… Сейчас… Официант!

К столику подбежал прилизанный молодец в красной куртке.

— Кофе. И пирожные. "Имперские".

Ана замолчала. Я терпеливо ждал.

— Эрих, — начала принцесса по новой, — мне уже почти восемнадцать…

…Я знаю. Дальше…

— Я добрая. Так все говорят, — поторопилась она уточнить. — Еще я веселая и… Говорят еще, что я красивая… Это правда?

— Да-да, — затряс я прической, дожидаясь конца вступления.

— Может, я не очень искушена в некоторых вещах… Но все мои учителя говорят, что я очень быстро всему учусь… Вот. Ты понимаешь меня?

— Нет. Но продолжай, — я видел, что Ану уже просто колотит от волнения.

— Поэтому, Эрих, я хочу сказать тебе, что…

— Ваш кофе.

Официант был уже другой, явно принесший заказанное только для того, чтобы взглянуть на Ану поближе.

— Выпьем? — Ана схватилась за ручку чашки как утопающий — за спасательный круг.

— Пожалуй, — кивнул я, наблюдая, как наш официант разливает кофе, при этом ухитряясь смотреть на принцессу и не промахиваться мимо чашечки. Затем он снял с подноса тарелку с коричневыми пирожными, смахивающими по форме то ли на крохотные дирижабли, то ли на ребристые огурцы.

Мы отпили из чашек. Кофе был горячий, поэтому мой глоток был совсем маленьким.

— Эрих, ну разве так можно? Нужно же осторожнее вести себя. А если бы дело закончилось хуже? Ты хоть понимаешь, что мог умереть? Неужели раньше с тобой не происходило ничего подобного? Надо быть постоянно готовым к таким происшествиям. Что бы я делала, если бы ты погиб? Ты вообще меня слушаешь?!

Ана топнула каблучком и чуть не уронила меня на привокзальный асфальт. Молчал я по весьма уважительной причине: мне было плохо… Поэтому, чтобы передвигаться в более-менее ровном положении, мне необходимо было держаться за Ану. Ей же приходилось фактически тащить меня а также оба наши саквояжа.

Со своими нападками Ана все-таки была не права. Такого со мной и правда раньше не случалось, а предугадать выходки моей родной планеты и вовсе гиблое занятие.

Вот именно. Моя родная планета давно уже не проявляла себя, поэтому мы как-то подзабыли о ней за всеми теми происшествиями, что приключились с нами за последнее время. А она нашла способ напомнить о себе… Впрочем, может быть, изменение произошло со мной уже давно. С того времени, когда принцесса опоила меня кофе, в первый день нашего знакомства, мне как-то опротивел этот напиток, и я пробавлялся в основном чаем. Поэтому трудно со всей точностью определить, когда именно кофе стал для меня ядом…

Мне еще повезло, что выпил я совсем немного. Как только глоток достиг желудка тут же мне стало ясно, что что-то неладно… В уши как будто вбили ватные заглушки, перед глазами расплылся ослепительно белый туман. Я оглох и почти ослеп. Все ощущения сосредоточились в области желудка, в который, такое чувство, кто-то плотно утрамбовал семейство ежей, недовольных таким положением и пытающихся вырваться на свободу. Нормальный человек от такой боли потерял бы сознание… Но не я. Мне пришлось испытывать все положенные при отравлении мучения, смутно чувствуя, что я бьюсь в судорогах.

Народ, находившийся в вагоне-ресторане толпился вокруг, призывая докторов и полицию и ни капли не помогая несчастному больному. Четче всех действовали ребята из "Зеленого треугольника". Если бы не их помощь, я точно бы загнулся. Они в мгновение ока совершили кучу полезных дел: соорудили из своих курток походные носилки, потрясли за грудки белого как мел официанта, клявшегося, что он понятия не имеет, что приключилось с господином, и, в итоге, оттащили меня в прибывшую карету скорой помощи. Ана все это время билась в истерике, припадая мне на грудь и со слезами на глазах призывая не покидать ее.

Мое везение продолжилось до того, что поезд в этот момент стоял на станции "Талия", поэтому помощь прибыла незамедлительно. Принцесса, успевшая сбегать в купе, разбудила Гратона и втолковала ему, что мы с ней останемся до прихода следующего поезда, а ему придется добираться до Фиартена в одиночку и там, сняв номер в гостинице, дожидаться нас. Надеюсь, он все понял правильно и ничего не забудет и не перепутает…

Поездку в карете скорой помощи я помню очень смутно. Помню только, что меня все время трясло на каких-то кочках и надо мной маячило заплаканное лицо принцессы. Мне было плохо… Настоящее мучение началось по прибытии в больницу. Если вам никогда не промывали желудок, вы меня не поймете… И ведь все это время я был в сознании… Всего один раз мне удалось попасть в руки инквизиции, и, поверьте, я скорее соглашусь вернуться туда…

Окончательно я пришел в сознание только в палате, на койке, накрытый простыней, вызвавшей у меня неприятные ассоциации. Только номера, написанного на пятке, не хватает… Ана, сидевшая на табуретке рядом со мной и сжимавшая ту руку, на которой еще не сошли синяки, возопила и бросилась мне на грудь со слезами радости. Я гладил ее по волосам, испытывая очень даже приятные ощущения. Давно уже обо мне никто так не беспокоился. Беспокоились в основном о том, чтобы я не сумел спасти свою шкуру…

На радостный плач в палату вошли врач и незнакомый мне жирный субъект в черном мундире, с лицом борова, просекшего, что нож в руках зашедшего в хлев хозяина — не просто так. Толстяк оказался представителем железной дороги, с ходу бросившийся клясться, что подобный инцидент у них впервые, до сих пор никогда, ничего, ни одного замечания, но виновные безусловно будут наказаны… Чтобы снять с его души камень пришлось врать, что в моем роду были случаи непереносимости кофе, а вот теперь и со мной случилась та же напасть. Окрыленный пузан, сообразивший, что жаловаться я не собираюсь, ушел, и теперь пришлось отбиваться от врача, заинтересовавшегося "необычным случаем". Докторам, как я заметил, за счастье отловить захворавшего человека и запереть его в больницу на как можно более длительный срок. А уж если случай необычен, то они тут же начинают ждать удобного случая, чтобы провести вскрытие "объекта"… В конце концов всунутая в карман халата бумажка убедила его, что я здоров как бык, и я, повиснув на Ане, покинул стены гостеприимного лечебного центра.