Анджела задавлено пискнула. Мэрилин стремительно побледнела.

– Но я американка… – пролепетала она. – Вы не можете…

– Я всё могу! И если ты американка, ставшая врагом своей страны, тем хуже для тебя: предатель хуже врага. У вас есть только один шанс спасти свои шкуры: правдиво рассказать мне всё. И кто вы такие на самом деле, и с каким заданием прибыли, и всё остальное-прочее. И тогда, быть может…

Его патетическую речь прервал дребезжащий телефонный звонок.

– Майор Уоллес слушает! Да, сэр. Понял, сэр. Я выделю людей, и сам займусь этим немедленно. В ближайшие полчаса проблема будет решена. Всё будет сделано, сэр.

Положив трубку, он посмотрел на пленных и произнёс, разделяя слова:

– Я даю вам час. И если за это время вы не поймёте, что молчание сокращает жизнь, пеняйте на себя. Отведите их в торцевую камеру, парни, пусть они там подумают.

Двое охранников, стоявших за спинами пленников, взяли винтовки наперевес. Павел повернулся, и в глаза ему прыгнул настенный календарь, висевший у двери. Календарь был украшен пухлой улыбчивой блондинкой в белом платье, стилизованном под военную форму, но на неё Павел даже не обратил внимания.

Он смотрел на этот календарь всего несколько секунд, не более, но за эти секунды в его сознании с фотографической точностью отпечаталась то, что было напечатано под этой девицей в стиле ретро, над отрывным листком с датами. И неудивительно, потому что там, на календаре, английским по белому были указаны месяц и год: Июнь, 1944.

Мозаика сложилась, но легче от этого как-то не стало – скорее наоборот.

– Ты намерен их расстрелять, Крис? – спросил седовласый, когда пленных увели.

– А ты что, предлагаешь устроить им вечеринку с танцами? – майор поморщился и бросил стенографистке: – Мэгги, свободна. Можешь сходить пописать, но через час будь на месте, ты нам ещё понадобишься. Они враги, Фил, – сказал он, проводив девушку взглядом, – шпионы раджеров, а с врагами на войне разговор короткий. И я их расстреляю, но сначала выжму из них всё, что они знают.

– И женщин тоже?

– В наших городах под германскими бомбами гибнут и женщины, и дети, – в глазах Уоллеса плеснула злая ненависть, – так почему я должен церемониться с русскими сучками, явившимися сюда гадить? Хотя той сисястой я бы нашёл применение: хороша, стерва, круче Риты Хэйворт [32].

– Не похожи они на шпионов… – задумчиво произнёс Фил.

– А на кого они похожи? Документов нет, несут какую-то чушь. И скуба [33]– кому он ещё нужен, кроме подводных диверсантов?

– Вот то-то и оно, что чушь, причём явную. У любого шпиона, ты это знаешь не хуже меня, должна быть мало-мальски правдоподобная легенда, а эти… Какой-то туман, студенты из Флориды, прилетевшие на уикэнд в зону боевых действий, куда никто не ездит отдыхать с сорок второго года; покупатели недвижимости, не скрывающие, что они из России, которая с нами воюет. Как-то это всё не вяжется… А что касается скубы – конструкция их аппарата очень странная, и материалы. И доставший их сержант говорил об их автомобиле: мол, чудо какое-то неземное.

– Мы с тобой эту машину не видели, так что…

– Зато мы с тобой видели вот это, – седовласый выдвинул ящик стола и достал оттуда сотовый телефон, отобранный у Анджелы при обыске и привезённый вместе с аквалангом. – Ты можешь сказать, что это такое? Я – нет.

– Сами расскажут, когда поймут, что продолжать валять дурака опасно для жизни.

– Возможно. Но я не представлю, где такое можно сделать: во всяком случае, у нас на Земле таких штук не делают.

– Что ты имеешь в виду?

– Что они не земляне, – спокойно сказал Фил, – а прилетели к нам с другой планеты: например, с Марса. На той самой машине, которая так удивила морских пехотинцев.

– Док, ты начитался Берроуза [34]. Какие, к черту, марсиане? Ты в своём уме?!

– В своём. Вселенная, если верить астрономам, очень велика – вряд ли господь создал её только для нас одних, это чересчур расточительно. И самое главное, майор Уоллес, твои шпионы, судя по этой вот игрушке, – он повертел в руках мобильник, на экране которого сменялись цветные картинки, – владеют незнакомыми нам высочайшими технологиями. А технологии – это оружие: с их помощью можно выиграть войну, которую мы проигрываем. Они не от мира сего, Крис. Я видел реакцию здоровяка: он и знать не знал, что Соединённые Штаты Америки воюют с Народной Россией – уж в чем-чём, а в психологии я разбираюсь, это моя работа. И как ты это объяснишь? Откуда он взялся, такой неосведомленный?

– Что ты предлагаешь, док? Найти для них самолёт, и отправить этих твоих марсиан на материк? Это фантастика похлеще Берроуза – последние наши самолёты уже догорают на аэродромах. Ты не в своём Гарварде, доктор Эндрюс, ты мобилизован и служишь военным психологом. А здесь у нас война, на которой не место всяким там фантастическим гипотезам. И я расстреляю этих четверых, будь они хоть марсианами, хоть посланцами преисподней – расстреляю хотя бы для того, чтобы их высокие технологии не достались раджерам, которые скоро ворвутся на улицы Кингстона. Будь ситуация немножко другой, тогда, может быть, я и подумал бы над твоей версией, но сейчас… Будем считать, что им не повезло: бывает. Всё, разговор окончен. Я и так потерял с тобой кучу времени, которого у меня нет. Мне некогда: генералу сообщили, что в районе Портмо кто-то якобы корректирует дымами огонь русских крейсеров, и он приказал мне лично проверить эту информацию. Скорее всего, это ерунда, но со стариком не поспоришь: если я не выполню его приказ, он расстреляет меня раньше, чем я расстреляю твоих марсиан. Так что я поехал, а ты жди моего возвращения, и ничего без меня не предпринимай, гуманист несчастный.

Камера, куда отвели пленников, располагалась в конце коридора и с трех сторон была замкнута внушительными капитальными стенами. Как только лязгнул дверной замок, Вован со сноровкой, свидетельствовавшей о его знакомстве с подобными помещениями, осмотрел все углы, в нескольких местах простукал стены и даже попробовал дотянуться до маленького зарешёченного окошка. И выдал резюме: «Отсюда не убежишь». Мэрилин плакала; Анджела впала в ступор и молча хлопала глазами, демонстрируя полное непонимание происходящего.

– Неужели они нас расстреляют? – выдала она наконец.

– Нет, – утешил её Вован. – Нас только поставят к стенке, а потом откуда ни возьмись выскочит жизнерадостный ведущий и заорёт: «Улыбнитесь, вас снимает скрытая камера!». Расстреляют, детка, даже не сомневайся – таких масштабных шоу не бывает, тут бабок надо вложить немеряно. Но тебя напоследок трахнут в качестве компенсации морального ущерба, так что ты сильно не расстраивайся.

– Но за что? Вова, я ничего не понимаю! Что мы нарушили?

– А вот это я и сам хотел бы знать. Война какая-то между Россией и Америкой… Это что, за неделю, что мы тут прохлаждаемся, Россия объявила войну Америке и добралась аж до Ямайки? А почему тогда ядрён батоны не летают, и по ящику об этом ни гу-гу?

– Ребята, – сказал Павел, собрав мысли в кучу, – я знаю, в чём дело. Мы попали…

– Что мы попали, – Вован саркастически хмыкнул, – и ежу ясно.

– Ты не понял, Володя. Мы попали в прошлое: провалились во времени.

– Чего-чего?

– Фантасты, – пояснил Павел, – об этом писали много раз, и фильмы есть на эту тему.

– Паша, – ласково спросил бывший афганец, – ты головой не обо что не ударялся, когда мы в кювете прятались?

– А ты видел календарь у дверей кабинета, где нас допрашивали?

– Это который с бабой в матроске? Видел мельком, ну и что?

– На этом календаре – тысяча девятьсот сорок четвёртый год, месяц июнь. Мы попали в прошлое, и тогда всё понятно: и старинные винтовки, и война. Туман серый помните? Вот это и был переход во времени.