25 мая, приказав отряду Денисова наблюдать за неприятелем, стоявшим в Алленштейне, Платов с остальными полками своего корпуса двинулся на соединение с арьергардом Багратиона.

Между тем наступила ночь — лучшее время для дерзких налетов на неприятеля, расположившегося на отдых после изнурительного марша к месту сосредоточения. Собрав полковых командиров, Платов приказал им выбрать из полков самых «доброконных» и отважных казаков и отправить их за Пасаргу для нападения на цепь передовых постов вокруг французского лагеря. Донцы справились с поставленной задачей: многих часовых перебили, прочих разогнали, подняли на ноги всю наполеоновскую армию и благополучно вернулись назад, приведя с собой десятка два пленных. Но прежде, чем возвращаться, они заложили в кострище заряженную гранату…

На востоке уже занималась заря. Начинался новый день, не отмеченный мемуаристами ни победами, ни поражениями. Главнокомандующему Беннигсену «осторожность и благоразумие предписали воздержаться от решительного столкновения с превосходными силами неприятеля». По воспоминаниям артиллериста Ермолова, день «кончился без важных происшествий». А как у наших казаков?

26 мая французы вернулись на берег и развели костер как раз на том месте, где казаки заложили гранату. Прогремел взрыв. Погибло 11 человек. Один солдат, оставшийся в живых, прокричал через реку:

— Черт возьми, господа казаки, это довольно скверная шутка!

Атаман М. И. Платов, рассказывая об этом генералу А. Ф. Ланжерону, покатывался со смеху. Александр же Федорович не оценил «шутку» и назвал происшедшее «адским поступком, достойным лишь варваров».

Если не считать тревоги и фейерверка, устроенных казаками на левом берегу Пасарги, то в тот день, 26 мая 1807 года, действительно ничего существенного не происходило. Армии противников оставались на своих позициях: французская отдыхала после бессонной ночи и сосредоточивалась перед наступлением; русская готовилась к отходу на Гейльсберг, где Беннигсен решил дать Наполеону сражение.

В районе переправы против Деппена Наполеон сосредоточил большую часть своей армии: корпуса Ланна, Нея, Даву, Удино, гвардию Бессьера, кавалерию Мюрата; за ними следовал Мортье. Сульт должен был форсировать Пасаргу с выходом на Эльдитен. Виктор, сменивший раненого Бернадота, остался стоять еще севернее — против войск Лестока и соединившегося с ним после падения Данцига графа Каменского.

Весь день 27 мая русская армия отступала по дороге к Гутштадту. От возможного нападения главных сил Наполеона с тыла ее прикрывал арьергард князя Багратиона, а от удара войск маршала Сульта с севера — корпус атамана Платова, подкрепленный отрядами генералов Кноринга и Чаплица.

28 мая неприятель занял Гутштадт. Когда арьергард Багратиона переправился через Алле, казачий корпус Платова еще два часа сдерживал неприятеля. Потом, уничтожив все мосты и изрубив понтоны, двинулся вверх по реке к Гейльсбергу. Утром следующего дня предстояло сражение на позиции, которая представлялась Беннигсену исключительно «выгодной» для русских. Он и мысли не допускал, что Наполеон осмелится атаковать ее с фронта.

На позиции при Гейльсберге было много естественных преград — оврагов и высот с возведенными на них «весьма сильными фортификационными сооружениями»: редутами, батареями и флешами. Кроме того, еще в марте были построены «два плавучих моста на лодках», позволявших поддерживать связь между войсками, расположенными на обоих берегах реки Алле.

Выбор этой позиции Беннигсен мотивировал стремлением «обеспечить сообщение с рекою Прегель и иметь возможность защитить и прикрыть, насколько возможно, Кенигсберг». Иначе говоря, почти за три месяца до неизбежного сражения главнокомандующий больше думал о путях отступления, чем о развитии успеха. К этому побуждало его мнение о «чрезвычайной предприимчивости противника». Боялся Леонтий Леонтьевич Наполеона. Очень боялся. Оставалось надеяться на русских солдат. В них он все-таки верил, надо отдать ему должное.

Наступил день 29 мая. Полагая, что Наполеон не решится атаковать его позицию с фронта, Беннигсен ожидал нападения на один из флангов. Но на какой? Возможно, конечно, на левый, если форсировать Алле, но это сопряжено с большими потерями еще до начала сражения. С тактической точки зрения противник должен предпочесть правый, ибо здесь открывается перспектива нанести удар корпусами Мюрата, Сульта, Ланна, Нея и гвардией Бессьера, а войсками Даву и Мортье, наступающими севернее, отрезать русскую армию от Кенигсберга и разгромить ее всеми силами в прах.

Так рассуждал Беннигсен, как бы поставив себя на место французского императора. Но Наполеон, как известно, был непредсказуем. Поэтому главнокомандующего терзали сомнения…

Неприятель наступал по дороге от Лаунау к Гейльсбергу. Бой русского арьергарда с французским авангардом продолжался часов шесть, а на правом фланге, где дрались казаки, и того больше.

Арьергард князя Багратиона был настолько ослаблен потерями и изнурен боями в последние майские дни, что его пришлось отправить на правый берег Алле. Зато на левый перешли три дивизии, подчиненные великому князю Константину Павловичу, и казачьи полки атамана Платова.

Дорога из Лаунау к Гейльсбергу тянется вдоль левого берега Алле. По ней и наступали войска маршалов Мюрата и Сульта, преследуя арьергард князя Багратиона. Атаман Платов, стоявший с частью своего корпуса на правой стороне реки, решил воспользоваться удобным случаем, чтобы нанести неприятелю чувствительный удар. Возведя в скрытом месте против деревни Воседен батарею из двенадцати орудий донской артиллерии, он обрушил на фланги французских колонн град картечи. Потери в людях от этого обстрела не поддаются учету. По утверждению капитана П. А. Чуйкевича, они были «велики».

Едва французские колонны прошли мимо батареи Платова, как Беннигсен перебросил его полки на самый край правого фланга гейльсбергской позиции, поставив их у деревни Гроссендорф.

К четырем часам пополудни все русские войска стояли на местах, предписанных диспозицией и последующими приказами главнокомандующего. У французов готовы были встуйить в сражение лишь корпуса маршалов Мюрата и Сульта; остальные еще находились в пути. Беннигсен получил возможность воспользоваться неожиданно сложившимся численным превосходством своей армии…

Французы начали сражение атакой на центр гейльсбергской позиции, но она была отбита. Не увенчалось успехом и их наступление против русского правого фланга, где действовали казаки Платова. Наполеон остановил войска, ограничившись канонадой.

После десяти часов вечера, когда на поле сражения пришла одна из дивизий маршала Нея, Наполеон возобновил атаку в центре, но все его усилия оказались тщетными. Завалив подступы к русским редутам трупами своих солдат, он отступил за речку Спибах.

«Сражение под Гейльсбергом не было столь кровопролитным и не могло доставить таких же результатов, иметь подобных последствий, как сражение при Прейсиш-Эйлау и даже при Пултуске, — писал Беннигсен. — Тем не менее оно было столь же блестящим, как по искусству, проявленному французами, так и по их численному превосходству… более, нежели в два раза».

Это сражение действительно было менее кровопролитным, чем предыдущие. Но страшно даже представить его исход, если бы Наполеон имел двойное численное преимущество над русскими. Здесь Леонтий Леонтьевич явно хватил через край. А почему, увидим.

Потери Наполеона оцениваются по-разному. По подсчетам французских историков, они составили 8 тысяч человек убитыми и ранеными. Беннигсен поднял эту цифру до 13 тысяч, сославшись для убедительности на маршала Бертье, который ему о том якобы «сказывал» в Тильзите.

Русские потеряли до 6 тысяч человек. Но опять-таки цифра эта явилась на свет под пером того же Леонтия Леонтьевича в его отношении к графу Александру Ивановичу Остерману-Толстому от 1 июня 1807 года, то есть через сутки после сражения. Скорее всего, она имеет «потолочное» происхождение. Но другой нет, потому и оперируют ею историки.