– Да, после того, как мы с ней неожиданно наткнулись друг на друга на улице.

– Не понимаю, почему вам вздумалось ехать в подземке, когда ты можешь позволить себе нанять кеб, – недовольно заметил ее муж.

– Видимо, я неправильно тебя поняла, – тихо сказала Хелен. – В последний раз, когда я попросила тебя завести экипаж, ты поднял такой шум, будто мы стоим на грани разорения. – Увидев испуганные глаза девочек, она быстро успокоила их: – Мама шутит, дорогие.

– У взрослых шутки совсем не смешные, – заметила Нелл.

– Ты права, – сердито поддержал ее Гарри.

– На прошлой неделе Фидо показала мне свою знаменитую типографию, – осторожно произнесла Хелен, пробуя почву.

Муж презрительно фыркнул:

– Вот уж не подумал бы, что тебя может интересовать промышленное предприятие.

– Ну, как-то нужно занять день. До января в городе царит смертельная скука.

Ледяное молчание с Тэвитон-стрит означает, что Хелен перешла некую черту. Хотя Фидо проявила горячее желание помочь подруге предотвратить роман с красивым полковником, оказывается, состоявшийся роман вызывает у нее абсолютно иное отношение. «Ханжа!» – мысленно заклеймила ее Хелен. В представлении обделенных женским счастьем старых дев секс выглядит страшным грехом. Неужели эти несколько мгновений тайного наслаждения на чужом диване определяют разницу между добродетелью и грехопадением?

– Ты всегда можешь провести время с дочерьми, помочь им совершенствоваться во французском и в игре на фортепьяно, – скрестив длинные ноги, заметил Гарри.

– Разве не за это мы платим миссис Лаулес?

Он невозмутимо уточнил:

– Я действительно плачу ей за это, но долг матери – подготовить их к будущей роли в жизни.

– Между прочим, именно это я и делаю, – возразила Хелен. – Я беру их с собой выбирать обои, позволяю им сидеть в кебе, когда выезжаю с визитами…

– Я говорил о домашних обязанностях.

– О каких? Учить их варить баранью ногу?

– Ты опять говоришь глупости. Я имею в виду следить за хозяйством.

– Миссис Николс и ее помощницы прекрасно справляются с приготовлением блюд, и им будет неприятно, если мы втроем будем болтаться в кухне и следить за ними.

– Я веду к тому, что с нравственной точки зрения материнское воспитание ничто не может заменить.

– Если ты намерен читать мне нотации, я настаиваю, чтобы ты дал мне газету… – Она протянула к ней руку.

– Не надо читать, мамочка! – Нэн повисла у нее на руке. – Расскажи нам, чем знаменита эта типография тети Фидо.

Такие маленькие, а уже обладают женским умением перевести разговор в другое, более мирное русло.

– Тем, что у нее в типографии работают женщины и девушки.

«А если Фидо ничего не ответит ни сегодня, ни на следующей неделе?» Похороненная дружба, которую Хелен с таким трудом извлекла из забытья и оживила, снова угрожает выскользнуть у нее из рук.

Гарри усмехнулся:

– Работающая женщина из буржуазии – такое же новомодное изобретение, как стереоскоп. Все эти наборщицы, медсестры, телеграфистки и библиотекарши скоро исчезнут, как птицы зимой.

– В следующую нашу встречу я постараюсь не забыть и передать ей твое ободрение.

«Нет, я не допущу, чтобы она меня бросила! – с внезапным приступом гнева подумала Хелен. – Я все улажу, заставлю ее вспомнить, как она меня любит».

– Кстати, про стереоскоп, папа, нам надоели одни и те же картинки, они у нас уже давно, – пожаловалась Нелл.

– Ну да, целый месяц, – усмехнулась Хелен.

– В магазине продаются наборы фотографий Японии на папиросной бумаге. Это очень познавательно, – добавила Нэн.

– Что ж, покажите мне каталог, – предложил отец.

– Ты им потакаешь, – тихо упрекнула его Хелен.

– Мама, можно в следующий раз мы посмотрим типографию тети Фидо?

– Нельзя! – одновременно ответили родители.

– Вы можете попасть в печатную машину и выйти оттуда плоскими, как бумага, – заявил Гарри.

Нэн живо изобразила это, и сестры восторженно расхохотались.

Хелен встретилась с любовником в зоосаде, в северной части Риджентс-парка.

– Должен признать, мы были с тобой весьма неосторожны на Тэвитон-стрит. А твоя мегера мне понравилась.

Хелен с возмущенным возгласом ткнула ему в бок, и он удержал ее руку.

– Извини! Я хотел сказать, твоя энергичная подруга. Выглядит она, правда, простоватой, но, несмотря на радикальные взгляды, похоже, сердце у нее доброе. Вот только интересно, будет ли она нам помогать, если наше свидание вызвало у нее такое праведное негодование?

– Предоставь это мне, – уверенно успокоила его Хелен.

– А ты говорила, она все понимает, – упрекнул он ее.

– Да, во всяком случае, как никто. – Да и на кого еще могла Хелен положиться в этом городе, где на каждом шагу можно встретить знакомых!

– Но я все равно не понимаю, зачем ты сказала ей, что собираешься дать мне отставку…

– Что вы, мужчины, понимаете в женской дружбе! К тому же не забывай, что она дочь викария, так что ей нужно время, чтобы как-то привыкнуть к этой ситуации. Я уверена, что скоро уговорю ее передавать наши письма и даже позволить нам снова встретиться у нее…

– Как раз времени у нас очень мало, – проворчал Андерсон.

Хелен не в силах спросить, известна ли ему уже дата его вызова. Не утратит ли он любовь к ней, оказавшись вдали? Ведь в Валлетте найдутся и другие смелые и неудовлетворенные женщины. Ветер со стороны Карнивор-Террас нес удушливый запах гниющей соломы, и она поспешно опустила вуаль.

– Ты сегодня мрачный, как медведь. – Она стиснула его пальцы рукой, затянутой в перчатку.

– В самом деле? – спросил Андерсон. – Признаться, мне чертовски надоело по три раза в день таскаться на почту. Никогда не знаешь, когда увидишь свою innamorata[43], а сам не смеешь написать ей, чтобы письмо не попало в руки ее мужу…

Скрывая раздражение, она ласково улыбается.

– Но мы же встретились. – Они медленно идут дальше. – Помнишь, что ты прошептал мне на ухо на пристани?

Судя по выражению его лица, он этого явно не помнит.

– Когда я собиралась подняться на корабль в Валлетте, – нежно напомнила она. – Ты сказал, что, пока не увидишь меня в Лондоне, весь день и всю ночь будешь хранить мой образ в мыслях, как драгоценность.

Он весело усмехнулся:

– Но теперь, когда я здесь, одних мыслей недостаточно; мне нужно чувствовать тебя в моих объятиях.

Она хотела резко напомнить, что всего четыре дня назад он не только обнимал ее, но вместо этого со вздохом воскликнула:

– О, ради целительного воздуха нашего дорогого острова!

На сердце у нее было неспокойно. Она понимала, что его привязанность к ней держится на тоненькой ниточке. На Мальте в обществе военных допускалась некоторая свобода поведения. Гарри практически жил в штабе; если и ходили какие-то слухи о его хорошенькой жене и ее постоянном спутнике, то без сурового осуждения, это ей известно наверняка. Но в Англии у Гарри много свободного времени, он вечно торчит дома и, кажется, просто не знает, чем себя занять, что ее крайне нервирует. Он досаждает ей своими дурацкими советами: чего стоит хотя бы его требование, чтобы она приучала девочек следить за слугами! Увы, здесь, в родной стране, Хелен не чувствует себя спокойно и в безопасности.

Сложив руки на груди, Андерсон посмотрел на лениво развалившихся львов.

– В столь тесных клетках эти несчастные хищники способны выжить не больше года или двух, но, когда территорию зоосада увеличат, думаю, у них появится больше интереса к жизни.

– В твоих словах мне чудится какой-то скрытый намек.

– Что ж, ты права: свобода преображает жизнь.

Он порывисто поднес ее руку к своим пылающим губам.

Хелен отдернула ее:

– Не смей!

– Боишься, что в этой толпе нас может кто-нибудь увидеть?

– Иногда гувернантка приводит сюда дочерей погулять.

– Твоя материнская любовь просто поражает, – с еле заметной иронией сказал Андерсон. – Она вспыхивает весьма неожиданно и моментально гаснет, как комета в небе.