Внезапно в воображении Фидо возникла картина поцелуя: коралловый ротик Хелен, светлые, как солома, усы офицера. Ее охватило нечто похожее на ярость. Она уже готова была распахнуть дверь, когда тихий звук стал вдруг более ритмичным и громким. Ей не приходилось слышать ничего подобного, поэтому она не сразу осознала значение того, что слышала. Не хриплые рыдания и не приглушенные возражения, нет, это звуки механического происхождения: она наконец поняла – отчаянно скрипят пружины дивана от движений двух тел.

Теперь Фидо уже не могла войти в гостиную. Только не сейчас! И вдруг она обнаружила, что ноги ее не держат. Она медленно осела на пол, и широкие юбки коричневого платья представились ее затуманенному взору подобием грязной лужи.

Feme covert[37]

Скоро с прогулки придут девочки, чтобы по заведенному порядку провести час с родителями. Вице-адмирал Генри Кодрингтон сидел в своем любимом кресле и читал «Телеграф». Его жена, опершись локтями на маленький инкрустированный столик и нервно поигрывая бриллиантом, смотрела на его квадратный затылок. Его седые волосы тщательно приглажены; белая рубашка, черный жилет и черный сюртук застегнуты на все пуговицы, хотя стоит страшная жара (которая обрушилась на город с новой силой в начале второй недели этого невыносимо скучного сентября, и, как только постоянная дымка на небе стала рассеиваться, почти все дома Уэст-Энда опустели – их счастливые обладатели уехали на рыбную ловлю или на охоту). Что ж, во всяком случае, у него еще нет никаких признаков лысины, равнодушно думала Хелен.

Она снова покатала в маленьких пухлых пальчиках бриллиант, затем опустила его в коробочку. Потом встала и потянулась, раскинув руки в стороны, насколько позволяли рукава. Порой Хелен чувствовала себя марионеткой, не знающей, кто дергает ее за ниточки.

Подойдя к камину, она сделала вид, что рассматривает пейзаж, который девочки выложили из засушенных листьев. И непрестанно размышляла о своей вчерашней ошибке. Эта мысль терзала ее, не давала покоя: нет, ее мучило не горькое сознание своей вины, а угрюмое недоумение по поводу собственного безрассудства. Бог мой, на диване у Фидо, в четыре часа дня! О чем она только думала? Воистину, она печется о своей безопасности не больше слепого котенка! «Черт бы побрал этого Андерсона с его пылкостью!» У нее приятно заныло внизу живота при воспоминании о том, как Андерсон овладел ею на жестком коричневом диване, не успела его хозяйка выйти из гостиной. Хелен поняла, что допустила ошибку, сразу, как только все закончилось. Она едва успела оправить юбки и охладить одеколоном пылающие щеки, когда вошла горничная Фидо, смерила ее негодующим взглядом и весьма неубедительно объяснила, что хозяйку вызвали по срочному делу.

Но каким образом ее подруга узнала, чем они с Андерсоном занимались, мучительно гадала Хелен. Фидо обещала дать им полчаса, и Хелен все время следила за стрелкой старинных часов. Или интуиция подсказала ей подняться наверх раньше оговоренного срока? Неужели она подслушивала у двери?

«Тогда и поделом ей!»

Хелен прикусила палец острыми белыми зубками. К чему терзать себя догадками? Сегодня утром она уже отправила ей две записки, первую беззаботную (с обычным вопросом о самочувствии), вторую немного встревоженную: «Даже если ты очень занята, дорогая, ты, конечно, найдешь минутку написать мне». Ответа не было. Нужно потерпеть, через два-три часа Фидо обязательно отзовется. Наверное, она сейчас в типографии или на Лэнгхэм-Плейс. Возможно, она ни о чем не знает, может быть, ее действительно куда-то вызвали. Она ответит ей днем, непременно ответит.

Хелен подошла к пианино и стала перелистывать ноты с пьесами Мендельсона, но крышку пианино не подняла. Не поворачивая головы, она знала, что муж оторвал взгляд от газеты. Прежде Гарри часто просил ее сыграть ему что-нибудь. Когда-то они даже пели дуэтом. Теперь она уже не помнит, она ли перестала для него играть или он перестал ее просить об этом. Да и какое теперь это имеет значение? На вышитом покрывале пианино стоит фотография в красивой рамке, изображающая все семейство, съехавшееся в поместье, которое генерал Уильям Кодрингтон, теперь губернатор Гибралтара, унаследовал от сэра Эдварда, героя Трафальгарской битвы. «Их дорогой папочка, знаменитый адмирал», – со злостью усмехнулась Хелен. Его сыновья, Гарри и Уильям, сидят, напряженно выпрямившись, рядом с длиннолицыми сестрами в окружении своих многочисленных отпрысков. (Среди них – любимая сестра Гарри леди Боуршир с вечно надменным замкнутым лицом. Хелен ее не переносит.) В заднем ряду сидит сама Хелен с маленькими дочками на коленях; она смотрит куда-то в сторону, разделенные посередине пробором ее волосы гладко зачесаны назад. (Спустя десять лет у нее такие же ярко-рыжие волосы, только лицо немного худее, и она втайне пользуется пудрой, тенями для век и бальзамом для губ с розовым оттенком.) Невестки, все как одна, в капорах, подвязанных под двойными подбородками огромными бантами. В каком возрасте Хелен должна будет носить этот жуткий головной убор?

В гостиную вбежали девочки, сразу нарушив напряженную тишину.

– Чем это вы занимались, что так раскраснелись? – спросил их отец, складывая газету.

– Они бегали в сквере, – предположила Хелен.

– В такую жару?!

– Мы не могли заниматься географией, мелки так и таяли у нас в руках, – сказала Нелл, оправляя полосатую юбку и присаживаясь на ручку отцовского кресла.

– И мы уговорили миссис Лаулес позволить нам растратить свою энергию! – добавила Нэн, явно довольная этой взрослой фразой.

– Вы встретили в сквере девочек Эткинс? – спросила Хелен.

– Для них слишком жарко.

– Они бы потеряли сознание.

– Вот так! – И Нелл распласталась на ковре и замерла.

Уголком глаза Хелен видела повернутый в ее сторону длинный нос мужа, он явно дает ей возможность проявить авторитет матери.

– Сию минуту встань! – наконец говорит он.

– Я только показала, папа, – сказала, оправдываясь, Нелл и села.

– Люси Эткинс падает в обморок по любой причине, – выступила в защиту сестры Нэн.

– По любому поводу, – мягко поправила ее Хелен. – Пойми, Нелл, ты могла удариться головой о каминную решетку.

– Тогда у меня мозги вытекли бы наружу и забрызгали камин.

У Хелен дрогнули уголки губ от смеха над умением детей во всем видеть лишь забавную сторону.

– Дитя мое, где ты это взяла? – спросил Гарри.

– Она прочла про камин на плакате мальчика, который разносит газеты, – сказала Нэн, более старшая и умная. – Там было написано об ужасном убийстве в Айлинтоне.

– Ты выходила с утра? – обратился Гарри к жене.

Взмах длинных ресниц.

– Почему ты спрашиваешь?

– Просто интересуюсь, как ты провела этот день.

Хелен внутренне подтянулась, чтобы говорить убедительно:

– Я развезла целую кипу визитных карточек, кажется, ровно двадцать девять, – язвительно уточнила она. – Хотя, думаю, этим мы только покажем всем нашим соседям, когда они вернутся из загородных поместий, что в нарушение всех приличий нам некуда выехать из города в мертвый сезон, да еще в такую погоду!

Он едва заметно вздохнул.

– Но так велит обычай, – сказала она, – и я подчиняюсь. Я всегда находила его весьма обременительным и бессмысленным. Жена, видите ли, обязана развозить по знакомым карточки супругов, и только ради того, чтобы потом принимать эти невероятно скучные визиты.

– А чей это обычай? – поинтересовалась Нелл.

– Ничей, глупышка.

– Не обижай младшую сестру.