Парни отправились к мамаше Мани.

— Ничего особенного нам не нужно, но поесть мы должны вдоволь: приготовьте картофельное пюре, да побольше, или, скажем, омлет. Мы не просим всяких там тонких вин, но выпивки должно быть достаточно…

Мамаша Мани украсила середину стола листьями и цветами. Цветов, правда, было совсем мало. Из кухни шел такой аппетитный запах жаркого, что у всех прямо слюнки потекли. С веселыми возгласами и смехом компания расселась вокруг стола.

— Аперитив подается за счет заведения, — заявил папаша Мани. — «Пастис» — для мужчин, «Мартини» — для дам, — и он без всяких церемоний уселся в конце стола.

— Мне самую капельку! — чинно заявила Розетта.

Парни благоговейно держали в руках полные до краев стаканчики. Они угощали друг друга сигаретами, давали прикурить и мечтательно следили глазами за первыми струйками дыма. Все молчали в предвкушении аппетитной за^ куски, но ее подали только, когда пришел Проспер. Верно его и поджидали. Брат Полэна исчез сразу же по выходе из мэрии. Куда он ходил? Может, на ферму, чтобы задать корму лошадям? От Эсперандье всего можно было ожидать.

Мамаша Мани наготовила в изобилии всякой закуски: тут была и колбаса, и нарезанный треугольниками паштет, и редиска, и ветчина. Толстопузые горячие ковриги хрустели под ножом. Папаша Мани с двумя литрами красного вина обошел стол и наполнил все стаканы.

— Так, значит, ты теперь без работы? — спросил Морис у Жако.

Только Морис и мог задать такой неуместный вопрос. Морис Лампен высок, худ, немного сутулится. Среди своих живых, как ртуть, приятелей он кажется несколько апатичным. Он кормилец семьи, и чувство ответственности гнетет его.

— Думаю, долго это не продлится, — ответил Жако. — С понедельника всерьез примусь за поиски работы.

— Тебе придется по — по… по — по… побегать! Ра — ра… papa… работа на улице не валяется!

С Клодом Берже нелегко было разговаривать, но товарищи так привыкли к его заиканию, что схватывали смысл фразы с первых же спотыкающихся слов. У них давно отпала охота смеяться над этим недостатком, но если кому-нибудь постороннему приходила в голову такая неудачная мысль, он быстро убеждался, что этот невысокий коренастый парень с плоским лицом и волосами, подстриженными бобриком, питает пристрастие к боксу. Клод Берже мечтал пойти по стопам Рея Валевского, молодого поляка из Гиблой слободы, подвизавшегося на рингах столицы.

Клод напомнил Жако про Виктора, который уже давно ищет места. Ну, да ведь всем известно, что Виктор лентяй.

— Может, оно и так, зато Жю — Жю — Жюльен вовсе не лодырь, а он все еще без работы, — отвечал Клод.

— Да, — не сдавался Жако, — но у Жюльена нет специальности. А у меня есть!

Клод Берже передернул мускулистыми плечами, он начинал сердиться и от этого заикался еще больше. Выпаливая слова, как пулемет, который то и дело заедает, он старался растолковать, что у всех у них есть специальность, что все они окончили школы заводского ученичества, а ничего не поделаешь, всем им пришлось наняться на стройку землекопами. И каким бы ловкачом ни был Жако, он тоже осядет на Новостройке.

С торжественным видом вошел Милу в великолепном сером костюме. Почесывая свой нос картошкой, он заявил:

— Уважаемые дамы и господа, прошу прощения за то, что опоздал, но это произошло по технической причине, абсолютно от меня не зависящей… Представьте себе, я потерял ключи от своей машины.

Он выждал, пока уляжется смех, затем подошел к Полэну и протянул ему сверток, перевязанный розовым шнурком. Полэн стал медленно его развертывать. Любопытство присутствующих было возбуждено, вилки застыли в воздухе.

— Портсигар, да еще полный сигарет! О, спасибо, Милу!

Папаша Мани вновь обошел стол с двумя бутылками в руках.

Было подано жаркое — гвоздь пиршества. Мамаша Мани появилась с таким длинным блюдом, что ей пришлось протискиваться бочком в кухонную дверь, и на этом блюде плавал в собственном соку, как остров Гельголанд в Северном море, великолепный кусок жареной свинины, украшенный кресс — салатом и аккуратно перевязанный бечевкой, словно посылка из заморских стран. Когда блюдо было водворено на почетное место, в центре стола, ликование стало всеобщим. Послышался скрежет: все с ожесточением принялись точить ножи о рукоятки вилок. Возник важный вопрос — кому разрезать мясо. Каждый старался уклониться от ответственности. Два или три бахвала предложили было свои услуги, но их с позором отвергли. В конце концов, презрительно отстранив столовые ножи с закругленными концами, папаша Мани вытащил свой складной нож.

Первые кусочки смаковали, глотали с благоговением. Все сосредоточенно жевали. Морис Лампен встал, с серьезным видом постучал вилкой о край стакана и добился почтительного молчания.

— Уважаемые дамы и господа, — сказал он, — вношу предложение: давайте почествуем нашу хозяйку, мадам Мани!

Раздался тройной взрыв рукоплесканий. Папаша Мани в смущении опустил голову: он отчасти принимал это на свой счет. Чей‑то запоздалый хлопок вызвал суровую кри тику. На пороге кухни появилась разгневанная мамаша Мани и заявила ворчливо:

— А я предлагаю вам чествовать новобрачных: раз, два, три…

Все встали, чтобы дружнее аплодировать, и каждый подумал при этом, что Морис совершил промах.

Подходили запоздавшие гости, те, что работали в субг боту утром и должны были потратить полтора часа, чтобы добраться сюда из Нантера или Женевилье.

Мимиль подарил Полэну три пары носков.

— Приношу тысячу извинений, — крикнул он, — но у ювелира — моего поставщика — магазин сегодня закрыт.

Жюльен вытащил из своего вещевого мешка алюминиевый кофейник. Октав размахивал коробкой сигар.

— Ну, а если тебе этого мало, дружище, могу еще в придачу угостить тебя пивом!

Они мололи всякий вздор, чтобы скрыть смущение и положить конец взволнованным изъявлениям благодарности со стороны Полэна.

Девушки дарили новобрачной разные мелочи: пудреницу, пару чулок, комбинацию, щетку для волос, дешевенькую брошку… Парни высмеивали их и, довольные собой, орали во всю глотку.

После жаркого Ритон Мартен набил свою трубку. Хотя ему шел уже девятнадцатый год, лицо у него было совсем еще детское, лицо болезненного и мечтательного ребенка. Темные пряди волос свисали на лоб, черные грустные глаза лихорадочно блестели. У него был большой рот с тонкими губами и нездоровый румянец, какой бывает у стариков или туберкулезных. Ритон Мартен доставлял немало забот своему отцу, у которого их и без того было достаточно: Ритон слаб здоровьем, Ритон рассеян, Ритона ничто не интересует, кроме песенок, и мечтает он только о всенародном признании, а это отнюдь не способствует его продвижению по службе в Отделе социальной безопасности, где он работает письмоводителем.

Ритон Мартен, молча, с отсутствующим видом царапал что‑то карандашом на бумажной скатерти рядом со своей тарелкой.

Наконец все запоздавшие гости расселись. К четырем составленным вместе садовым столам приставили еще два, железных.

Жако наблюдал за Полэном и Розеттой, которые совсем растерялись от радости, от того, что их любовь вызывала такое дружеское участие. Жако питал слабость к тем, кого всегда отодвигают на второй план.

Он неожиданно наклонился к Полэну и спросил шепотом:

— Кстати, как же вы устроитесь?

— Видишь ли, Эсперандье оказался на высоте. Он сказал мне: «Если хочешь, я возьму к себе и Розетту. Она поможет по хозяйству мадам Эсперандье, жена как раз неважно себя чувствует. Ну и подсобит иногда в поле, при уборке свеклы или, там, во время сенокоса… Я вам уступлю комнатушку под крышей, но уж, конечно, вы сами приведете ее в порядок. Только не в рабочие часы. Дам я вам на подержание старый стол и старый шкаф, те, что стоят на чердаке. Как‑нибудь устроитесь. Ясное дело, я не смогу вам много платить за работу, да и придется еще кое‑что вычитать за комнату. В общем я предлагаю все это, чтобы как‑то помочь вам устроиться». Теперь Розетта уйдет от своей хозяйки, потому что я, конечно, поспешил согласиться.